В царстве тьмы (Грозный призрак, В шотландском замке, Из царства тьмы) - Крыжановская-Рочестер Вера Ивановна

После обмена приветствиями преподобный отец спросил об Эдмонде.

— Он играет в саду с Вальтером. Пойдемте к ним, — сказала тетка.

Итак, мне предстояло сейчас увидеть обоих будущих друзей детства, обещанных мне отцом де Сильва. Я уже слышала раз об этом Вальтере от отца, который упомянул, что с ним дурно обращаются и что он — сирота и его ненавидят в Комнор-Кастле, но почему — я не поняла. Леди Арабелла хотела вести меня, но я вырвалась и взяла руку отца де Сильва. Мы спустились в сад и вдруг услышали крики, а когда вышли на площадку, я была поражена представившейся мне картиной.

Белокурый мальчик лет одиннадцати был привязан веревкой за ногу к толстому дереву, а другой, лет тринадцати, бил его хлыстом. Никогда в жизни не видела я ничего подобного: дома у нас не били даже охотничьих собак, когда те утягивали что-нибудь со стола. Я почувствовала глубокую жалость к обиженному и бросилась между ними, гневно крикнув:

— Сейчас же перестань, разбойник! Недаром отец говорил, что ты негодяй!

Мальчик с хлыстом, оказавшийся Эдмондом, оглянулся, взглянул с удивлением и злобой, а потом, смерив меня враждебным взглядом, сказал:

— А!.. Это "папистка", моя будущая жена! Какая же ты противная, с совиными глазами и рыжей гривой: ну, точно львица. Ты мне вовсе не нравишься, а если посмеешь еще раз вмешаться не в свое дело, то я и тебя побью.

Я была ошеломлена и с минуту стояла молча. До сих пор мне приходилось слышать только, что я прехорошенькая, и отец очень любил мои золотистые кудри, а здесь меня сочли дурнушкой, да еще пообещали побить.

Моя гордость женщины и, в придачу, богатой наследницы была до крайности возмущена, и я смело, почти вплотную подступила к нему.

— Только посмей тронуть и тогда увидишь. Ты разве забыл, что тебе нужно мое приданое для уплаты ваших долгов? — кричала я, взбешенная.

Вероятно, он кое-что знал о семейных делах, потому что покраснел.

— Твой злой язык тоже, конечно, идет в счет приданого? Но я слишком благороден, чтобы бить такую знатную даму. А твои совиные глазенки недурны, особенно когда ты злишься. Итак, львица, ради твоих прекрасных глаз я не стану тебя бить, а лучше за каждую твою грубость будет расплачиваться твой любимец. Вот я сейчас же и приступаю.

И он несколько раз хлестнул Вальтера.

Тетка и священник молча наблюдали эту первую встречу жениха и невесты, но я уже не владела собой от негодования и бросилась на Эдмонда, не ожидавшего моей выходки. Я вырвала хлыст из его руки и изо всех сил резанула его по лицу, крикнув:

— Вот тебе, разбойничья рожа! Попробуй, приятно ли, когда бьют!

Эдмонд зарычал от боли и с бешенством кинулся на меня. Не знаю, что было бы дальше, если бы де Сильва не отнял меня, подняв на воздух. Не будучи в состоянии излить свою злобу на меня, Эдмонд набросился на Вальтера, я же схватила ручонками шею моего спасителя и спрятала лицо в его плечо. Меня ошеломили страх и неистовые крики дравшихся мальчиков: голова моя закружилась, шум уже неясно долетел до меня, а затем я лишилась сознания.

Очнувшись, я увидела, что лежу в постели, а надо мной склоняется доброе и симпатичное лицо какой-то женщины.

Это была Кэт Лестер, кормилица Эдмонда. Она целовала меня и старалась успокоить, но я принялась кричать, утверждая, что Вальтера убили. Чтобы разуверить меня, Кэт привела его в мою комнату, мы расцеловались, и он благодарил меня за заступничество.

— Пока потерпи, Вальтер, и успокойся, — говорила я ему — а когда я вырасту, то выйду за тебя замуж, а не за Эдмонда, которого глубоко ненавижу.

На другой день у меня с преподобным отцом был продолжительный разговор, который клонился к тому, чтобы добиться извинения перед Эдмондом. Сначала я наотрез отказалась, но де Сильва умел говорить. Он представил великий, совершенный мною грех, когда я в гневе ударила будущего мужа, а затем убеждал, что Бог непременно рассердится на меня за гордость и упрямство, если я не попрошу прощения. Последний его довод смягчил меня, и я согласилась.

Тогда он повел меня к дяде, а тот в комнату, где Эдмонд и Вальтер играли с двумя мальчиками.

