Григорий Распутин. Тайны «великого старца» - Владимир Хрусталев

Улыбаясь, Государь ответил, что подумает. Государь отбыл, провожаемый восторженными криками. Подъем был необычайный. Я задержался на некоторое время в Думе. Там остался великий князь Михаил Александрович. Ему приготовили ложу. С ним оказалась и его супруга Брасова. Настроение оставалось приподнятым. С отъездом Государя из своих комнат выходили социал-демократы и другие члены Думы, не желавшие видеть монарха. Депутат – министр внутренних дел Хвостов широко улыбался. Его товарищ Белецкий казался смущенным. Он о чем-то хлопотал, хотя в сущности там ему совершенно нечего было делать, разве что смотреть и наблюдать.

Сессия открылась в 3 часа 15 минут речью Родзянко, который отметил историческое значение приезда в Думу монарха. Ему много аплодировали. Затем впервые говорил новый премьер Штюрмер. Осанистый старик читал свою речь едва слышным голосом и произвел жалкое впечатление. Было неловко за то, что это главный представитель правительства. Говорившие после него военный министр Поливанов, любимец общества, и министр иностранных дел Сазонов имели большой успех.

В тот же день Государь посетил Государственный совет, где встреча была солиднее и задушевнее. Его Величество чувствовал себя там свободнее». (Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Минск, 2004. С. 272–274.)

Великий князь Михаил Александрович 9 февраля записал в дневнике: «В 10 ч. мы поехали в город. Я поехал к [В.Б.] Фредериксу. В 12 с 1/2 Наташа, Вяземские, Алеша [Матвеев], Дж[онсон] и я завтракали у Капнистов. После чего они поехали в Таврические дворец на открытие Государственной Думы, а я на Павильон, где присоединился к Ники и с ним поехал в Думу. Там был отслужен молебен. Ники сказал речь, прошел через зал заседания и уехал. Я посидел в кабинете с [М.В.] Родзянко, [С.Т.] Варун-Секретом и кн. [В.М.] Волконским. Во время заседания я сидел в царской ложе, Наташа и компания сидели рядом. [Б.В.] Штюрмера почти нельзя было расслышать. Хорошо говорил [С.И.] Шидловский. В 5 ч. мы уехали. Я поехал к Мама. В 8 с 1/2 я с Ники поехал в Государственный совет (тоже на открытие). Был молебен, затем Ники сказал речь, после чего уехал. А я пошел в ложу, где сидели: Наташа, Вяземские, Капнисты и Дж[онсон]. После речи [А.Н.] Куломзина мы поехали к Воронцовым[-Дашковым], где обедали. Были: Шубин, Поздеев и Керим. Потом Алеша и Дж[онсон] поехали в Гатчину, а Н[аташа] и я ночевали в доме Готт. Утром –8 гр., веч[ером] –3°. Погода была пасмурная». (ГА РФ. Ф. 668. Оп. 1. Д. 135; Дневники и переписка великого князя Михаила Александровича 1915–1918. М., 2012. С. 299.)

Вдовствующая императрица Мария Федоровна в этот день сделала запись в своем дневнике: «Затем приехал Ники, который был на молебне по случаю открытия Думы. Завтра он снова отбывает. Писала Вальдемару. К чаю только в половине шестого подъехал Миша, он тоже был на открытии Думы до самого конца заседания». (Дневники императрицы Марии Федоровны (1914–1920, 1923 годы). М., 2005. С. 104.)

Французский посол в России Морис Палеолог описал эти события в своем дневнике: «Гос. Дума сегодня возобновила свои занятия. Сессия Думы столько раз откладывалась Горемыкиным, что создалось опасное общее недовольство.

Государь это понял, и присущий ему мудрый инстинкт, заменяющий у него политическое чутье, побудил его на удачный жест. Он лично явился в Таврический дворец на открытие сессии.

Это решение он принял вчера и держал втайне до последней минуты. Только в 12 часов дня сегодня было по телефону передано приглашение союзным послам пожаловать в Таврический дворец ровно в два часа, без указания цели приглашения.

Государь посетил Думу впервые после установления в России представительного строя. Раньше депутаты являлись на поклон к царю в Зимний дворец.

Приезжаю в Думу в одно время с придворными экипажами.

В обширной зале с колоннами, где некогда Потемкин восхищал Екатерину своими великолепными празднествами, поставлен аналой для молебна. Депутаты стоят кругом тесными рядами. Публика, покинувшая трибуны, теснится на лестнице, выходящей в колонный зал.

Император подходит к аналою; начинается служба; дивные песнопения, то широкие и могучие, то нежные и эфирные, выражающие лучше всяких слов безбрежные устремления православной мистики и славянской чувствительности.

Большой подъем настроения в зале. Реакционеры, поборники неограниченного самодержавия, обмениваются взглядами, полными раздражения или отчаяния, – как будто царь, избранник и помазанник Божий, совершает святотатство. Левые, напротив, исполнены бурной ликующей радости. У многих слезы на глазах. Сазонов, стоящий возле меня, усердно молится; он сделал много для сегодняшнего дня. Военный министр, ген. Поливанов, человек либерального направления, говорит мне вполголоса:

– Сознаете ли вы все значение, всю красоту этого зрелища?.. Это минута громадной важности для России; начинается новая эра в нашей истории.

На два шага впереди меня стоит император. За ним его брат, великий князь Михаил Александрович; дальше стоят министр двора, граф Фредерикс, дежурный флигель-адъютант, пол-к[овник] Свечин, дворцовый комендант, ген[ерал] Воейков.

Император слушает службу со свойственным ему умилением. Он страшно бледен. Рот его ежеминутно подергивается, как будто он делает усилия, чтобы проглотить. Более десяти раз трогает он правой рукой ворот – это его обычный тик; левая рука, в которой перчатка и фуражка, то и дело сжимается. Видно, что он сильно взволнован. Когда 10 мая (27 апреля) 1906 г. он открывал сессию первой Думы, то думали, что он лишится чувств – такое было у него бледное и встревоженное лицо.

Но вот отслужили молебен; духовенство удаляется.

Император произносит речь в духе патриотизма и объединения: “Я счастлив быть среди вас, среди моего народа, представителями которого вы являетесь. Призываю Божье благословение на наши труды. Твердо верю, что вы вложите в ваш труд, за который вы ответственны перед родиной и мною, весь ваш опыт, все ваше знание местных условий и всю вашу любовь к стране, руководствуясь единой этой любовью к стране, руководствуясь единой этой любовью, которая да будет вашей путеводной звездой. От всего сердца желаю Гос. Думе благотворной работы и полного успеха”.

Тяжело смотреть на Николая во время произнесения этой речи. Слова с трудом вылетают из его сдавленного горла. Он останавливается, запинается после каждого слова. Левая рука лихорадочно дрожит; правая судорожно уцепилась за пояс. Последнюю фразу он произносит, совсем задыхаясь.

Громовое “ура” раздается в зале. Раскатистым и глубоким басом отвечает Родзянко: “Ваше Величество, мы глубоко тронуты выслушанными нами знаменательными словами. Мы исполнены радостью видеть среди нас нашего царя. В это трудное время вы сегодня утвердили ту связь с вашим народом, которая указует нам путь к победе. Ура нашему царю! Ура!”