Пылающий лед - Виктор Точинов

– Закончились деньги с энергозаправки? – недобро прищурился генерал. – Прогуляйся ночью еще на одну.

13. Банька по-белому

– Постой! – окликнул знакомый голос.

Алька обернулся. Его догонял Наиль. Мало получил? Желает продолжить?

Но вроде бы дезертир оказался настроен мирно. Подошел неторопливо, всем своим видом демонстрируя отсутствие агрессии.

– По утрянке погорячились мы малехо оба… – сказал Наиль. – Негоже нам, как двум кошакам, которых в одном мешке в речке топят… Им бы вместе на волю путь прогрызать, а они друг дружку полосуют когтищами… Смекаешь?

Алька смотрел на него подозрительно. Но кивнул. И в самом деле, когтищами негоже…

– Ну так что? Мир? – Наиль протянул ладонь.

Алька пожал ее, однако подозрения не рассеялись. С чего бы Наиля на мировую потянуло? Задумал что-то?

Угадал… Наиль, не дожидаясь вопросов, изложил свое видение настоящего и будущего их команды. Оказывается, когда Алька и Настена отделились и ушли к Митрофану, Командир предложил Наилю на выбор: или он остается в Усть-Куломе и сам решает, как жить дальше, или, если податься некуда и заняться нечем, продолжает путешествие с Командиром. Наиль попросил срок до вечера на раздумья. И теперь вот интересуется: получали Алька с Настеной подобное предложение? А если да, то что надумали?

– Было дело, – обтекаемо проронил Алька.

Не совсем так все произошло, ну да ладно…

– И чего? – заинтересованно спросил Наиль. – С ним надо держаться, думаю. Он ведь не просто так тут шатается… Он тут искал кое-что. Клад какой-то… И нашел, вывозить собирался… Думаю, до конца с ним останемся – так и нам хоть какая доля, но отломится… Мужик с понятием, не беспредельщик какой.

Алька усомнился, что Командир так вот запросто делился с Наилем информацией о своих планах и о найденном кладе. Сомнения свои он высказал Наилю.

– Кто ж о таком треплет? – согласно закивал Наиль. – Я сам все разведал, верняк, не сомневайся…

И поведал, что служил в охране того самого ангара с вертолетами, с которого начались Алькины злоключения. Командира видел часто, но мельком, тот на месте не сидел, все мотался куда-то на вертолете – порой на несколько часов улетал, а порой и на неделю.

А в то утро, когда федералы десантировались на Печору, Наиль случайно подслушал разговор Командира по рации… Обычно тот при чужих не трепался, но тут такой раздрай и дурдом начался… Услышал самые обрывки: про то, что вертолетом находку теперь не вывезти, про преобразователи, которые Командир пообещал не бросать… И про миллиарды что-то сказал, Наиль толком не расслышал, вроде ждут где-то миллиарды…

– Не миллионы даже – миллиарды! Смекаешь?!

Тут на улице показался один из усть-куломских жителей, и Наиль мгновенно сменил тему, заговорил о здешней самогонке – дескать, гонят-то ядреную, да очищать толком не умеют. Но последняя фраза относилась явно не к продукции местных виноделов:

– Так что ты покумекай до вечера и скажи, что надумал.

Алька пообещал покумекать и сказать…

…Настена, похоже, так и просидела два часа на том же месте и в той же позе. Алька подходил к ней медленно, думал: сейчас опять придется иметь дело с безвольной куклой, с манекеном, лишь внешне напоминающим прежнюю Настену…

Не угадал. Ни разу не угадал.

Заслышав его шаги, девушка поднялась на ноги, причем (Алька удивился) совсем не тем бесконечно усталым, старческим движением, что он привык видеть в последние дни у Настены. Она улыбнулась (Алька удивился еще больше) и заговорила первой (Алька изумился):

– Вернулся, Аленький? Пойдем, Митрофан уже звал, баня готова.

От таких слов Алька попросту выпал в осадок. Словно кто-то отмотал время назад на год с лишним. Словно Настена говорила о маленькой «черной» баньке, что сладили они с дедом Матвеем в лесах Заплюсья…

Баня у Митрофана оказалась не чета той, размерами едва превышавшей собачью конуру. Просторная, на каменном фундаменте, с обширным предбанником. И топилась, понятное дело, по-белому.

– Горячая вода в баке, холодная в бочке, веники я запарил… – закончил выдавать инструкции хозяин. – С остальным сами разберетесь. Тут бельишко чистое кое-какое на смену, пока свое простирнете да просушите. Ну, в общем, вот… Легкого пара, как говорится.

Митрофан ушел. Они остались одни. «Кое-какое» белье оказалось двумя полосатыми тельняшками, аккуратно сложенными на лавке в предбаннике. Алька заинтересованно развернул одну, затем вторую, – не обнаружится ли еще что-нибудь типа подштанников? Ничего больше не обнаружилось, и он повернулся к Настене, и хотел спросить, кто пойдет мыться первым, и…

И остолбенел.

