Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1 - Александр Дюма

И он вышел, никого больше не встретив, свободный и радостный, как только что помилованный узник.

Г-жа де Сурди с нетерпением ждала свою дочь. Неожиданный порыв Клер, то, как она упала в объятия молодого графа де Сент-Эрмина, показались ей, по меньшей мере, странными. Она хотела услышать объяснения, и объяснение было ясным и кратким. Девушка, встав перед матерью на колени, произнесла только три слова:

— Я люблю его!

Каждая эпоха неумолимо, как сила природы, по-своему замешивает людские характеры. И та эпоха дала потрясающие тому примеры: Шарлотта Корде и г-жа Ролан сказали, первая — Марату, вторая — Робеспьеру: «Я ненавижу вас», а Клер сказала Гектору: «Я люблю вас».

Ее мать привстала, усадила дочь рядом с собой и стала расспрашивать, но услышала в ответ только следующие слова:

— Милая маменька, Гектор поделился со мной своей фамильной тайной. Он считает, что должен скрывать ее от всех, кроме девушки, которая станет его женой. Эта девушка — я. Он просит дозволения прийти к вам и сделать предложение, от которого зависит наше с ним будущее. Он свободен, у него сто тысяч ливров ренты, мы любим друг друга. Подумайте, мама, но если вы откажете, мы оба будем несчастны!

Она говорила одновременно твердо и почтительно, затем встала, поклонилась матери и направилась к выходу.

— А если я скажу «да»? — спросила г-жа де Сурди.

— О, матушка! — Клер бросилась к ней. — Как вы добры, и как я люблю вас!

— А теперь, когда твое сердечко успокоилось, — продолжила г-жа де Сурди, — сядь и поговорим серьезно.

Г-жа де Сурди и Клер, взявшись за руки, устроились друг напротив друга.

— Слушаю вас, маменька, — улыбнулась Клер.

— В наше время, — заговорила г-жа де Сурди, — обязательно надо держаться какой-то одной партии. Я подозреваю, что Гектор де Сент-Эрмин — роялист. Вчера я говорила с твоим крестным, доктором Кабанисом. Он не только великий медик, но и очень разумный человек. Он поздравил меня с тем, что я так подружилась с г-жой Бонапарт, и очень советовал тебе как можно теснее сблизиться с ее дочерью. Он абсолютно уверен, что будущее — за ними.

Кабанис — личный врач первого консула, и он считает Бонапарта великим человеком, который не остановится на достигнутом. Никто не станет устраивать Восемнадцатое брюмера ради кресла консула. На такой риск идут только ради трона. Те, кто, прежде чем тучи рассеются и грядущее станет ясным, поставят на Бонапарта, будут захвачены вихрем его судьбы и поднимутся наверх вместе с ним. Он любит привлекать к себе знатные и богатые фамилии. В этом отношении де Сент-Эрмину нечего желать: сто тысяч ливров дохода плюс род, ведущий начало от крестовых походов. Вся его семья погибла, защищая короля, значит, твой избранник рассчитался с ним сполна, хотя его молодость позволила ему самому остаться в стороне от политических баталий. Он не давал обещаний ни одной из партий, его отец и братья погибли за старую Францию. Теперь, заняв пост при первом консуле, он будет жить для новой Франции. Пойми, я не ставлю никаких условий. Я буду очень довольна, если Гектор присоединится к новой власти, но если он откажется, значит, так ему велит совесть, и только Бог будет ему судья, он все равно станет мужем моей дочери и моим любимым зятем.

— Когда мне можно послать ему записку, мама?

— Когда хочешь, дитя мое, — улыбнулась г-жа де Сурди.

Клер написала в тот же вечер, а на следующий день в полдень, то есть в час, когда приличия позволяют нанести визит, Гектор был у ее дверей.

На этот раз его проводили прямо к г-же де Сурди. Она по-матерински нежно прижала его к своей груди, и в этот момент Клер отворила дверь. Увидев их, она радостно воскликнула:

— Ах, мама, как я счастлива!

Г-жа де Сурди привлекла ее к себе и заключила в объятия обоих своих детей.

Брак был делом решенным, оставалось обсудить с молодым графом вопрос о его сближении с новой властью.

Гектор сел на диван, слева от него устроилась Клер, справа — г-жа де Сурди. В одной руке он держал руку своей невесты, в другой — тещи. Клер взялась сама передать ему мнение Кабаниса о Бонапарте и предложение своей матери.

Пока она почти слово в слово повторяла то, что накануне сказала г-жа де Сурди, Гектор не сводил с нее глаз, а когда она закончила, сначала поклонился г-же де Сурди, а потом пристально посмотрел на девушку:

— Клер, — сказал он, — простите меня, если вчера я был слишком многословен, когда рассказывал о своей жизни. Но теперь вы знаете все, так поставьте себя на мое место и ответьте сами вашей матери. Как вы скажете, так и будет.

Девушка на мгновение задумалась, потом покачала головой и сказала:

— Нет, мама, он не может. Бонапарт пролил кровь его брата.

Г-жа де Сурди ничего не ответила, но было видно, как она разочарована, ведь она мечтала, что ее зять займет важный пост в армии, а дочь — высокое положение при новом дворе.

— Сударыня, — обратился к ней Гектор, — не думайте, что я из тех, кто упорно восхваляет старый режим и поносит новый, или что я слеп и отрицаю достоинства первого консула. Совсем недавно я увидел его в первый раз у госпожи де Пермон, но вместо отвращения почувствовал приязнь. Я считаю, что его кампания девяносто шестого и девяносто седьмого годов — это вершина современной стратегии. Такое мог совершить только гений. Но, признаюсь, я испытываю гораздо меньший энтузиазм по отношению к египетской кампании, которая ни при каких условиях не могла закончиться успехом и за которой не скрывалось ничего, кроме гигантских амбиций. Бонапарт сражался и побеждал там, где сражались и побеждали Марий и Помпей, он захотел разбудить эхо, не повторявшее ничьих имен со времен Александра и Цезаря. Весьма соблазнительная фантазия, но она слишком дорого обошлась стране. Сто миллионов ливров и тридцать тысяч человек! Что касается Маренго, его последней кампании, то она была затеяна исключительно ради личных целей, чтобы освятить Восемнадцатое брюмера и заставить другие страны признать новую французскую власть. К тому же всем известно, что в Маренго Бонапарт не проявил себя как гениальный военачальник, он был везучим игроком, в руках которого в критический момент оказываются два козыря, и каких: Келлерман и Дезе! Что до переворота Восемнадцатого брюмера, то его вождя оправдывает только успех. Вообразите себе, что было бы, если бы он потерпел поражение! Тогда эта попытка свержения правительства расценивалась бы как бунт и преступление против нации, по меньшей мере три Бонапарта лишились бы своих голов. Случай помог ему вернуться живым из Александрии, фортуна повернулась к нему лицом в Маренго, отвага спасла в Сен-Клу, но человек спокойный и рассудительный не принимает вспышки молний, какими бы яркими они ни были, за новый рассвет. Будь я совершенно свободен от обязательств перед моими предками и не погибни моя семья ради французских королей, я без труда поставил бы на удачу этого человека. Ибо я вижу в нем выдающегося игрока, который только один раз воевал ради интересов Франции, а два раза — исключительно ради собственных.