Роксолана - Осип Назарук

Султан усмехнулся и вдруг подумал, что это он сам беззащитен перед ней, а не наоборот. Потому что у нее было две вещи: его сын и его любовь. Однако он не сказал ей об этом, а только спросил:

– Но по какому праву ты забрала бы с собой моего сына?

– По тому же, по какому Агарь[130] увела с собой Измаила.

– Но ведь ее выгнал из дома муж, а я тебя не выгоняю и не стал бы выгонять.

Султан ждал, что она ответит на это, но Хуррем невозмутимо продолжала свою «сказку»:

– Тварь Господню по-разному выгоняют из родного гнезда. Иначе птичку, иначе рыбку, иначе – лисичку. Я бы не смогла навеки оставаться в доме разврата как свободная женщина – только как невольница. Любовь не делится на части, нет! – вдруг взорвалась она.

Полная гнева и возмущения, она была необыкновенно хороша.

– Но ведь ты венчалась со мной уже будучи свободной. И знала, что у меня есть другие жены. Разве не так?

– Да. Но я думала, что ты оставишь других. И не ошиблась!

Он пока не знал, что на это ответить. Думал о том, какое впечатление произведет на двор и народ подобное решение. Ибо ко всем прочим пророчествам о его особой роли в истории османской державы добавится еще одна необычная черта. Усмехнулся, обнял ее еще крепче и сказал:

– А как ты узнаешь, не завел ли я себе гарем где-нибудь в окрестностях Стамбула?

– Слову Сулеймана верю. Другому не поверила бы.

Он посерьезнел.

В эту минуту он почувствовал, что с этой женщиной ему суждено пережить действительно удивительные события и приключения, каких не переживал ни один султан. И вспомнились ему ему слова старого Кемаль-паши: «Прекрасная хатун Хуррем имеет ум высокий и душу, умеющую так соединять святые мысли Корана со своими мыслями и желаниями, как великий зодчий Синан соединяет благородные мраморы с красным порфиром!»

И действительно – ведь даже это ее необычное желание не противоречило священной книге Пророка. А то, что при этом она ни разу не упомянула Коран, лишний раз убедило его, что она уже всем существом своим стала мусульманкой. Лишь те, кто внешне обратился в ислам, как знал он по опыту, любят то и дело ссылаться на Коран, в особенности, если пытаются чего-то добиться для себя. «И пусть многие ученые мужи говорят, что у женщин нет души, но эта, очевидно, ее имеет. И какую!» – подумал он.

Из задумчивости султана вывели собственные властные слова, которые невольно вырвались у него:

– Я завоеватель и понимаю душу завоевателей. Ты захватила мой гарем, а теперь, говорю тебе, возьмешься и за завоевание моей державы…

Произнес это так, словно любопытство – а как же все это будет на самом деле выглядеть? – оттеснило все остальные мысли на задний план.

Она сразу не поняла его и ответила чисто по-женски:

– Увидишь, что от моей победы над гаремом хуже тебе не станет. А держава… как же я смогу завоевать ее?

– Сначала ты захочешь узнать все ее тайны, начиная с самой первой!..

– Тайны державы? – удивленно спросила она, и ее глаза загорелись, как у ребенка, увидевшего красивую игрушку.

– Да! Всякое государство, как и любая семья, имеет свои тайны, – сказал он, глядя ей прямо в глаза.

Она не стала расспрашивать дальше. Ее переполняла радость от победы над гаремом, и сейчас не следовало донимать мужа расспросами. Но в голове ее беспрестанно сплетались воспоминания, мысли о могуществе, возникшие еще в первую встречу с Сулейманом, и сказанное им сейчас. И казалось ей, что за первой победой брезжат призраки второй, третьей, десятой… Как это будет происходить, она не знала, как и не знала, что это за победы. Но слова мужа упорно не выходили из головы.

«Тайны державы! – наконец сказала она себе. – Их, наверно, можно найти в войске и на войне…»

И постановила себе: надо когда-нибудь своими глазами увидеть войну, ведь именно там ярче всего сверкает кровавый кристалл власти.

Это решение было непоколебимым, даже если придется долго ждать подходящего случая. Она знала, что война ужасна. Слышала о ней немало, да и сама пережила татарский набег на Рогатин. Но сейчас ей хотелось увидеть войну вблизи, из самой ее гущи.

И вдруг ее осенило: ведь таким образом она могла увидеть не только кровопролитные битвы, но и те великолепные страны Запада, о которых так горячо рассказывал Риччи в школе невольниц в Крыму!.. Где он теперь? Где Клара, где Ирина, ее подруги?.. И где ее отец и мать?..

Вспыхнула от стыда, что в последнее время стала редко вспоминать о родных. А ведь они были так добры к ней… Уже дважды посылала она с купеческими обозами разведчиков в Польшу, чтобы те разузнали, что с ними и где они, но те не привезли ни вестей, ни даже слухов об их судьбе.

Что же ей было делать? Отныне все ее мысли были поглощены сыном и войной. Кровавый кристалл власти, однажды сверкнув перед очами ее души, навсегда пленил ее.

А чтобы завладеть этим кристаллом, следовало сначала увидеть его в огне и постичь его глубину.

Об этом и думала до самого утра.

Утром следующего дня султан лично распорядился привести к нему евнуха Хасана, чтобы выслушать его без свидетелей. Но тот только трясся как осиновый лист и беспрестанно твердил:

– Все неправда! Это великий визирь Ахмед-паша приказал мне так говорить.

– А зачем же ты это говорил, если знал, что это ложь?

– Потому что визирь приказал.

– Но ведь ты знал, что это ложь?

– Знал.

– Так почему же говорил?

– Потому что визирь приказал.

– И деньги он тебе сулил?

– Сулил.

– И поэтому ты так говорил?

– Поэтому. Но я уже больше не буду.

– Не будешь, не сомневайся, – закончил допрос султан.

Под вечер евнуха Хасана зашили в мешок и понесли топить в Босфоре. Но и в мешке он кричал:

– Все неправда. Это великий визирь Ахмед-паша приказал мне так говорить! И обещал за это много денег и дом в Скутари!..

– Там сосчитаешь эти дукаты, – заметил один из янычаров.

Сильные руки раскачали мешок, раздался всплеск, и только круги разбежались по поверхности воды. Так погиб Хасан, евнух Роксоланы.

И тем завершились крестины принца Селима, сына Сулеймана.

Хасеки Хуррем велела подробно доложить ей о том, как и где казнили Хасана. И позже несколько раз посещала это место. Еще долго тревожил ее чернокожий невольник: снилось ей, как пересчитывает он золото на дне моря, на мелком песочке среди красных кораллов…

А кристалл власти над гаремом теперь и в самом деле был в ее руках!

И виделось ей хрустально прозрачное море, но с красной как кровь водой… А солнце в те дни всходило над Стамбулом в таких кровавых зорях, что набожные мусульмане только диву давались и возносили мольбы к Аллаху всемогущему, чтобы отвратил горе и беды от рода падишаха. Ибо все верили, что его несчастье станет несчастьем для всей державы и народа.