Волхитка - Николай Гайдук

Вершилось колдовство. Пронзительными солнечными иглами кто-то незримый вышивал на небе радужный узор. Луч втыкался в дождевую каплю, преломлялся в ней и словно тянул за собою цветистую нитку. И постепенно в воздухе рождалось узорное и длинное полотно. Ярким свежим колером трепетали – красный и оранжевый, жёлтый и зелёный, голубой и синий, и фиолетовый… Середина семицветной вышивки держалась в неведомых чьих-то высоких руках, а дугообразные края опустились на землю. Один скатился за тайгу, другой поблизости играл – за старыми стогами. Прошлогоднее подопревшее сено казалось грудой свежескошенных цветов. Светло-пегие гуси и утки возле стога в лывах – пышнее павлинов, нарядней жар-птиц…

Недалеко от стогов – навстречу Серьге – шла босоногая девушка. Сырое смуглое лицо озарено улыбкой, намокший волос прилип к щеке. И цветистый мокрый сарафан, сшитый будто бы из лоскута, оторванного от радуги, плотно прилегал к покатым бедрам.

Бывает знакомство, похожее на полузабытую давнюю встречу. В других мирах, в другой ли жизни, но эта встреча, кажется, с вами уже происходила.

Так и сейчас произошло. Заговорили просто и легко.

– Царевна плачет! – Серьга показал рукою вглубь долины.

– Где? Какая царевна? – девушка оглянулась.

– Так у нас в деревне говорят, когда дождь идёт под солнцем. А тебя Олеськой звать?

– А ты откуда знаешь?

– Знаю… Вы снова живёте на Чёртовом Займище? Не понравилось в деревне?

– Мне-то понравилось, да тятенька на Займище привык. А я разве брошу его? – Девушка улыбнулась. – Вот, иду в магазин. Мыла, дроби купить…

Она улыбнулась опять. Одарила дружелюбным взглядом – и ушла. И радугу словно с собой унесла на плечах – расписным коромыслом, такое создавалось впечатление: радужное семицветье с уходом девушки поблекло и растаяло.

Дождь кончился. Небо очистилось. Лишь изредка сверкала шальная капля – вонзалась в лужу, клацала в траве.

На обочине – среди бледно-желтых луговых марьянников и розоватого клевера – дымился узкий девичий след. Голубая, чуть примятая незабудка распрямлялась в ложбинке, где наступила босая пятка.

Серьга сорвал незабудку.

Стоял, смотрел кругом, и всё никак, никак не мог припомнить: куда он шёл? зачем? И вдруг возникло удивительное чувство: он сюда пришёл не сам; он сюда пришёл по Божьей воле. Так судьба распорядилась.

Поселок гидростроителей назывался – Благие Намеренья. К месту будущей плотины вела широкая добротная дорога: железобетонные плиты с клеймами здешнего завода. Идёшь и читаешь на каждом шагу: «Благие Намеренья», «Благие Намеренья»… Аж в глазах рябит от этих намерений…

По дороге двигался Варфоломей. Как самый молодой и скорый на ногу, он был отряжен гидростроителями в леспромхозовский магазинчик за продуктами – свой закрыт на ревизию.

Пришел на Седые Пороги. В магазинном дворе разгружали ящики с вином.

– Помочь? Или сами с усами? – Парень подмигнул раскрасневшейся продавщице.

– Чертяка рыжий! А то не видит он! – грубоватым голосом зашумела женщина, отдуваясь, вытирая пот с груди.

Они были знакомы. Очень близко. Разбитную Кланьку выслали из города – на так называемый «сто первый километр».

– Ну, ладно, хорошо. Как не помочь родимой!

Ворка с ходу вклинился в работу. Раскидал – что куда надо – за несколько минут и, довольный своей дуроломною силой, хохотнул без видимой причины. Выхватил бутылку из последнего ящика, кулаком шарахнул по зелёной заднице: пробка вздулась и вылетела с брызгами вина… Опрокинув посудину, парень моментально «перелил из горла в горло» – ручьём журчало. Глаза повеселели. Он ещё за одной потянулся.

– А ну, поставь! – одёрнула продавщица.

– Спишешь на «бой». Мне, что ль, тебя учить? – Ворка засмеялся, широко обнажив крепкие чистые зубы; по новой хлопнул в донышко и выпил.

– И льёт, и льёт! Как в прорву!

Он хохотнул. Губы вытер.

– Чего ты злишься, Кланька? Можно подумать, я тебя в разор введу!

– Не в разор, а нечего… Пьёшь, стоишь, как лошадь!

– Как жеребец, ты хотела сказать?

– Вот именно! Иди давай отсюда, зубоскал!

– Но, но! Я твой клиент! И ты мне не хами! – Ворка вскинул палец. – А то в книгу жалоб накатаю пару ласковых… Ты чего такая неродная стала? Женишка присмотрела себе, не иначе?

– Присмотришь тут. Один другого краше.

– Ты смотри! Я не ревную, но предупреждаю!

– Ну, конечно. Можно подумать.

