Орден для Поводыря - Андрей Дай

Тогда еще, полторы сотни лет вперед, попал однажды на симпозиум по вопросам землепользования целинных районов Сибири. Ехал – думал, это очередной повод для глав регионов встретиться, хорошо выпить и славно закусить, попутно решив пару вопросов. В конце концов, так оно и вышло. Но вот в начале, пока министр сельского хозяйства, сославшись на неотложные дела, не улетел, пришлось слушать доклады ученых. Говорили они долго и нудно, и почти непонятно. А вот одного старичка-профессора хорошо запомнил. В первую очередь – за сарказм. Он не просто констатировал очевидное, как большинство его коллег, но и объяснял – почему так получилось и даже кто в этом виноват.

Так вот этот по-ленински плешивый дедок, используя за основу воспоминания Никиты Хрущева, рассказывал, что будто бы освоение целины началось без всякой предварительной подготовки. При полном отсутствии инфраструктуры – дорог, зернохранилищ, квалифицированных кадров, не говоря уже о жилье и ремонтной базе для техники. Природные условия степей не принимались во внимание: не учитывались песчаные бури и суховей, не были разработаны щадящие способы обработки почв и адаптированные к этому типу климата сорта зерновых.

Огромные ресурсы были сосредоточены на воплощении этого проекта: за 1954–1961 гг. целина поглотила пятую часть всех вложений СССР в сельское хозяйство. Из-за этого аграрное развитие традиционных российских районов земледелия осталось без изменений и застопорилось. Зато распахали в три раза больше земель чем планировалось…

Новые земли первые годы давали сверхвысокие урожаи, а с середины 1950-х годов – от половины до трети всего производимого в СССР хлеба. Однако желаемой стабильности, вопреки усилиям, добиться не удалось: в неурожайные годы на целине не могли собрать даже посевной фонд, в результате нарушения экологического равновесия и эрозии почв настоящей бедой стали пыльные бури. Попытки мелиорации привели к засолениям и минерализации. Потом, конечно же, что-то придумали. Новые методы вспашки или семена какие-то хитрые применили, только сверхбольших урожаев все равно больше не получали. А после распада Советской Империи, более пятнадцати миллионов десятин… тьфу… гектаров в Казахстане попросту бросили. Или, как тогда говорили – вывели в пастбищные угодья, блин.

А вот на юге, в окрестностях Ташкента и в Ферганской долине – рай на земле. Именно там и хлопок, и зерно, и фрукты, и черт лысый, и баба в ступе. Там, как говорится – сунь палку в землю – она в дерево вырастет. А народец там живет простой, трудолюбивый и многочисленный. И очень уважающий силу. Добро да уговоры за слабость почитающие. Как же туда без пушек приходить? Без пушек – они купцов ограбят, и налоги платить не станут. А имамы им и идеологическую платформу сляпают.

Так что, прав Черняев. Хлопок русской промышленности нужен, а беспокойный да вороватый сосед – нет. Вот и выходит, что нужно брать все. Чтоб разбойники перестали жить грабежами и принялись работать – они должны начать бояться Власти больше, чем тяжкого труда.

Несчастье брата в серьез расстроило Германа. Газеты сообщали, что ранение опасности для жизни подполковника Лерхе не представляет, но он все равно принялся меня уговаривать отписать Государю, и рвануть в Верный, или даже в Чимкент. И начал успокаиваться только когда я предложил ему задуматься над тем, что я там делать-то стану? Ну, приехали, повидались, посочувствовали. Дальше что? Вывозить Морица в Томск? Или в Петербург? Или все-таки лучше помочь с деньгами и настропалить старого генерала забрать старшего сына из чимкентского госпиталя. В Крым, что ли вояку нашего свозит, или в Баден-Баден. Тому полезно будет отдохнуть от грохота ружейных залпов…

Кстати о ружьях! Оказалось, что Асташев не забыл о дне моего рождения. Вечером, когда мы выбрались в один из четырех ресторанов огромного гостиничного комплекса, старый золотопромышленник преподнес мне подарок. Первую модель знаменитого "Винчестера". Бронзовая ствольная коробка, легко узнаваемая скоба перезарядки и длинный, на четырнадцать патронов, подствольный трубчатый магазин. Сверху, у прицельной планки было выбито – "B Henry. New Haven Arms Co". О господине Винчестере, который, как я всегда полагал, и изобрел этот вид перезарядки, не говорилось ни слова.

— Малый запас зарядов я вашему, Герман Густавович, денщику передал, — добавил к поздравлению довольный моей реакцией старик. — А коли изволите продолжить отстрел лиходеев, так во многих лавках пульки сии в продаже имеются.

