Записки Черного Властелина - Александр Дихнов

Тем временем погоня, развивавшаяся было вполне удовлетворительно – гоблины справедливо сочли свою скорость выше, – неожиданно прекратилась. В том смысле, что жертва, проскочив узкую часть ущелья, перестала убегать. Она остановилась и обернулась, спокойно поджидая приближающихся преследователей. Это удивило даже гоблинов. Но не настолько, чтобы притормозить, а когда они вылетели из горловины, было поздно. Жертва ровным голосом скомандовала: «Давай, Фин!», и следовавший вторым гоблин, даже не успев осознать наличие ловушки, упал с проломленным черепом. Первый оказался проворен – он сумел отскочить в сторону, развернуться лицом к опасности и выхватить собственный топор (который был раза в полтора меньше гномьего). Однако схватки не получилось, Фин прыгнула на противника, замахиваясь для удара сверху с обеих рук, а когда гоблин поднял топор, приготовившись парировать, резко бросила оружие вниз, перехватывая рукоять в одну руку и нанося короткий боковой удар. Маневр удался на славу, лезвие с хрустом сокрушило грудную клетку, лишив гоблина шансов на приличный предсмертный вскрик, но в этот момент из горловины выкатился третий, спешащий на веселье товарищ. К сожалению, до него и впрямь доходило быстро – Фин еще не успела выдернуть глубоко засевший в ребрах топор, а уцелевший гоблин уже двигался в обратном направлении.

Глядя в спину удалявшегося врага, Элли призналась себе, что ее план оказался не так хорош. Не учтены были два обстоятельства: гоблины очень быстро бегают и могут разделиться, вследствие чего будут поступать в распоряжение ее подруги порционно, а не гуртом. Теперь же ситуация выглядела безнадежной, и Элли собралась крикнуть гномихе, чтобы та перестала возиться с оружием, а подумала лучше, где они будут прятаться, когда сюда прибудет подкрепление. Но тут Фин ее удивила. Она бросила наконец свой топор, который, видно, крепко за что-то зацепился, подхватила оружие, выпавшее из рук поверженного противника, и со всей доступной скоростью бросилась вдогонку за последним гоблином, уже почти достигшим дальнего конца горловины. Элли не понимала, на что рассчитывает гномиха, но не останавливать же для расспросов...

Что ж, от Элли трудно было ожидать досконального знания возможностей того или иного оружия, тем более что и подавляющему большинству людей при упоминании топора на ум приходит один-единственный глагол – махать. Фин же продемонстрировала ей другую, редкую, в силу сложности исполнения, опцию – выскочив на свободное пространство перед входом в пещеру, она остановилась, взвесила топор в руке, широко размахнулась и метнула в спину убегающего врага. Элли не видела, как протекал полет и чем именно он завершился, но об основном результате легко было судить по тому, что спустя пару секунд Фин махнула ей рукой и крикнула:

– Все в порядке! Топор мой захвати и пошли!

Глава 12

За свою долгую жизнь Бьорну Скитальцу ни разу не довелось побывать в Дун Дондре, и теперь, наверстав упущенное, он был склонен полагать, что потерял не многое. Вероятно, при гномах, да еще в эпоху расцвета, Багровый Чертог, хорошо освещенный, ухоженный и наполненный жизнью, мог произвести величественное или хотя бы благоприятное впечатление. Ныне же это было соединенное запутанной системой переходов скопление пещер (не столь и большое по сравнению с некоторыми гномьими королевствами), где в глаза бросались только грязь, неимоверно закопченные стены и не блещущие разнообразием гоблинские рыла, а в нос... Честно говоря, Бьорн был весьма благодарен Нимраазу за то, что тот заточил их в камеру, расположенную вдалеке от центральных залов Дун Дондра. Безусловно, это было сделано из соображений безопасности, потому как бывшие складские помещения гномов, в одной из кладовых которых они и сидели, находились на самом верхнем ярусе пещер и были связаны с остальной частью лабиринта одним-единственным коридором, что практически лишало шансов на удачный побег. Окажись же Нимрааз чуть небрежнее, и заботиться об охране пленников, равно как и проводить в отношении оных прочие процедуры, ему бы не пришлось вовсе, ибо воздух в наиболее обжитой части Дун Дондра исключал существование иных разумных форм жизни кроме гоблинов. В камере остаточные миазмы, конечно, также присутствовали, но были не опасны для здоровья и лишь распаляли желание поскорее покинуть сей предел скорби.

