Преподаватель симметрии - Андрей Битов

– Что же это было?!

– Вот ты и расскажи. Полегчает.

– Когда ты познакомилась с Бруной?

– Твой отец рассказывал эту историю. И фотографию я у тебя видела.

– Как же вы оказались вместе?

– Это тонкое тело, – прокомментировала Мадонна. – Оно могло залететь и в будущее. Признаться, это меня настораживает. Как выглядел мост?

– В точности как опасная бритва.

Мадонна прошла к сундуку и умело в нем порылась:

– Эта?

– Да.

Такая потертая продолговатая коробочка-пенальчик. Стертое золото фирменного клейма на ней. Дорогая переплетческая работа, старинная. Донышко уже прохудилось, и бритву можно просто вытряхнуть, как из ножен, не разнимая пенальчика. Дамасское лезвие утопает в разделе ручки, отделанной не иначе как слоновой костью. Кость пожелтела.

3-002

– Отец очень дорожил этой бритвой, – комментировала Мадонна. – Она ему еще от его отца досталась…

Бибо не мог не нажать на прихотливую блестящую загогулину, и бритва высвободилась из рукоятки.

– Вот в точности такой мост! – воскликнул Бибо. – Идешь по этой узенькой полочке… – Он провел ногтем по узенькому желобку с тыльной части бритвы. – В полподошвы. С одной стороны пропасть, с другой – как бы высокие, на уровне шеи, перила. Но это лезвие бритвы. Вон, смотри! – На ладони был глубокий запекшийся порез. – Что ты! Это я даже не прикоснулся. Лезвие настолько остро, что прозрачно. Если бы я попытался ухватиться за видимый край, у меня бы уже руки не было! И вот ты теряешь равновесие, хватаешься за лезвие, как за перила, и, уже безрукий, летишь в пропасть. Там – ад. Подробностей не разглядел – тьма, бездонность, смрад. А со стороны лезвия – голубое безоблачное небо и холмы, восхитительные холмы, гряда за грядой, как волны, и что-то журчит, прохладно и звонко, как музыка, – тянет туда заглянуть, за край. Но тогда – потеряешь голову: невидимый край тебе ее сбреет. На моих глазах…

– Какие страсти!.. – по-деревенски всплеснула руками Мадонна, задев газовую занавеску.

– Да, вот так, и – руки как не бывало, – мрачно констатировал Бибо. Он чувствовал себя уже героем: приятно было попугать любящих женщин.

С тем же знанием дела Мадонна направилась к его саквояжику и запустила туда руку.

Табакерка была извлечена.

– Спрячь это, Мери! – строго сказала она. – Чтобы он никогда не нашел.

– Как вы смеете! Это память о моей бабушке!

– Чтобы ты голову не потерял вместе с памятью, – заключила Мадонна.

3-003

– Ну хватит. Сеанс окончен. – Мадонна решительно поднялась с колен. – Всю грудь мне истоптал.

Бибо встал столь же решительно и со стоном повалился навзничь. Бьянка-Мери подхватила его.

– На ноги ты еще не скоро встанешь, – сказала Мадонна.

– В буквальном смысле слова, – сквозь зубы процедил Бибо.

– Да, всего лишь в буквальном, – рассмеялась Мадонна, осветив зубами всю комнатку, любуясь Бьянкой-Марией. – Ну вылитая Пьета!

Бибо стыдливо прикрыл заголившийся срам.

– Однако! – восторженно сказала Мадонна. – Какое чудовище!

– Мама! – возмутилась Бьянка-Мери.

– Ухожу-ухожу. В будущем году рожать лучше летом, вам надо поторопиться…

– Мама!!!

– Ушла. Уже ушла. Только не отдавай ему табакерку. Тебе хоть бы что, а видишь, что с ним творится…

– Ой, мамочка!!! – заверещала Бьянка-Мария, как только за Мадонной захлопнулся люк. – Ой, умоляю… Ой, умираю…

Но Мадонна и не думала возвращаться.

Лязгнул засов.

3-004

– Однако ее такта ненадолго хватило, – пробурчал Бибо.

– Если с тобой быть тактичным, можно с голоду помереть, – удовлетворенно хихикала Бьянка-Мери.

По лесенке с миской в руках ловко спускалась Мадонна.

Это всякий раз поражало Бибо, как ловко! Казалось, лесенка должна была проломиться или, по крайней мере, застонать – ничего подобного: Мадонна спускалась по ней, как с облака. И миска была полна до краев.

Из рукава выскользнули две ложки.

– Похлебайте и в путь, – сказала она.

– У меня нет рейса, – удивилась Бьянка-Мери.

– Полиция приходила.

– Как они нашли?!

– Не за тобой. За Бьянкой.

– Она-то тут при чем!

– Живо. Пошевеливайтесь. Они вот-вот вернутся.

– Откуда ты знаешь?

– Они установили наружное наблюдение.

– Так они там?

– У них сиеста…

Наверху все было раскидано и переворочено.