Как только Эдмонд увидел меня, он ткнул ногой Вальтера и сказал:

— Папистка идет просить у меня прощения, и я должен простить, потому что она женщина, а женщины, по словам отца, не понимают, что делают.

— А я не хочу просить прощения у еретика, который говорит грубости, и ухожу, — сердито крикнула я и повернулась, но дядя удержал меня, взглядом заставив Эдмонда замолчать и подойти ко мне.

— Здравствуй, львица, ну, что, ты сегодня миролюбивее вчерашнего? Я готов простить тебя и помириться, но не хочу, чтобы ты кусала меня в щеку.

Я с достоинством ответила, что не укушу его, если он будет спокоен, и мы расцеловались. После этого он показал мне свои игрушки и болонку, которая мне очень понравилась, и мы принялись болтать.

— Видишь, твой любимец прекрасно себя чувствует, а побои ему нужны, как лошади сено.

Я упрекнула Эдмонда за то, что он дурно относится к сироте.

— Видишь ли, и я пожалел бы его, не будь он таким подлым трусом, — ответил Эдмонд. — Мальчик одиннадцати лет уже не должен висеть на юбках баб и реветь при всяком удобном и неудобном случае.

Он ни за что не хочет играть в дуэль, боится ездить верхом и прячется по углам или ревет, когда приводят пони. Будь у меня другой товарищ, я оставил бы его в покое, но мне хотелось бы его перевоспитать. Чтобы его пристыдить я велел подавать ему вместо лошади осла, пусть будут два осла, но все ни к чему. Он любит играть только в кухню, стряпать пирожки или устраивать сады. Ну ударь меня этот болван, я простил бы ему: ведь с двоюродным братом Чарли мы нередко деремся до синяков, а между тем остаемся искренними друзьями. При том, Вальтер подленький и лицемер, а если и ударит, так только воровски, исподтишка, а еще он и доносчик! Фи! Препротивный мальчишка!

Вчера у меня были гости: Альджернон Кемпбели, наш сосед, и Джо Смит, сын кастеляна. Я назначил большую дуэль с Вальтером, чтобы те были свидетелями моей победы, а этот негодяй кинул наши шпаги в пруд. Тогда я, в совершенно справедливом негодовании, объявил, что дворянин, не желающий драться, не заслуживает ничего другого, кроме хлыста, а ты вошла вместе с моей матерью и преподобным отцом именно в этот трагический момент.

Сначала этот рассказ меня смутил, так как я сама была храбра, но увидев на щеках Вальтера крупные слезы, я опять пожалела его и сказала:

— Успокойся! Я сама помогу тебе сделать Вальтера отважным, потому что, когда вырасту большая, выйду за него, а не за тебя.

— Ого! Значит, он нагишом пойдет к алтарю, — возразил Эдмонд.

— Почему нагишом? Я настолько богата, что могу его одеть, и это будет гораздо приятнее, чем платить ваши долги, — ответила я.

Ссора наша опять обострилась бы, конечно, но меня увели, и таким-то образом завершилось мое вступление в Комнор-Кастл.

О последующем я не буду говорить. Это было бы слишком длинно и, мне кажется, не интересно: хотя именно в те годы и укоренились те чувства, которые впоследствии совратили меня с пути истинного. А потом, как знать, может быть, листки эти попадут в чужие руки, если я не успею уничтожить тетрадь; а умру я внезапно, потому что болезнь моя очень странная. Итак, если кто-либо прочтет посмертную исповедь неизвестной, пусть узнает, как все произошло, и не осудит меня.

Например, Кэт Лестер нередко рассказывала нам по вечерам такие истории о привидениях и разбойниках, что волосы становились дыбом, и мы втроем очень любили ее слушать. Но если в рассказе появлялась какая-нибудь ведьма или старая колдунья, то Эдмонд непременно замечал:

— Это была ты, львица, с рыжими космами и совиными глазами, а около тебя летал вовсе не ворон, Кэт ошибется, а бежал желтый пинчер, которого ты вела на голубой ленте.

Такие слова, конечно, бесили меня. Затем леди Арабелла, женщина весьма набожная, внушала мне тоже почтение к церкви и ее служителям. Одним из величайших ее огорчений было ее замужество за человеком англиканского вероисповедания. Между тем ее сын ненавидел священников, издевался над ними и при удобном случае грубил ее и моему духовнику, отцу Розе. По этому поводу у меня с Эдмондом были бесконечные ссоры. Между тем, дружба моя с Вальтером крепла со дня на день. Тот, как и я, был католиком, горячо набожным и преисполненным почтения к отцу Розе, который любил его и открыто ему покровительствовал. Нередко преподобный отец говорил со вздохом: