Шведские спички - Ро­бер Са­ба­тье

За вре­мя бо­лез­ни он нау­чил Оли­вье иг­рать в кар­ты, пре­ж­де все­го в бе­лот, где стар­ший ва­лет и ко­зыр­ная де­вят­ка со­став­ля­ют вме­сте че­тыр­на­дцать оч­ков. За­са­лен­ны­ми и за­гнув­ши­ми­ся на уг­лах кар­та­ми оба азарт­но сту­ча­ли по игор­но­му сто­ли­ку — по­дар­ку фир­мы «Дю­бон­не, апе­ри­тив на хин­ных кор­ках» — и са­мым тща­тель­ным об­ра­зом от­ме­ча­ли оч­ки на школь­ной гри­фель­ной до­щеч­ке из па­пье-ма­ше с на­не­сен­ны­ми на ней крас­ны­ми ли­ния­ми.

Как-то раз оче­ред­ная пар­тия бы­ла пре­рва­на ха­рак­тер­ным сиг­на­лом по­ли­цей­ской ма­ши­ны, ос­та­но­вив­шей­ся на ули­це Баш­ле, вслед за чем раз­дал­ся шум го­ло­сов. Ста­рик и ре­бе­нок под­бе­жа­ли к ок­ну и уви­де­ли у до­ма но­мер 77 двух по­ли­цей­ских, при­ка­зы­ваю­щих про­хо­жим ра­зой­тись. Оли­вье без вся­ких ви­ди­мых при­чин ис­пу­гал­ся, как буд­то при­шли за ним. Он вспом­нил еще раз о по­жа­ре и по­смот­рел на Бу­гра, ко­то­рый ска­зал:

— Ус­по­кой­ся, тут нет ни­че­го серь­ез­но­го!

Про­шло не­сколь­ко ми­нут, и они уви­де­ли Ма­ка, Кра­сав­чи­ка Ма­ка, ко­то­ро­го под­тал­ки­ва­ли сза­ди по­ли­цей­ские. Он был бле­ден, ско­ван на­руч­ни­ка­ми, но все же одет в свой на­ряд­ный свет­лый кос­тюм и мяг­кую шля­пу. Мак за­мет­но ста­рал­ся храб­рить­ся и да­же иро­ни­че­ски улы­бал­ся.

— Ведь это Мак… — ска­зал Оли­вье. — Его аре­сто­ва­ли.

До то­го как вой­ти в по­ли­цей­ский фур­гон, Мак под­нял ско­ван­ные ру­ки над го­ло­вой и при­вет­ст­во­вал со­брав­ших­ся жес­том бок­се­ра, тор­же­ст­вую­ще­го по­бе­ду. Он с дос­то­ин­ст­вом по­кло­нил­ся и по­пы­тал­ся про­пус­тить впе­ред по­ли­цей­ских, слов­но же­лая ска­зать: «По­сле вас…» — но они его гру­бо толк­ну­ли, и Мак ис­чез в глу­би­не чер­ной ма­ши­ны, ко­то­рая тот­час тро­ну­лась.

Во­про­шаю­щий взгляд боль­ших зе­ле­ных глаз Оли­вье об­ра­тил­ся к Бу­гра. Маль­чик не слиш­ком лю­бил Ма­ка, но эта сце­на, длив­шая­ся не­сколь­ко ми­нут, по­тряс­ла его. Бу­гра зло рас­швы­ри­вал но­га­ми пред­ме­ты, ле­жав­шие во­круг, по­вто­ряя: «Ка­кой ду­рак, что за ду­рак…»

Ста­рик сел, на­чал сно­ва та­со­вать кар­ты, но ру­ки его тряс­лись. То­гда он на­лил ста­кан ви­на, вы­пил его и ска­зал ре­бен­ку:

— Ви­дишь, к че­му ве­дут все эти де­лиш­ки, — к стыч­ке с по­ли­ци­ей…

Он разъ­яс­нил маль­чи­ку, что речь шла, долж­но быть, о кра­же со взло­мом — в та­ких де­лах Мак был «спе­циа­ли­стом».

— Зна­чит, в тот ве­чер, Бу­гра…

— Да, ко­неч­но… Он ждал под­мо­ги. А ты ви­дишь сам, к че­му это ве­дет. Вот ду­рак-то! Чтоб так вез­ло, и вдруг влип­нуть… По мень­шей ме­ре два го­да по­лу­чит…

— Тюрь­мы?

— Ну да, и это толь­ко в том слу­чае, ес­ли раз­до­бу­дет хо­ро­ше­го ад­во­ка­та.