– Что они искали?

– Не знаю. Во всяком случае, лучше забери свои вещи.

Собираясь, Бибо представлял себе явленную ему в ощущении двухэтажность жизни – с раем внизу и адом наверху.

«Странно, что они не слышали наших стонов!.. Но ведь и мы не слышали их топота…»

Ему было почему-то весело. Он вдруг понял, что давно уже хочет выйти на воздух.

Счастье утомительно. Вот почему оно не длится вечно.

В саквояжик улеглись: разобранный Конь, разломанное распятие, разрозненные дневники отца, те самые бритва и сандалии.

3-005

Их уже ждали.

Но нет, слава богу, не полиция. Другой экипаж.

Мадонна уже обо всем подумала и позаботилась…

Какое же это счастье – выйти на свет, на воздух! После счастья…

Каждый листик отдельно! Каждый щебет…

Пейзаж.

Хотя никакого пейзажа не было: дрянь дворика, курятники, белье.

Небо! Трехэтажность счастья.

С неба – на землю, с бельевым квадратиком посередине…

«Как она похожа на тюремщицу!» – подумал Бибо.

Но экипаж был сказочным – шатер на колесах. Он раздувался от ветра, как пустой матрас. Полосы на матрасной ткани были все разного цвета, на каждой трепещущей грани – надувная карамель. Флажки и вымпелы развевались – драконы и тигры.

Внутри шатра помещалась мотоциклетка с коляской и темнокожим голым сушеным водителем за рулем.

– Это Хулио, брат Пусио, – пояснила Мадонна. – Наш человек. Делайте, как он скажет.

Бибо взгромоздился позади водителя, Бьянка погрузилась в коляску. Мадонна любовалась ими.

– Ну прямо похищение невесты!

– Мама! – возмутилась Бьянка.

– Ну и что ж, что вы разменяли медовый месяц, – тут же нашлась Мадонна.

– Мама!!!

Была Бьянка в белом платьице.

«Свадебное путешествие, однако, – усмехнулся Бибо. – Похищение жениха. Своеобразный местный обычай».

3-006

Так они ехали, грохоча и клокоча, клубясь и развеваясь, оставляя черную завесу за собой, раздвигая джунгли.

Теперь Бибо рассматривал все как впервые. Ни на пути к мертвому отцу, ни когда его арестовали, он не заметил дороги.

Другой мир! По крайней мере другое его полушарие. Представление о мире как о сложенном из двух половинок яблоке не казалось нелепым. Не видим же мы ту половину луны, как и ту половину яблока, пока не повернем его. Пока не облетим… Бибо задрал голову и ни луны, ни солнца не обнаружил: вершины деревьев почти смыкались над ним, оставляя лишь тлеющий белый отголосок неба.

Он был внутри.

Внутренним был и лес, и лист. Все здесь было внутри себя.

Как будто его, западный, мир был снаружи.

В какой-то мере это так и было: его Англия была для него нынче почти по ту сторону, и та сторона казалась ему освещенной: там рощи сквозили и листья глянцевели. Тут все было как бы с изнанки, с незримой теплой шершавостью, не предназначенное взгляду и им не обработанное. Не для глаз, не для человека.

Как бы ни нравилось ему здесь, цвет и тлен были равнопышны. Лианы, лишаи и листья пальм, как толстые зеленые высунутые языки, – природа задыхалась. На сук села большая, питающаяся падалью птица.

– А крокодилы здесь есть? – спросил Бибо.

– Нету крокодила, сеньор, – извинился Хулио. – Черепаха будет.

– Куда мы едем?

– Скоро будет.

И тут, как вздох, открылись прогалина, песочек, море, сосны. Как не туда попал.

Но именно тут он уже бывал.

Он понял это по встречавшему их безрукому туземцу.

Он стоял у хижины своего отца.

3-007

Крыша хижины была уже починена – заштопана свежим листом. Как справился с этим безрукий, оставалось загадкой.

Он рыдал на груди Бибо, обнимая его культями. И это было не противно.

Такой ровной, сильной любовью веяло от него. Смешанной с запахом пота и самогона.

Полную готовность перейти по наследству выразил он.

Слуга? раб? оруженосец? управляющий? лаборант? наперсник? брат?

Такую загадку разгадывал теперь Бибо с помощью переводчицы Бьянки и водителя Хулио.

Как ловок, как силен был Пусио! Все у него было руками: колени, подмышки, грудь и живот. Не говоря о пальцах ног.

Прижав обрубком кокос к животу, ухватив клешнею короткий меч, одним ударом срубал он верхушку ореха и тонким гибким ножом, одним круглым движением, добывал оттуда прохладный дрожащий белый мешочек, втыкал в него тростниковую трубочку и подавал гостю.

Бибо ласкал и мял в ладонях прохладный мешочек, как некое небесное вымя, посасывая из трубочки Богом охлажденное кокосовое молоко. И опять все было впервые, связанное с отцом! Очаровательное безвкусие свежести…