Она на удивление ловко и быстро успела снять лагерную робу и брюки. Под черной формой почти ничего и не оказалось, лишь неказистые трусы – которые, судя по всему, выдавали одного фасона всем заключенным, и мужчинам, и женщинам. И самодельный бюстгальтер, кривовато сшитый из обрезков не то казенной простыни, не то наволочки.

Это Настена-то, за которой Алька попытался по глупости и малолетству подглядеть в той самой баньке, топившейся по-черному… Синяк под глазом рассасывался потом очень долго.

– Помоги расстегнуть…

Она повернулась спиной, но Алька стоял дурак дураком и даже не потянулся к пуговице от солдатских форменных брюк, служившей застежкой пресловутому подобию бюстгальтера… Настена справилась сама, снова повернулась к нему. Спросила без всякой издевки:

– Ты никогда не видел голых женщин?

Алька чувствовал, как щеки его пышут жаром, хоть прикуривай. Видел он женщин! И не только видел! Ходили к знакомым девчонкам-связисткам, прихватив выменянную у вертолетчиков канистру «шила», и все в тот вечер случилось, что полагается, что позволяет мужчине называть себя мужчиной… Но… как-то по-другому было… не так…

– Ты ведь давно этого хотел… – сказала Настена. – Ну так сделай же.

Он смотрел ей в глаза, только в глаза, стесняясь опустить взгляд. Потом все-таки опустил… И увидел татуировку. Надпись из двух слов, по слову на одной груди и на другой, чуть выше сосков… Надпись в довольно грубой форме предлагала сделать «это» с Настеной не только Альке, но и всем прочим, кто пожелает.

И он поневоле подумал о них. О всех прочих пожелавших. О всех, кто мял и тискал эти груди, кто…

Алька инстинктивно сделал шаг назад. Совсем крохотный шажок.

– Брезгуешь?

Вопрос был, как пощечина. Трудно сравнивать слово и действие, но ощущение оказалось именно такое – словно по щеке ударила женская ладонь, и не символически – хлестко и больно.

– Вали отсюда нахер! После помоешься!

Он выскочил из предбанника. Успел, захлопывая дверь, услышать еще пару слов о себе – нелестных и нецензурных. Митрофан, латавший неподалеку сеть, взглянул удивленно, Алька отвернулся от него и бросился прочь с подворья…

Видеть никого не хотелось. Он быстро пересек улицу, пошагал в сторону и вскоре очутился среди маленьких, на несколько грядок, огородиков, обнесенных низенькими заборчиками – явно не от людей огороженных, от скотины… Сел, даже скорее рухнул на землю, привалился спиной к нагретым солнцем жердинам…

Сидел долго, часа два, а может, и дольше. Потом поднялся и решительно направился обратно. Сомнений и колебаний не осталось. Командир был прав, на все пятьсот процентов прав. Любишь ее? После всего – любишь? Ну так иди к ней… И он идет. И сделает этой ночью то, что хочет, что хотят они оба, а проклятое прошлое пусть горит в аду синим пламенем.

В бане – пусто, парилка уже подстыла, но Алька париться не собирался, вымылся быстро, по-солдатски, так же быстро простирнул бельишко. Натянул форму поверх чистого тельника, пошагал к дому.

И замер в сенях… Застыл. Остолбенел. Хотелось развернуться и уйти, а потом всю жизнь сомневаться и убеждать себя, что ничего не было, послышалось, примерещилось… Он не ушел. Тихо-тихо потянул на себя дверь, сквозь приоткрывшуюся щелку теперь гораздо отчетливее донеслось ритмичное постанывание и тяжелое мужское дыхание.

В следующее мгновение исчезла последняя возможность сомневаться и убеждать себя. Он услышал голос Настены.

– Еще… еще… еще-о-о-о-о… Сделай мне больно!

Алька толкнул дверь. Она закрылась мягко, бесшумно… И в то же время лязгнула и грохнула, отгородив несокрушимой броневой преградой кусок Алькиной жизни.

…Голос не дрогнул, голос звучал с мертвенным спокойствием, когда Алька сказал Командиру:

– Я один отправляюсь на Станцию. Совсем один.

Часть пятая

Жаркая Арктика

1. Пароход плывет, да мимо пристани

Топливного насоса на катере не имелось. Топливным насосом работал Хват – вытащил из трюма очередную бочку горючего, подхватив ее своей чудовищной клешней. Другой рукой, нормальной, отвинтил пробку, опрокинул емкость над горловиной бака… Нефть полилась темной вязкой струей.

Честно говоря, поначалу Алька думал, что они с Командиром захватили пароход. Натуральный небольшой пароход, с паровым котлом, работавшим на мазуте, или на угле, или даже на дровах… Да и трудно было думать иначе, глядя на возвышающуюся над катером трубу, извергающую густые клубы дыма.