— Жаль, нет инструкции, — специально заглянув в коробку, констатировал я. — Я не нашел отверстия для заряжания. Не подскажете ли, любезный Иван Дмитриевич, знакомого с этим механизмом человека?

— Отчего же, — все-таки картавость его была чем-то исключительным. Я так и ждал, что Асташев вот-вот поднимет ладонь и выдаст: "вегной догогой идете, товагищи". — На завтра у меня назначено у господина Ершова, Александра Степановича. Он, знаете ли, директорствует в Московском ремесленном учебном заведении, и с практической механикой знаком не понаслышке. Старый мой знакомец. Он, лет уже, наверное, с пять, как при училище своем механические мастерские открыл. И детки там всяческие заказные механизмы строят. Александр Степаныч писал мне осенью еще, что выдумал кто-то из его питомцев хитроумное устройство, шибко полезное для промывки золотоносной породы. Звал взглянуть, или приказчика башковитого прислать. Мнится мне, что и с американским механизмом профессор сей разобраться в силах.

— С превеликим удовольствием составлю вам компанию, — поклонился я. — Любопытно будет взглянуть на опытное производство и на таланты будущих мастеров-механиков.

— А и верно. Вы же, господин губернатор, железо добывать планы имеете? И, люди говорят, паровые движители строить обещались. Вам-то пуще того в Ремесленной школе любопытно будет побывать.

На следующий же день мы отправились в Немецкую слободу, где в Слободском дворце и располагалось Ремесленное учебное заведение.

Господин Ершов выглядел нездоровым. Высокий лоб, уверенные и вместе с тем – мягкие манеры. Любезность и словоохотливость, присущие человеку, привыкшему много и часто объяснять непростые вещи. Но вид у него был… Да, блин, я словно в зеркало смотрелся, и видел не теперешнего пышущего жизнью и здоровьем Германа, а того, другого себя – загнанного и больного. Стоящего на пороге инфаркта и… того Нигде, откуда не возвращаются. Мне даже казалось, что от него уже исходит запах… Это невозможно выразить словами… Легкий аромат иного мира, что ли. Я вдруг со всей отчетливостью понял, что жить ему осталось совсем немного.

Жаль было этого замечательного человека. Сколько ему? Сорок пять? Сорок семь? Ходил за ним следом, слушал, даже что-то спрашивал и уточнял. Кажется – шутил. И знал, что вижу директора первый и последний раз. И ничего, совершенно ничего уже нельзя поделать.

С моей новой игрушкой Александр Степанович разобрался, простите за невольный каламбур – играючи. И это не смотря на то, что директор был человеком сугубо штатским, и явно впервые в жизни держал в руках нечто настолько смертоносное.

Заряжание магазина происходило со стороны дула. Мне и в голову бы это не пришло, но патроны, один за другим, просто впихивались в трубку капсюлем вперед, а потом поверх последнего одевалась пружина. Как справляться с этой системой в седле на скаку, или лежа на животе в окопе? Совершенно неясно. Ружье явно требовало доработки.

— Весьма и весьма, — легко оттягивая скобу и возвращая ее на место, проговорил Ершов. — Занимательная система. Быть может, слегка более сложная, чем могла бы быть, но определенно – остроумная!

— Вы не поверите, Александр Степанович, но за многозарядными винтовками – будущее. Наверняка и наши генералы это вполне осознают. Однако же, кроме этого механизма, сколько-нибудь стоящего варианта пока и нет. Я уж не говорю об отечественных мастерах. Хотя…

— Хотя? — Господи! Как же он легко ловился на простейшие ловушки. Даже слегка стыдно было.

— Вы позволите лист бумаги и карандаш? Я много размышлял о способах перезарядки пехотного ружья, и о механике автоматической подачи патронов…

Художник из меня никакой! А чертежник – так вообще. Ершов, кроме нескольких прочих, вел курс начертательной геометрии. Представляю, каково ему было смотреть на мои каракули. Но джентльмен не тот, кто не говорит, что у вас вся спина белая, а тот, кто сделает вид, будто не заметил этого. Я надеялся, что упрощенная схема продольно-скользящего затвора системы Мосина, тем не менее, пробудит в учителе инженерное любопытство.

Лет в двенадцать первый раз пальнул из дедовской трехлинейки. Никогда не забуду, как лошадиной отдачей меня с ног сбросило, я даже "мама" пискнуть не успел. И как потом, в течении всего лета, дважды в день, утром и вечером, чистил и смазывал старую винтовку. Чистил и смазывал. Смазывал и чистил. Пока не дошло до того, что мог собрать и разобрать мосинку с закрытыми глазами даже, наверное, под водой или будучи подвешенным кверху ногами. И все это только для того, чтоб старшие родичи взяли меня осенью на открытие охоты…