Оли­вье при­по­ми­нал свои от­но­ше­ния с Ма­ком: столк­но­ве­ние на ле­ст­ни­це, встре­ча у Ма­до, удар ку­ла­ком в под­бо­ро­док, но еще и урок бок­са. Ему бы­ло очень гру­ст­но. Всплыл в па­мя­ти один аме­ри­кан­ский фильм, дей­ст­вие ко­то­ро­го раз­вер­ты­ва­лось в тюрь­ме Синг-Синг. Ка­торж­ни­ки в по­ло­са­тых май­ках гу­ля­ли во дво­ре по кру­гу, и ка­ж­дый дер­жал ру­ки на пле­чах впе­ре­ди иду­ще­го. Он пред­ста­вил се­бе Ма­ка в та­ком по­ло­же­нии и про­шеп­тал: «Как же это ужас­но, а?» Маль­чик был при­зна­те­лен Бу­гра, про­ро­нив­ше­му: «Не­сча­ст­ный па­рень!» — хо­тя в этой фра­зе ста­ри­ка слы­ша­лись и жа­лость и пре­зре­ние.

Ко­гда Оли­вье со­об­щил Ма­до об аре­сте Ма­ка, она про­сто ска­за­ла:

— Ра­но или позд­но это долж­но бы­ло про­изой­ти!

Маль­чик по­смот­рел на нее с удив­ле­ни­ем. Ока­за­лось, что и она бы­ла под­го­тов­ле­на к уда­рам жиз­ни, без­у­ча­ст­но при­ни­ма­ла лю­бые но­во­сти. Ста­ло быть, лю­ди жи­ли, встре­ча­лись, вме­сте про­во­ди­ли до­суг, за­вя­зы­ва­ли друж­бу, но, ко­гда один из них ис­че­зал, ос­таль­ных это ни­ма­ло не бес­по­кои­ло.

Как-то ве­че­ром Ма­до по­зва­ла Оли­вье в ки­но «Эль­до­ра­до» на буль­ва­ре Страс­бург, где шел вес­терн «До­ро­га ги­ган­тов», и они от­пра­ви­лись ту­да пеш­ком, ос­та­нав­ли­ва­ясь по­гла­зеть на вит­ри­ну фо­то­гра­фа Же­ро­ма, за­тем на дру­гую — тор­гов­ца ме­ха­ни­че­ски­ми иг­руш­ка­ми, с вы­став­лен­ны­ми кон­ст­рук­то­ра­ми фир­мы Ме­ка­но и Трик­са и элек­три­че­ски­ми же­лез­ны­ми до­ро­га­ми Хорн­би и Брун­сви­ка, по­стоя­ли еще у вит­ри­ны с рек­ла­мой «Ме­хов­щик-ча­ров­ник!», как вдруг око­ло них за­тор­мо­зи­ла ма­лень­кая си­няя ма­ши­на мар­ки «ро­зен­гар» и жен­ский го­лос по­звал:

— Мад­лен, а Мад­лен!

Прин­цес­са, вид­но, бы­ла очень об­ра­до­ва­на этой встре­чей. Из ма­ши­ны вы­шла мо­ло­дая жен­щи­на, они ра­до­ст­но об­ня­лись, ну пря­мо как школь­ни­цы, и да­же под­прыг­ну­ли на мес­те.

— Ну, по­еха­ли, са­дись в ма­ши­ну! А это что за ма­лыш?

Оли­вье тот­час при­нял не­за­ви­си­мый вид, влез в ма­ши­ну и сел, ста­ра­ясь дер­жать­ся пря­мо. Но под­ру­гам бы­ло не до не­го. Они го­во­ри­ли о ка­ком-то дан­син­ге, в ко­то­ром обе ра­бо­та­ли и ко­то­рый не ос­та­вил у них до­б­рых вос­по­ми­на­ний. Оли­вье си­дел сза­ди и вды­хал сме­шан­ный аро­мат их ду­хов. В зер­каль­це шо­фе­ра он ви­дел чер­ные гла­за и кро­ва­во-крас­ный рот той, что зва­ли Элен. Ма­до по­вер­ну­лась к маль­чи­ку и кив­ну­ла, под­бад­ри­вая его.

Жен­щи­ны ре­ши­ли по­ехать на пло­щадь Эту­аль, к друзь­ям, у ко­то­рых в этот день бы­ла ве­че­рин­ка, и Оли­вье за­та­ил ды­ха­ние: возь­мут они его с со­бой или нет?

— Мы сна­ча­ла про­во­дим мое­го дру­га Оли­вье, — ска­за­ла Ма­до, — ему на­до на ули­цу Ла­ба, это око­ло ули­цы Ра­мей. По­ез­жай по буль­ва­ру Бар­бес, Элен, и свер­ни на­ле­во к Ша­то Руж.

— Те­бе нра­вит­ся твой квар­тал? — спро­си­ла Элен.

— Там спо­кой­но.

Оли­вье по­ну­рил­ся; он чув­ст­во­вал се­бя оби­жен­ным и не­на­ви­дел эту Элен, ис­пор­тив­шую ему та­кой чу­дес­ный ве­чер.

— Ты взгля­ни на не­го, он ду­ет­ся! — ска­за­ла Ма­до, по­гро­зив паль­цем. — Не­хо­ро­шо, Оли­вье.

— Ни­че­го я не ду­юсь!

