Пловец Снов - Лев А. Наумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Горенов, улыбаясь, кивнул. Он угадал. Угадал точно. Когда они закончили, уже стало пора собираться и уходить, Лена дала им только три часа. Что ж за дела?! Пришла, попросилась пожить, а теперь выписывает ему «розовые билеты». Впрочем, Георгию ни к чему замятинское право каждого на каждую. В «мы» он точно себя не включал. «Мы» – лишь «они», без него.
Ему нужна была только Вика. Это стало ясно так внезапно, что Горянов сам удивился… Георгий давно заметил, что, гласная в его фамилии могла дрожать, в зависимости от обстоятельств. Сейчас он чувствовал себя не Гореновым, не Горюновым, а кем-то другим…
И ведь не попросишь Ленку освободить помещение… Что там эти её восемнадцатилетние проблемы?! Чистый инстинкт: самка-дочь и самка-мать конкурируют за жизненное пространство, но загрызть друг друга всё равно не решатся, не принято. Потому создают больше неудобств окружающим, чем себе.
Ему нужна была только Вика.
– Скажи, ты веришь в любовь с первого взгляда? – спросила она, застёгивая юбку. Вопрос прозвучал настолько вовремя, что Горянов подумал, будто девушка слышит его мысли.
– А ты полюбила меня с первого взгляда? Тогда, на презентации? – ехидно спросил он.
– Кто тебе вообще сказал, что я тебя полюбила? – ответила она озорным голоском.
– Мы так и будем задавать друг другу вопросы?
– А ты что предлагаешь?
– Ты начала разговор, ты и предлагай.
– Тогда ответь.
Георгий пытался уклониться не случайно. Нет, он не верил, но как об этом сказать ей? Да и зачем говорить? С первого или не с первого, любовь или не любовь, он определённо чувствовал что-то большое, важное к этой девушке, которая из-за мамы, по чистой случайности, однажды пришла на встречу с ним… к нему. Какая разница, как это называть, если она теперь ему нужнее, чем другие?
Молчание звучало обидно. Вопрос имел принципиальное значение, и Вике хотелось как-то обнаружить себя в ответе. Может, не прямым текстом, но так или иначе… Она ведь всё сделала для него.
– Как ты думаешь, бывают на свете люди, предначертанные друг другу? Единственные… Которых ищешь, ищешь, ищешь… Кто-то так никогда и не находит.
Крайне неловко было говорить на подобную тему сразу после секса. Большая ошибка. Она сама уже пожалела, что завела этот разговор ещё до того, как Горянов начал отвечать. Вопроса, стоящего таким образом, он избежать уже не мог. Врать совсем не хотелось. Вика была ему дорога, и именно потому важно сказать всё, как есть.
– Да ну что ты… – Он на всякий случай крепко прижал её к себе. – Очередное общепринятое заблуждение. Кажется, Шкловский писал: если в блокадном Ленинграде мужчину и женщину оставить зимой вдвоем в неотапливаемой квартире, то рано или поздно они обязательно поженятся. Если вдуматься, это одна из самых грустных, но в то же время неоспоримых истин. Посуди сама: допустим, каждому человеку действительно предначертан кто-то один. Каковы у них шансы встретиться хоть раз? Давай конкретно, кто тебе сказал, что он будет жить в одном из тех городов, в которых ты когда-нибудь побываешь? Может, конечно, потому все и любят путешествовать… Но кто сказал, что вы будете говорить на одном языке? Любой здравомыслящий человек посмеялся бы над этим. – Георгий продолжал, прижимая девушку к себе всё сильнее: – Заметь, как это незатейливо и безотказно устроено у растений: кто вырос рядом, тот и муж. В сущности, семена падают в землю случайно. Так и люди случайно встречаются. Могут жить с одним, с другим, с третьим. Всё это так недолговечно, так хрупко. Словно кто-то играет в кости. Только кто?
Руки Горянова покрылись «гусиной кожей», зубы застучали, по телу пробежал озноб. Он словно ощущал холод блокадной зимы. Кругом смерть и враги. То есть самих врагов прямо здесь нет, но они рядом, потому могут ворваться в любую минуту. Тогда всё, конец. Повсюду слышится речь на языке, которого Георгий не знает. То есть пока никто на нём не говорит, вокруг свистящая тишина, или нет – пули и бомбы, – но везде мерещатся эти непонятные смертоносные слова, как предтечи грустных глаголов совершенного вида. Это ощущалось так живо. И пусть кто-то посмеет теперь сказать, будто он не ленинградец! Но рядом – она. И вот что удивило Горянова: ему совершенно не было страшно. Не страшно зимовать, а может, не страшно даже погибнуть здесь и сейчас с этой девушкой, которую он прижимал к себе. Что, если всё-таки существует любовь с первого взгляда? Допустим, сначала Георгий отреагировал на её внешний вид, на ротик, на фигуру, но, возможно, уже тогда за этим скрывалось нечто менее обыденное, чем похоть?
Вика резко присела, чтобы выскочить из объятий. Она схватила остатки своей одежды и побежала в коридор. Хотелось как можно скорее оказаться на улице. В данный момент она тоже ничего не имела против бомбёжек. Внезапно в замочной скважине заёрзал ключ, Лена открывала дверь.
– Вика, – быть может, он впервые назвал её по имени, – что ты? Ты меня не так поняла… То есть… Подожди… Не уходи.
Горенов рванулся за ней, но в прихожей уже стояла дочь, наблюдавшая, как неизвестная ей девушка торопливо обувается. Хороша! Молодец, папа…
– Викуля, подожди, пожалуйста. Прости меня… – Очень неловко было произносить всё это при Ленке. – Ваше поколение пока не понимает… Всё могло прозвучать странно и страшно… Вы отказываетесь верить, но послушай меня… Потому вы и делаете себе татуировки с именами, бабочками, драконами и иероглифами… Здесь нет никакой катастрофы, жизнь такова…
– О, я этого тоже наслушалась, – перебила его дочь, показывая всем розу в треугольнике, чернеющую на запястье. В своё время ответа на вопрос, что сие значит, отец добиться не смог. «Так… Ничего…» Роза – любовь, красота, недоступность, женственность, жизнь, цветение, тайна, молчание, радость, слава, печаль… Выбирай, Горенов! Треугольник – это любое триединство. Душа, разум и тело. Небо, земля и человек. Мать, отец и ребёнок. Отец, сын и дух. Инь, ян и хрень.
Георгий действительно не мог взять в толк, когда все люди вокруг успели покрыть себя татуировками. Вроде ещё вчера ничего подобного не было. Теперь же, куда ни глянь, с головы до пят, включая довольно пожилых…
Гостья не взглянула на Ленину руку, не подняла глаз. Быть может, именно потому та и не заметила на девушке знакомые серёжки.
– Замолчи, дура! – Горенов едва ли не впервые был так груб с дочерью. Она удивлённо пожала плечами, продолжая с интересом
