Мама, я люблю дракона (сборник) - Юлий Буркин

Я придумаю, как сделать, чтобы эта тетрадь попала к тебе, Виктор. И вот несколько главных фраз, которые я пишу тебе на прощание:

– Мы сделали все правильно, так, как и должны были. Не вздумай корить себя.

– Не жалей меня, я уверена, лучшее, что могла я узнать в жизни, я узнала благодаря тебе.

– Не вини себя в моей гибели, ты тут не при чем: ты для меня сейчас – абсолютно чужой (как и я для тебя – чужая, ведь так?)

– Все-таки, не забывай меня. Мне хочется, чтобы хоть кто-то обо мне помнил, без любви и без горечи, просто ПОМНИЛ.

Прощай.

Эпилог

Годи был расстроен. Он вышагивал из угла в угол, размахивая руками и бормоча. При этом к Летову он не обращался, а говорил словно бы сам с собой:

– Никогда еще я не был так близок… Думал уже, что сумел избавиться от неусыпного ока… Тогда я был бы поистине всемогущ. Кто может обвинить меня в том, что, мол, это желание – противоестественно? Я кому-то причинил вред? Нет, мое желание благородно!.. И вдруг какие-то две букашки, два глупых червяка, две влюбленные улитки («красивый образ», – отметил про себя Летов отстраненно) бросают вызов… Нет, они не бросают вызов, они просто-напросто суют меня носом в откровенное мое бессилие…

Летов не выдержал:

– Да что случилось-то? Чего вы так распаляетесь? Замысел ваш – отвратителен и противоестественен, но он удался, я сам видел…

– Э, нет! Ничего вы не видели. Я тоже думал, что все получилось. Но проклятый разум не дает покоя и, анализируя, обнаруживает собственные ошибки. Я знаю теперь, что произойдет дальше. Я понял, как они обставят меня. Я уничтожил их любовь, то есть, создал ОТСУТСТВИЕ ЛЮБВИ. Но нечаянно я оставил-таки им лазейку: они уничтожат себя, а вместе с собой – и созданное мной отсутствие любви. А значит – возродят ее. Простая арифметика: минус на минус дает плюс. И то, что они создадут, будет уже абсолютно неподвластно моей воле, ведь это будет любовь без носителей, то есть ЛЮБОВЬ В ЧИСТОМ ВИДЕ.

– Какая-то уродская, вывихнутая логика.

– Тем не менее это так. Я, видите ли, «алгеброй гармонию поверил». Я не очень-то эмоционален, и, пожалуй, вовсе не сентиментален, в отличие от вас. Но я знаю ЗАКОНЫ, которым подчинены ваши чувства. И уж, пожалуйста, поверьте мне: эти законы не менее точны и недвусмысленны, чем законы физики или геометрии… Я так устал от покровительства ЭТИХ, – большим пальцем Годи указал вверх. – А ведь они не умнее меня. Просто они владеют СИЛОЙ, а у меня ее нет. Но я был уже так близко…

– Вы что, – перебил его Летов, до которого только сейчас стал доходить весь смысл сказанного Годи, – хотите сказать, что они покончат жизнь самоубийством?

– Именно, сударь. Именно-с. Они сделают это. И, словно пощечина мне, они сделают это НЕ СГОВАРИВАЯСЬ. Им, видите ли, без этой их любви, по их же просьбе, заметьте, уничтоженной, вдруг обоим незачем стало жить. Забавно?

Летов почувствовал, как ненависть к этому существу, которое нынче он не рискнул бы даже назвать человеком, волной нахлынула на него и охватила целиком. Но он не хотел, чтобы его волнение было замечено и, подавив его, спросил все же слегка дрожащим голосом:

– Они уже… Вы знаете точно, что они…?

– Нет, точно я не знаю. Но интуиция и логика еще никогда не подводили меня.

– И нельзя попытаться их… Им помешать?

Годи встрепенулся:

– Браво! А мне и в голову не пришло. А ведь это – реальный выход. Я должен помешать им. Конечно, моим поражением является уже само их решение. Но если я сумею их удержать, они скорее всего привыкнут к нынешнему своему состоянию. И этого будет достаточно для моей победы: мои чары будут действовать до тех пор, пока я жив. И созданное мной ОТСУТСТВИЕ ЛЮБВИ будет продолжать существовать, как подтверждение моей силы. Но в таком случае нужно быстрее, – засуетился он, – я должен успеть…

Он быстро прошел в лабораторию, а выйдя из нее, обратился к Летову:

– Вот что, молодой человек. Я вновь прошу вас все о том же одолжении: последите, пожалуйста, за моим телом. Вернуться я думаю скоро, но все же…

– Извольте, – ответил тот с нарочитым безразличием. Но Годи так спешил, что не обратил внимания на эту фальшь и, отпирая дверь, продолжал:

– Тогда пожалуйста, делайте все в точности так же, как в прошлый раз: посмотрите за телом и не закрывайте двери до моего возвращения.

Летов согласно кивнул.

– Ну вот и славно, – удовлетворенно ухмыльнулся Годи, от его меланхолии не осталось и следа. Как и многие незаурядные личности, силой разума способные преодолевать века и тысячелетия, он оказался беспомощным в понимании одной единственной души одного единственного близкого человека. – В конце концов, я ведь и для вас стараюсь: попытаюсь спасти от гибели девушку, которой вы, мой друг, слегка увлечены… Но сперва к Виктору, он ближе… Что же, давайте сядем на дорожку.

Годи опустился в кресло.

– Кстати, – продолжал он, все так же ухмыляясь, – а ведь место-то в ее сердце нынче свободно. И не без моей, заметьте, помощи. Так что, если успею… Цените…

Не сознавая опасности, он было открыл уже рот, чтобы произнести еще какую-то опереточную пошлость, но внезапно обмяк и мешковато сполз на пол. Висящий все это время под потолком сонный Джино вздрогнул, отцепился от люстры и, расправив крылья, устремился к выходу.

Летов поднялся, взял тело Годи под мышки и усадил его обратно в кресло. Сел напротив и с минуту внимательно вглядывался в обрюзгшее лицо, еще хранившее тень давешней ухмылки. Затем он поднялся и совершил действие прямо противоположное обещанному – тщательно запер входную и комнатную двери.

После этого он вновь подхватил тело Годи и перетащил его на этот раз на стол, положив на спину так, что голова осталась без опоры.

Затем он вынул из ножен со стены коллекционную кривую самурайскую саблю, осторожно потрогал лезвие клинка, отступил на шаг и, тщательно прицелившись точно в середину вздыбившегося кадыка, одним ударом отсек ненавистную гордую голову, с глухим стуком упавшую на пол.

– Дурак, – произнес Летов, ни к кому не обращаясь и, осторожно переступив ползущий к порогу ручеек крови, уселся обратно в кресло.

… Минут десять сидел Летов почти без движения, поражаясь собственному спокойствию и наблюдая, как лужа возле порога становится все больше и больше. «Похоже на финал «Идиота», – тупо подумал он. Потом сам себя поправил: – Однако я – не князь Мышкин и даже не Рогожин. А Годи – не Настасья Филипповна. Это уж точно…» Но вскоре оцепенение прошло, он вспомнил о цели своего поступка, схватил записную книжку и бросился к телефону. Координаты у него были только Вики, к тому же именно ее судьба волновала его по-настоящему. Он набрал номер, но услышал лишь короткие гудки. Занято?