Братья Стругацкие - Ант Скаландис

Рабочий день заканчивался в том смысле, что разошлось по домам начальство, машинистки, девочки из корректорской, секретарша главного… И вот теперь, когда остались все свои, Аркадий потянулся, отложил ручку, снял очки и потер глаза. Потом снова надел очки, достал бумажник и, бросив долгий внимательный взгляд на студента Витю, совершенно не спешившего домой, сказал вальяжно, подражая Алексею Толстому, любимому писателю своему:

— А что, Витя, не сбегать ли тебе за коньяком?

— Айн момент, Аркадий Натанович. Сколько взять?

— Ну, скромненько так. Пойди, значит, спустись вниз. Знаешь, где магазин? Через Сад Баумана не надо, а ты иди по нашей стороне почти до Разгуляя. И, значит, бутылочку коньяку, ну и шампанского прихвати.

— Аркадий Натанович, а шампанского-то зачем? — Витя остановился в недоумении.

Аркадий удивленно посмотрел на него и медленно так, низким красивым голосом произнёс:

— А запивать-то чем же, чудак?

Пили вчетвером. Индолога Володи Быкова не было. Миша Малышев, тоже виияковец, тюрколог, тоже замечательный переводчик и тоже большой любитель этого дела, особенно после службы на Кавказе, неожиданно отказался — потому как спешил куда-то. Не отказался Саша Горбовский. И ещё присоединилась зашедшая к ним в комнату Тамара Прокофьевна Редько. Коньяк Тома не пила, так что шампанское оказалось кстати вдвойне. И посидели они замечательно. О фантастике интересно поговорили. Тома фантастику недолюбливала и всё норовила перевести разговор на сугубо переводческую тематику. Зато Витя Санович с огромным любопытством слушал и всё задавал вопросы, иногда очень смешные в своей наивности. Витя — поэт в душе и японский язык прекрасно чувствует, Аркадий ценил его за это. Собственно, сослуживец Аркадия и соавтор его по переводу «Зоны пустоты» Толя Рябкин и прислал-то этого мальчишку для перевода стихов к роману — в порядке практики, а мальчишка полюбил их компанию, стал появляться всё чаще и сделался в доску своим.

А уж как в тот вечер увлёкся разговором Сашка Горбовский! Выпили по чуть-чуть, и понесло его. Уникальный человек — на любую тему лекцию прочтет, и какую лекцию — веселую, с юморком, — заслушаешься! На этот раз Аркадий заметил было, что современная фантастика мало уделяет внимания проблеме бессмертия, даже англо-американская, а про нашу и говорить нечего. Ну, тут Горбовский и выложил всё, что знал по этому вопросу — с цитатами из древних и последними новостями о достижениях современной науки. Аркадий мотал на ус. Даже записывал что-то на листочке. Выпили ещё по чуть-чуть, потом Горбовский выбежал на пару минут, и Аркадий, глянув на Сашин раздутый, как обычно, старинный портфель потёртой кожи, решил пошутить. Он подмигнул Виктору и Томе, быстро поднялся и взял в руки тяжеленную чугунную дверцу от поддувала голландской печки, стоявшую в углу. Накануне кто-то её неаккуратно дёрнул, и дверца, болтавшаяся на одной проволочке, оторвалась совсем. До холодов было ещё далеко, и кому, спрашивается, охота возиться с починкой? Ну, Аркадий быстренько завернул дверцу в газету, вложил в стандартную папку с тесёмками, завязал аккуратно и запихнул Горбовскому в портфель. Саша имел обыкновение таскать с собою не одну, а сразу две или три рукописи. Над ним посмеивались, а он объяснял: «Ну, не знаю я, за какую именно вещь мне совесть подскажет взяться сегодня, а за какую — завтра. Пусть уж обе будут под рукой». Ох, интересная рукопись окажется у него под рукой завтра утром!

Горбовский вернулся. Они разлили по последней и стали собираться. Саша, конечно, уходил первым. После таких бесед ему, как правило, не терпелось добраться до дома и, плюнув на все рукописи, творить свою очередную научно-популярную статью, сегодня, надо полагать, про бессмертие. Он схватил портфель, охнул и выругался:

— Окаянные авторы! Какие тяжеленные рукописи стали приносить. Мерзавцы! На меловке они их, что ли, печатают? — и убежал.

А они трое, едва дотерпев до момента, когда за Горбовским закрылась дверь, прыснули дружно и ещё добрых минуты три хохотали как сумасшедшие, и даже предлагали друг другу пари — когда и где этот страшно талантливый и симпатичный, но бестолковый Сашка обнаружит кусок чугуна вместо рукописи.

Всё это происходило в июне 1959 года в Восточной редакции «Гослитиздата» в красивом пятиэтажном особняке на Новой Басманной, 19 (кстати, издательство «Художественная литература» и по сей день там находится). Виктор Санович, будущий именитый переводчик с японского, был тогда студентом третьего курса МГУ. Тамара Прокофьевна Редько, уже известная нам, была старшим редактором, но ещё не заведовала редакцией, Александр Горбовский не опубликовал пока не только ни одного рассказа, но даже ни одной научно-популярной статьи в сборниках фантастики (да и сборников таких ещё не было). Его блестящая работа «Стучавшие в двери бессмертия», сочинявшаяся на ходу в тот вечер, была заброшена надолго, но не навсегда и вышла в свет в 1970-м, в сборнике «НФ-9» издательства «Знание».

А в активе нашего главного героя на тот момент значилась лишь одна книжка — «Пепел Бикини», вышедшая год назад в «Детгизе». Вторая, долгожданная «Страна багровых туч», была на подходе, до подписания её в печать оставалось меньше месяца. Правда, совместных с братом рассказов было опубликовано уже четыре. И всё-таки Аркадию рановато было называть себя писателем-фантастом, а вот специалистом по художественному переводу — вполне. Ещё работая в «Реферативном журнале», он находил себе, в первую очередь, через Толю Рябкина и через Тому, заказы на перевод с японского. Так что, сделавшись в «Гослите» штатным редактором в конце 1956-го, он уже пришел туда не чужим человеком.

Работа переводчика нравилась ему и тогда, и много позже, когда казалось со стороны, что они с братом уже все силы отдают фантастике. Эти две его ипостаси сравнивать трудно — они слишком разновелики, — но по силе таланта, нашедшего себя и в том, и в другом, его переводы с японского — поверьте специалистам и тонким ценителям, — по силе таланта сопоставимы с прозой АБС. Весьма характерно, что серьёзные литературные достижения и в этой области АН начинает демонстрировать лишь тогда, когда они пишут уже вдвоём с братом. Как это влияло впрямую — объяснить трудно, но влияло. В период сугубо индивидуальной работы получались у Аркадия только газетные статьи, секретные документы, да стихи японских коммунистов Кумуоки, Мориты, Ватанабэ — не великая поэзия.

Совсем другая ситуация была с английскими переводами. Во-первых, у него за плечами уже был сделанный «Сталки…» Киплинга и несколько рассказов. Во-вторых, именно в этот период он запоем читает англо- американскую фантастику, книжки достаёт всеми правдами и неправдами, иногда покупает, но чаще приносят друзья — из тех, кто бывает за границей или тоже увлекается подобной литературой. С марта 1958-го он ведет дневник с практически ежедневными записями, и едва ли не большую часть всего объёма написанного составляют аннотации — буквально на каждый прочитанный рассказ или повесть. Эта своеобразная картотека идей и сюжетов, в которой мелькают и забытые навсегда и очень известные ныне имена (Саймак, Кларк, Каттнер, Бестер, Нортон, Херберт…), была прекрасным подспорьем для начинающих фантастов. И вовсе они не черпали оттуда свои замыслы, как писали потом враги и завистники — наоборот — АН тщательно просеивал всё, уже отработанное кем-то, чтобы не повторяться, и учился на чужих ошибках, и просто занимался интеллектуальной гимнастикой, оценивая ум, талант и профессионализм американцев и англичан.