— Да­же вот эта­кие и то реа­ги­ру­ют, как муж­чи­ны! — ска­за­ла Элен.

Оли­вье мыс­лен­но по­ка­зал ей язык, про­звал Чер­нав­кой из-за ее ла­ки­ро­ван­ных, бле­стя­щих во­лос, но по­ста­рал­ся все же быть веж­ли­вым, ра­зы­грать рав­но­ду­шие и, на­кло­нив­шись к Ма­до, про­жур­чал слад­ким го­ло­сом:

— А мне как раз чер­тов­ски хо­чет­ся спать!

— На пе­ре­кре­ст­ке по­вер­нешь на­ле­во… — ука­за­ла Ма­до.

— Ни­ко­гда так спать не хо­те­лось, кля­нусь! — по­вто­рил Оли­вье и зев­нул.

Ко­гда они его до­вез­ли до уг­ла улиц Ко­лен­кур и Баш­ле, маль­чик це­ре­мон­но вы­мол­вил:

— Спа­си­бо, Ма­до, мне бы­ло очень ве­се­ло.

— По­це­луй ме­ня, ду­ра­чи­на ты эта­кий, не сер­дись!

Ему бы­ло не­при­ят­но, что Ма­до обоз­ва­ла его «ду­ра­чи­ной». Ко­гда «ро­зен­гар» отъ­е­хал, маль­чи­ку по­ка­за­лось, что обе жен­щи­ны смея­лись над ним. Хо­тя Оли­вье и на са­мом де­ле вдруг по­чув­ст­во­вал, что силь­но ус­тал, он все же ре­шил про­гу­лять­ся по ули­це взад-впе­ред.

Па­риж уже пус­тел — при­бли­жал­ся ав­густ. Ша­ги гул­ко зву­ча­ли на утих­ших мос­то­вых. Слыш­но бы­ло, как ше­ле­сте­ли ли­ст­вой де­ре­вья. Фа­ры так­си слов­но мча­лись вдо­гон­ку за соб­ст­вен­ным све­том. Жел­тые пря­мо­уголь­ни­ки окон, по­ка еще бодр­ст­вую­щих, ка­за­лись блед­нее обыч­но­го. Ста­руш­ка в би­гу­ди смот­ре­ла, как чей-то бо­бик от­ме­ча­ет свое при­сут­ст­вие у ре­шет­ки, ок­ру­жаю­щей де­ре­во. В ка­фе «Бал­то» офи­ци­ант скла­ды­вал один на дру­гой пле­тен­ные из иво­вых пруть­ев сту­лья и со ску­чаю­щим ви­дом сме­тал за­гряз­нив­шие­ся опил­ки, ос­та­нав­ли­ва­ясь на ми­нут­ку, чтоб вы­нуть изо рта си­га­ре­ту. У не­го бы­ли усы со­всем как зуб­ная щет­ка, и это при­да­ва­ло ему ко­мич­ный вид.

Мысль о Вир­жи­ни вне­зап­но, как удар ку­ла­ком в ли­цо, по­тряс­ла Оли­вье. Со­бы­тия пред­ста­ли пе­ред ним во всей сво­ей тра­ги­че­ской сущ­но­сти. Ма­ма умер­ла. Скон­ча­лась. Он ни­ко­гда ее боль­ше не уви­дит. Он, Оли­вье, ос­тал­ся од­ни. Те­перь он веч­но бу­дет один. Лю­ди на де­ле не так уж лю­бят друг дру­га. У не­го бу­дут дру­зья, но они все, не за­дер­жи­ва­ясь, прой­дут ми­мо. Он ни­ко­гда не ста­нет с ни­ми так бли­зок, как был бли­зок с Вир­жи­ни, с ее мыс­ля­ми, с ней са­мой. И да­же о ней в его па­мя­ти со­хра­ни­лись лишь ка­кие-то от­дель­ные чер­точ­ки, да и те по­нем­но­гу ут­ра­тят свою под­лин­ность.

Маль­чик шел, тя­же­ло ды­ша, раз­дав­лен­ный, ско­ван­ный мыс­ля­ми, при­няв­ши­ми фор­му не­оп­ро­вер­жи­мой и бес­по­во­рот­ной ре­аль­но­сти. Ме­ж­ду ма­мой Вир­жи­ни и им, Оли­вье, те­перь про­тя­ну­лось вре­мя — все эти труд­ные дни, эти ски­та­ния. Как и то­гда, сра­зу по­сле ее смер­ти, Оли­вье ощу­тил жут­кий страх, но сей­час при­чи­ной его бы­ло не без­жиз­нен­ное те­ло ма­мы, до ко­то­ро­го он до­тро­нул­ся; нет, сей­час это бы­ло не­что дру­гое — слов­но его ото­рва­ли, гру­бо от­дер­ну­ли от все­го про­шло­го, как рвут цве­ты у са­мых кор­ней, свя­зы­ваю­щих их с род­ной поч­вой, что­бы по­ста­вить в ва­зу с во­дой.