Между тем, если с мотивацией у Бьорна и его команды проблем не было, то с техническими возможностями наблюдались крайние затруднения. Кладовая гномов, просторная и вполне комфортабельная (если забыть про вышеуказанную вонь), напрочь отрицала любые способы выхода кроме как через дверь, а последняя обещала стойко сдерживать даже атаки крепостного тарана средних размеров. Но и преодоление каким-то чудом двери ничего путного не обещало – помимо гоблинских стражников в коридоре постоянно дежурил один из черных чародеев, а он не смог бы упустить из виду побег пленников при самом выдающемся стечении обстоятельств.

Разумеется, все выглядело бы не столь безнадежно, если бы Скиталец был в состоянии показывать свои фокусы, но на магическом фронте ситуация складывалась совсем туго. Нет, колдовать Бьорн не разучился, он и силенок за прошедшие с момента пленения полтора дня подкопил, но Нимрааз нейтрализовал его чрезвычайно эффективно. Тем способом, который избрал бы сам Бьорн, случись перед ним задача удерживать в узде какого-нибудь волшебника; суть оного сводилась к тому, что на объект накладывались сложной конструкции чары, заключающие его в кокон, непроницаемый для магического воздействия. Попавший в такой кокон маг не лишался дара, он мог творить заклинания, но на очень ограниченном пространстве, фактически в рамках собственного тела. Другой неприятной особенностью наложенных на Бьорна чар являлась полная и окончательная невозможность снятия их изнутри, для наглядности можно представить, что они образовывали настоящий веревочный кокон, который мог легко распуститься, если потянуть за свободный конец веревки. Только вот тянуть надо было снаружи... Существовал и еще один выход – любое заклинание можно попросту сломать, тем более что с течением времени они ослабевают, и Бьорн бесспорно смог бы прорвать блокаду. Скажем, через недельку или дней десять. Пока же оставалось смириться с положением вещей, поскольку ни одного дружески расположенного волшебника, способного дернуть за веревочку, поблизости не наблюдалось.

В общем, в первые же пару часов пребывания в Дун Дондре Скиталец, всесторонне обдумав положение, пришел к выводу, что покуда им в смысле побега не светит ничего. Это не подорвало веру в счастливый исход злоключений, потому как волшебник пребывал в уверенности: ситуация в таком виде не может приобрести стабильный характер – не для того же Черный Властелин их захватывал, чтобы тупо держать взаперти в недрах гор, – а когда что-нибудь изменится, появятся и новые возможности. При этом, по мнению Бьорна, ключевым тут являлось именно «когда». Ту же незавидную участь, постигшую недавно и Элли – при абсолютной собственной беспомощности надеяться на то, что некие внешние события соизволят произойти, – Бьорн готов был терпеть, вот только долго не хотелось бы. Он с воодушевлением воспринимал каждое отворение двери в темницу, но первые два принесли только жратву и разочарование. А вот на третий раз один из подручных Нимрааза пришел с пустыми руками и распоряжением следовать за ним, обращенным к Джерри. «Наконец-то!» – радостно думал Бьорн, глядя, как его подопечный выполняет приказ, однако когда дверь за ним захлопнулась, восторги быстро пошли на убыль. Раздражение, копившееся в душе волшебника, основательно мешало ему думать, да и повода для размышлений особого не было, но тут мозг все-таки вынужден был включиться. Странно все это, мягко говоря. Нет, сам факт того, что Нимрааз решил проявить к ним интерес был естественен и нормален, но почему начали с Джерри, а не с него, Бьорна? И проблема тут была не в ущемленном самолюбии, а в тривиальном здравом смысле. Если уж его сюда притащили, то наверняка по какой-то причине. Так почему ее не объяснить? Почему не вступить в переговоры, не предъявить ультиматум в конце концов? Это могло даже принести результаты, как признавал Бьорн, отдававший себе отчет в том, что в его положении не стоит начисто игнорировать пожелания тюремщиков. А Джерри им зачем? На что он годен в нынешнем, пока еще совершенно никакой состоянии?

Бьорн всерьез принялся ломать голову над всеми этими вопросами, а мы в поисках ответов последуем за Джерри, которого отконвоировали в расположенный неподалеку небольшой покой, где на чем-то сильно напоминавшем трон восседал Нимрааз. У оживших мертвецов обоняние работает иначе, чем у людей, но, видимо, гоблинские ароматы способны пронять и покойника, и это Джерри очень порадовало. Да и вообще единственным неудобством, на которое он мог пожаловаться, было отсутствие поблизости предметов мебели, предназначенных для сидения. А в остальном Джерри был спокоен. Когда их волокли по пещерам, он испытывал ужас и полагал, что его жизнь и карьера вот-вот трагически оборвутся, но потом, оказавшись в камере, резко изменил свое мнение. Исходил он из того, что, пока Бьорн Скиталец с ними и не выказывает признаков беспокойства, ничего страшного произойти не должно.