Темная лощина - Джон Коннолли

— Я любопытен по природе, — для начала сказал я, но все же показал ему свое удостоверение. — Имя?

— Джон Барли.

— Это его настоящее имя?

— Какого черта я должен это знать?

— Он тебе показывал какие-нибудь документы?

Стаки чуть не рассмеялся.

— Видели бы вы его — сразу поняли бы: не тот это человек, что станет таскать с собой удостоверение личности.

Я кивнул. Достал бумажник и, отсчитав шесть десятидолларовых купюр, положил их на прилавок.

— Мне нужна квитанция, — обронил я.

Стаки быстро заполнил бланк кривыми печатными буквами, поставил печать и, помедлив, передал его мне.

— Как я вам уже говорил, не хочу неприятностей, — напоследок произнес он.

— Если вы сказали мне правду, таковых не будет. Стаки взял у меня из рук квитанцию, сложил ее пополам и положил в полиэтиленовый пакет вместе с ботинками.

— Надеюсь, вы поймете меня правильно, мистер, но, должен вам заметить, вы не дружелюбнее скорпиона.

— Вот как? — отпарировал я, забирая пакет с обувью. — Так вы здесь еще и дружбой торгуете?

— Нет, мистер. Уверяю вас, нет, — тон Стаки обрел твердость и решительность. — Однако советую вам никогда ее не покупать. Хоть бы это было и так, как вы говорите.

Глава 24

Уже стемнело, когда я отправился назад в Темную Лощину. Снег летел почти горизонтально вдоль дороги — к пещере Бивер и дальше, туда, где продуваемая ветром, обсаженная по краям деревьями узкая дорога вела в Темную Лощину. Казалось, соприкасаясь с фарами, снежинки вспыхивают и осыпаются маленькими искрами. Да и само небо словно разваливалось и падало на землю. По пути я пытался дозвониться Эйнджелу и Луису по сотовому, но безрезультатно. Как оказалось, они уже вернулись в отель. Когда я вернулся и Луис открыл мне дверь, на нем были черные брюки с острыми, как бритва, стрелками и кремовая сорочка. Я никогда не мог понять, как ему удается выглядеть таким франтом? Мои чистые рубашки смотрелись куда более мятыми, чем сорочки Луиса, лежавшие в грязном белье.

— Эйнджел принимает душ, — сообщил он, когда я прошел в их номер. На экране телевизора репортер мямлил что-то, стоя на лужайке перед Белым домом.

— Редкий случай.

— Да и бог с ним. Вот если бы стояло лето, к нему слетелись бы все мухи.

Конечно, это был явный перебор: Эйнджел только выглядел так, словно не в ладах с мылом и теплой водой, да к тому же казался обычно более помятым, чем окружающие люди. По правде говоря, он выглядел более помятым, чем кто-либо из тех, кого я знал, хотя и был необыкновенно чистоплотен.

— Есть какое-нибудь шевеление в доме Пайна?

— Никакого. Старик вышел было — и опять зашел. Мальчишка вышел — и снова зашел. Повторяемая в четвертый-пятый раз новость начинает устаревать. Никаких следов Билли Перде. Как, впрочем, и следов кого-нибудь еще.

— Думаешь, они знают, что вы здесь?

— Может быть. Но ничего не пытаются изменить. А у тебя что-нибудь новенькое есть?

Я показал ему выкупленные ботинки и рассказал о разговоре со Стаки. В это время из душа вышел завернутый в четыре полотенца Эйнджел.

— Черт побери, Эйнджел! — бурно отреагировал Луис. — Мать твою, ты прям как Махатма Ганди. Для чего тебе столько полотенец?

— Холодно, — заныл тот. — И я всю задницу отсидел в автомобиле.

— Твоя задница и с моим ботинком не сравнится. Мне ни одного полотенца не оставил! Если ты вытираешь насухо свой тощий белый зад и скоблишь его до блеска, сходи к хозяйке и попроси еще полотенец. И проверь, чтоб они были помягче. Я не собираюсь скрести себе спину наждачной бумагой.

Пока Эйнджел вытирался и одевался, как всегда тихо бормоча себе под нос, я подробно рассказал им обоим о своих разговорах с Рейчел, шерифом Тэннен и Эрикой Шнайдер и о том, что нового узнал о посещении Билли Перде приюта «Санта-Марта».

— Выходит, мы уже собрали кучу информации, но до сих пор не знаем, какой в ней смысл, — заметил Луис, когда я умолк.

— Кое в чем смысл просматривается, — сказал я.

— Думаешь, Калеб Кайл на самом деле существует? — спросил он.

— Но он же существовал, когда убивал свою мать! Когда, по всей вероятности, именно он расправился с еще одной местной девушкой спустя пару десятков лет. И потом, те девушки, которые погибли в шестьдесят пятом — разве они были убиты умственно неполноценным человеком? Расположение тел говорит о многом: о стремлении выказать свое презрение, шокировать — но это, на мой взгляд, еще и попытка имитировать действия безумца. Думаю, инсценировка служила тому, чтобы заставить людей думать, мол, только сумасшедший мог такое сотворить. А окровавленная одежда, подброшенная в дом Флетчера, дала им готового психа, которого они искали.

