Немецкий детектив (сборник) - Манфред Абель

— Кто она?

— Студентка медицинского факультета Сорбонны. Подружка или любовница одного немецкого студента, Фолькера Лупинуса, с которым она…

— Фолькера Лупинуса? — Риффорд свистнул сквозь зубы. Это уже было интересно. — А эта девушка сейчас здесь, в Париже?

— Нет, сэр, на время каникул она уехала к своим родителям в Экс-ан-Прованс.

— В Экс-ан-Прованс? Она что, живет в южной Франции? Дайте-ка мне ее адрес!

Изящными, витиеватыми буквами Риффорд записал его в свою записную книжку.

— Что стало с Дэвисом?

— Пока мы не узнали о ваших подозрениях о его двойной игре, он занимался другими делами. Потом мы допросили его и временно отстранили от работы.

— Надеюсь, с полным пенсионом. Что он ответил на обвинения?

— О самовольных действиях Каролины Диксон он якобы ничего не знал. Он будто бы предполагал, что речь идет об обычной операции, которая проводилась с ведома и одобрения парижского филиала. Вы можете расспросить его самого, он ожидает в соседней комнате.

Ввели Ричарда Дэвиса. Ссутулившийся и несколько взволнованный, остановился он в трех шагах от начальства. Внимательно выслушивал вопросы и не торопясь на них отвечал. Казалось, его ответы были заранее обдуманы. По словам Дэвиса, миссис Диксон, очевидно, обманула его. Он не раз спрашивал, следует ли ему доложить обо всем своему шефу. Однако коллега постоянно отговаривала его от этого намерения. Речь якобы шла о чрезвычайно деликатном задании, о котором было информировано только высшее руководство в Париже и Берлине. Разумеется, он, Дэвис, поступил легкомысленно. Но поскольку такие таинственные поручения не были редкостью, то за этот проступок его не следовало строго судить. К тому же он знал о больших заслугах миссис Диксон, и у него не было никаких оснований не доверять ей!

По окончании своей исповеди Ричард Дэвис выглядел бледным и изможденным. Его руки дрожали, слова давались уже с трудом. Однако он выстоял, выстоял до конца. Не дрогнул и сейчас, под пристальными, испытующими взглядами начальства, а когда его отпустили, он, выходя за дверь, пошатнулся и вспомнил недавний сон, в котором ему явился патер Грэм и прошептал евангельский стих: «И задумался Петр над словами Иисуса, ибо Он сказал ему: «Душу свою за Меня положишь? Истинно, истинно говорю тебе: не пропоет петух, как отречешься от Меня трижды». И вышел Петр, и начал плакать, и плакал горько».

Когда Ричард Дэвис предал свою приятельницу Каролину Диксон, петух не прокукарекал, но он, как и Петр, горько плакал.

Фолькер Лупинус не мог заснуть. Он лежал на спине, неподвижным взглядом уставившись в потолок; дом окутывала звенящая тишина.

Он уже трижды побывал на вокзале. И трижды напрасно. Поезда из Парижа приходили точно по расписанию, с радостными лицами на платформу из вагонов высыпали люди, однако Аннет среди них не было.

Он хотел послать телеграмму в Экс-ан-Прованс, но передумал, решил не беспокоить родителей Аннет. Он хотел заказать разговор с квартирной хозяйкой в Париже, однако и от этой затеи отказался. Фолькер сразу представил себе ее крысиное лицо, перекошенное язвительной гримасой, — она ведь явно подумает, будто он звонит из ревности.

Ему не оставалось ничего иного, как ждать и тешить себя разными доводами. Он придумывал десятки естественных причин, по которым Аннет могла задержаться, и в то же время подозревал, что они были куда более серьезными. Он корил себя за то, что попросил ее забрать у Лекюра медальон.

Фолькер лежал на спине и, уставившись в потолок, прислушивался к звукам, раздававшимся в ночи. Вскакивал, когда с улицы доносился шум мотора или шаги прохожих. Потом снова укладывался в постель и считал минуты. Часы пробили полночь, затем час. Больше он уже ничего не слышал: снились ему какие-то сумбурные, тяжелые сны.

Неожиданно он вздрогнул. У входной двери пронзительно прозвенел звонок. Фолькер выпрыгнул из постели и подбежал к окну. У садовой калитки стояла девушка. Аннет!

Прямо в пижаме он сбежал вниз и на ходу крикнул служанке:

— Я открою! — И помчался по гравиевой дорожке. Подбежав к калитке, рванул ручку на себя, но безуспешно. Впопыхах он забыл ключ.

Легко, как гимнаст, Фолькер перемахнул через ограду и крепко обнял девушку.

— Аннет, — шептал он, — Аннет. — Фолькер порывисто целовал ее рот, ее щеки, по которым струились слезы.

Глава 14

Главный комиссар Майзель отправился в Гамбург. Он решил воспользоваться железной дорогой, поскольку хотел поработать во время поездки с материалами дела Эрики Гроллер, а столик в вагоне-ресторане, как ему казалось, подходил для этой цели больше, чем кресло в самолете. Он уехал, оставив после себя кучу незаконченных дел, и теперь чувствовал себя неловко. Он не мог назначить официального заместителя: Борнеман продолжал копаться с расследованием разбойного убийства в Груневальде, а Кройцц, Гебхард и Эдриан — ну, эти еще не доросли до такого поста. И все-таки Майзель пребывал в хорошем настроении. «Если ты работал хорошо, — думал он, — то аппарат не развалится и без тебя».

Стефан Кройцц влетел в приемную начальника и пропел:

— Шефа нет здесь, да, да, да! — И, не зная, о чем петь дальше, воскликнул: — И ура, ура, ура!

Фрау Зюссенгут, секретарша Майзеля, весело вторила ему, но при слове «ура» покраснела, так как оно прозвучало не совсем уважительно по отношению к отсутствующему шефу. И нараспев добавила:

— Но не забыл оставить вам письмо!

— Письмо? Для меня?

Стефан Кройцц шмыгнул носом. Естественно, этого следовало ожидать: Майзель имел обыкновение давать письменные задания, как в школе — уроки на дом. Он развалился на двух стульях и, разорвав конверт, прочел:

«Дорогой Кройцц! Дабы вы преждевременно не зажирели, вот вам несколько упражнений.

Во-первых, свяжитесь с доктором Хангерштайном. Покрепче нажмите на нашего эскулапа и выясните — могла ли с медицинской точки зрения Эрика Гроллер умереть все же позднее нуля часов десяти минут? Доведите до его сведения соответствующие показания Герике.

Во-вторых, испросите у прокурора доктора Бауха разрешение на расследование обстоятельств пребывания Клауса Герике в Париже. В случае его согласия — приступайте к делу. Не забудьте — Герике называл себя Лири Маршаном или кем-то в этом роде.

В-третьих, опросите с пристрастием всех ваших девяносто девять невест и возлюбленных, а также наш женский персонал и выясните, как может губная помада попасть на стирательную резинку. Не забывайте при этом, что вы находитесь на службе!

В-четвертых, сходите за меня в воскресенье на матч между «Терта ВСК» и «Боруссия — Дортмунд». После моего возвращения ожидаю от вас подробный отчет. В противном случае мне придется читать газеты, а это для меня, как вы знаете, хуже горькой редьки».

Молодой человек взъерошил копну своих светло-рыжих волос и захихикал.

— Наш старикан — мальчишка, ну настоящий мальчишка! — воскликнул он. Затем сложил письмо и спрятал в карман. Особенно ему понравилось задание номер три. — Сварите, пожалуйста, кофе на двоих, Сладенькая[7]. За счет муниципалитета. Я должен провести с вами деловую беседу.

Герда Зюссенгут достала из шкафа электрокипятильник и кастрюльку, налила воду.

— Вам не следует так меня называть! — сказала она и покраснела. Она говорила это всегда, зная, что говорит напрасно. Для всего отдела она была Сладенькая, даже скупой на слова Борнеман называл ее так. Только главному комиссару Майзелю, по-видимому, ничего не было известно об этом прозвище.

— Приму к сведению, — заверил Стефан Кройцц. — Итак, теперь присядьте. Вода не вскипит быстрее от того, что вы будете стоять рядом с кастрюлькой. Даже несмотря на ваш пламенный взгляд. Подарите его лучше мне, Сладенькая!

— Господин Кройцц!

Фрау Зюссенгут села на свое место. Она отодвинула в сторону пишущую машинку, стаканчик с карандашами и настольный календарь, затем достала из письменного стола кофейник, чашки, ложки, сахар и сливки.

— У вас прекрасная косметика, — начал Кройцц, — глядеть одно удовольствие…

— Господин Кройцц, прошу вас! Вы хотели поговорить со мной по делу!

— Что я и делаю. Неужели вы этого не замечаете? Где вы храните свою губную помаду?

— Здесь, в бюро? Ну, в сумочке.

— У вас нет там заодно и стирательной резинки?

— Нет. Но тут, на столе, она есть!

— Жаль. Вы могли бы себе все-таки представить, что носите с собой стирательную резинку?

— Уже представила. Я догадываюсь, к чему вы клоните, господин Кройцц.

. — Тогда не буду тратить время на лишние вопросы. Вы знаете ответ?

— Я уже думала над этим, когда писала протокол. Знаете, такое употребление резинки возможно, если, например, футляр губной помады не закрывается или его верхняя крышка отсутствует. Тогда вершина стержня помады может соприкоснуться с ластиком-пробкой. Но у меня была одна знакомая, которая всегда лизала кончик стирательной резинки, прежде чем ее использовать по назначению. А поскольку губы у нее были густо накрашены, ластик постоянно пачкался. Возможно, не ей одной свойственна такая привычка!