– А чо тут думать? Кольца уже куплены! – заверил парень и, посмеиваясь, уточнил: – Поршневые кольца. Машина барахлит.

– Башка у тебя барахлит. Потому что барахла в ней много.

Год назад, когда Кикиморов своим пудовым молотом скотину молотил на бойне, когда Кланьку ещё не высылали на «сто первый километр», – неоднократно встречались в городе. И хорошо им было. И дело к свадьбе двигалось. А потом Варфоломей, не сказав ни слова, собрался и уехал на стройку века. Женщина, конечно, оскорбилась и в душе поклялась «наплевать на Ворку и растереть». Но сделать это оказалось не так-то просто. Огненно-рыжий чертяка словно поджёг её сердце. Хотя она старалась виду не показывать.

– А хорошее винцо! – Парень облизнулся. – Слышь, Кланька! Дорогое?

– По рубль пять.

– Ишь ты, бляха-муха! А пьется как по рубль семь! – Вытирая губы, он восхищенно посмотрел на ящики. – Надо прихватить для мужиков. Только денег маловато, жаль. Ты мне в долг не дашь?

– Давала, хватит! – отмахнулась продавщица и почему-то густо покраснела.

Кикиморов понимающе хмыкнул, любуясь гневным лицом подруги: такое нравилось ему особенно сильно.

– Эх, придется вынимать заначку… – Он полез куда-то в голенище сапога.

Через несколько минут он хорошо затарился продуктами, хмельным питьем и взвалил на плечи глыбу разбухшего рюкзака. У другого кого-нибудь от подобной тяжести треснул бы хребёт, а Варфоломей – как будто даже и не замечал поклажи. Стоял у прилавка, заигрывал.

– Я тут сеновал один приметил. Может, сыграем свадьбу вечерком? Сегодня или завтра?

– Не подкатывай! А то как тресну… вот этой штукой! – Продавщица вынула из-под прилавка новый, солидолом обмазанный серп. – Лыбится, черт! Как ни в чём не бывало!

Парень плутоватыми глазами показал на ячейку с куриными яйцами – стояла неподалёку.

– Серпом по яйцам? Это серьёзно!

– Дурак! – Продавщица хотела размахнуться, но, посмотрев на двери, неожиданно спрятала серп и сердито стала оттирать ладонь от солидола.

В магазин вошла Олеська.

Ослепила красотой.

Изумленный Кикиморов даже прищурился, обалдело осматривая девушку с ног до головы и обратно.

– Здравствуй, киса с бантиком!.. – радостно проговорил он, поправляя рюкзак на плечах.

– Здравствуйте, – смущённо улыбаясь, отозвалась Олеська. – А я уже здоровалась, когда вошла…

– Воспитанная девушка. Не то, что некоторые… – Кикиморов прямо и смело смотрел на неё. – Пойдешь за меня замуж? Киса! Чо молчишь?

Чёрные дуги бровей возмущенно взметнулись. Губы девушки застыли в полуулыбке. Но растерянность мигом прошла и Олеська ответила непринужденно и весело:

– Замуж? Обязательно. Когда камень на море всплывёт.

– Договорились!.. Кланька, ты будешь свидетелем: когда камень на море всплывет! Ну, гляди, не обмани, кисуля!

Уходя, он засмеялся, довольный собою. Грязные лапы азартно потёр друг о дружку. Ах, как она, девочка эта, трепетала сейчас перед ним! Как покорная тёлочка перед забоем…

Он остановился, закурил и сплюнул, глядя в сторону магазина. «А то ли будет дальше, киса с бантиком! Уж я тебя теперь не отпущу!..»

Однажды Серьга Чистяков с отцом ездил в беловодский городок. Сделав кое-какие покупки, отец на бойню завернул по своим неотложным крестьянским делам.

В ожидании отца, паренёк потоптался возле повозки, потом походил по двору. Постоял возле пустого загона для скота. Просторный этот двор был не похож ни на какие другие. Кругом полно костей; зелёные крупные мухи жутковато жужжат, готовые ужалить, кажется, не похуже разъярённой пчелы. Выгребная яма была неподалёку – смердила так, что не подойти. Прислоненная к стене огромная пила для распиловки туш – сломанная, заржавленная – была точно кровью измазана. И там и тут шныряли по двору жирные крысы, такие наглые, что их нужно было пинать, чтобы с дороги прогнать.

Серьга поморщился: «Весёлое местечко!»

В дверях, над которыми было написано «ЦЕХ УБОЯ», показался хмурый деловой отец.

– Иди сюда! – Махнул рукой. – Поможешь.

Зачем-то пригибаясь, хоты в цехе было высоко, они пошли по сумрачным зловонным коридорам, потом через какие-то подсобные помещения, где висели обезглавленные кровавые туши. Потом как-то неожиданно вышли на просвет и Серьга вдруг увидел полуобнаженного весёлого жлоба – огненно-рыжего молотобойца, который убивал так играючи, что даже папироску изо рта не вытаскивал.

Через несколько минут, когда забой закончился, потрясенный паренёк тайком от взрослых утащил окровавленный молот – в речку сбросил с обрыва.