— Так куда же он делся?

Я тяжело опустился на одну из кроватей:

— Не знаю. Но предполагаю, что он ушел на север, в глушь.

— А почему он больше не убивал? — вмешался Эйнджел.

— Этого я тоже пока не понимаю. Может, Калеб и убивал, но не оставлял следов. Мне известно, что в отрогах Аппалачей были убиты экскурсанты; слышал я и о других пропавших и до сего времени не найденных людях. Поневоле начинаешь размышлять: вот если бы они не бросили поиск, надеясь на то, что произошел несчастный случай, то столкнулись бы с чем-то куда более ужасным, чем могли вообразить... Могло быть и так: Калеб убивал еще до того, как появился в Мэне, но никто не приписал ему этих убийств, — продолжал я. — Рейчел решила, что у него, возможно, наступил период покоя, однако недавние события подтолкнули его к действиям.

Эйнджел взял один из «замберланов» и повертел его в руках.

— Итак, мы знаем, что это означает, принимая во внимание, что ботинки когда-то принадлежали дружку Эллен Коул. — Он посмотрел на меня, и в глазах его плескалась безмерная печаль.

Не хотелось отвечать ему. Точнее, признавать значительную вероятность того, что то и Эллен убита вместе с Рики, мертва.

— Никаких следов Стритча? — спросил я.

Луис сразу рассвирепел.

— Я просто чую его! Дежурная из администрации все еще убивается по своей кошке, простите за каламбур. Полиция же считает, что это сделали дети.

— Что теперь? — подал голос Эйнджел.

— Отправлюсь повидать так называемого Джона Барли, — ответил я.

Луис покачал головой.

— Это плохая идея, Берд. Уже темно, а он знает эти леса получше тебя. Ты можешь не найти его, а вместе с ним упустить и возможность узнать, как эти ботинки у него оказались. И потом, проклятая собака предупредит старика, и он начнет стрелять, а тебе, вероятно, придется стрелять в ответ. От мертвого Барли нам не будет никакой пользы.

Луис говорил верно. Но я от этого не почувствовал себя лучше.

— Тогда поеду на рассвете, — неохотно сдал я свои позиции.

Никто из нас не упомянул тогда о том, что я, возможно, уже столкнулся с самим Калебом Кайлом, но ретировался, потому что тот угрожал мне помповым ружьем.

— На рассвете — так на рассвете, — согласился Луис.

Вернувшись в свою комнату, я набрал домашний номер телефона Уолтера и Ли Коул. После третьего гудка Ли сняла трубку, и в ее голосе зазвучала именно та смесь надежды и страха, которую мне приходилось слышать и раньше в голосах сотен отцов, матерей, родных и друзей, ждавших обнадеживающих слов о пропавшем близком человеке.

— Слушаю...

— Ли, это я.

Она сначала ответила не сразу; послышались ее быстрые шаги и шум легкой перепалки, словно она отрывала трубку от чьего-то уха. Я догадался, что это Лорен.

— Ты нашел ее?

— Нет. Мы в Темной Лощине. Ищем, но пока ничего нет.

Не стоило говорить ей о найденных ботинках Рики: вдруг я ошибался насчет того, что могло с ним случиться? Или, скажем, ботинки принадлежали вовсе не ему? Только заставил бы ее зря волноваться. Если же я был прав, мы довольно скоро узнаем остальное.

— Ты виделся с Уолтером?

Я ответил, что нет. Предполагал, что он сейчас в Гринвилле, но не стремился с ним встречаться. Он бы только все усложнил, а мне и так становилось все труднее контролировать свои чувства.

— Он так разозлился, когда узнал, что я сделала... — Ли плакала, и, когда она заговорила вновь, голос ее дрожал. — Он сказал: если ты вмешиваешься, то страдают люди. Их убивают. Пожалуйста, Берд, пожалуйста, не дай чему-нибудь случиться с ней. Пожалуйста!

— Не дам, Ли. Созвонимся. До свидания.

Я повесил трубку и провел ладонями по лицу и волосам, дав им упасть свободными прядями мне на лоб... Уолтер по-своему был прав. В прошлом я вмешивался — и люди страдали. Но страдали главным образом потому, что другие люди предпочитали не вмешиваться. Можно иногда направить людей в ту или иную сторону, однако наиболее важные шаги они совершают лишь по собственной инициативе.

Уолтер всегда придерживался определенных принципов. Но он никогда не оказывался в таких обстоятельствах, когда эти принципы сводились на нет, когда требовалось защитить тех, кого любишь, или отомстить за них, если тебя навсегда разлучили с ними. А теперь он находился рядом с Темной Лощиной, и положение, которое и так представлялось трудным и запутанным, с его приездом, могло еще усугубиться... Вот так я и сидел какое-то время, закрыв лицо ладонями. Потом разделся и встал под душ, опустив голову и расправив плечи, чтобы дать воде, подобно пальцам массажиста, потрудиться над моими усталыми, натруженными мышцами.