Закон крови - Олег Микулов

Вот и все. Мать этого куда-то исчезла – то ли убили, то ли сама ушла, не знаю. Да и отец не зажился. Сторонились его, хотя он-то ни в чем виноват не был…

А теперь – хватит болтовни! Спать давайте, завтра Обряд, а вы… Мужчины, а словно ползунчики!..

Молодежь подавленно молчала. Без слов разошлись по своим лежанкам. Но Йом, до сих пор не принимавший участия в общем разговоре, подсел к старику:

– Гор! Старый! Может ли Йом задать вопрос?

– Спрашивай.

– Как ты думаешь, ведь наш Колдун – ученик великого Хорру. А что, если Айм и в самом деле…

– Замолчи! Болтало бы это болтало, если бы и «в самом деле», как же! Да и ты… Чей амулет спас тебя?

– Колдовские дела…

– Вот и оставь их в покое – и Колдуна, и дела его. Нас, охотников, они не касаются.

И, посмотрев на сконфуженное лицо Йома, добавил уже мягче:

– Брата пожалей! Досталось ему, а ведь совсем еще мальчонка! А тут – в себя-то парень не успел толком прийти, а эти начали… Эх! Раньше были охотники, а теперь, видно, одни ползунчики остались…

Дрого вернулся, когда все уже спали. Осторожно пробрался на свое место, между Йомом и Каймо, и еще долго не мог заснуть, глядя во тьму, едва дрожащую от слабого мерцания засыпающего очага, невольно вслушиваясь в ночные звуки. Там, у отца, вроде бы ничто больше не напоминало о плохом. Было весело, Вуул умеет шутить. Но заноза в сердце – осталась. И тяжелые, непрошеные мысли – возвращались…

Ничего! Завтра – Обряд. Его первый Охотничий Обряд! А сейчас – надо спать.

Убив зверя, охотник благодарит его за отданную жизнь и просит его скорее возродиться вновь, более сильным. Но на Большой охоте убивают одновременно не одно животное – целое стадо. Чтобы его возродить и преумножить, одних охотничьих заклинаний мало; тут не обойтись без обращения к своему тотему. А для этого требуется долгий и сложный Обряд, нужна помощь колдуна.

Далеко не все обряды совершаются ночью. Этот, например, можно производить только днем, в отсутствие Небесной Старухи. Мужских обрядов не смеет видеть ни одна женщина. Даже она – великая покровительница охоты и сама Небесная Охотница!

Дрого знал, куда идут они, охотники, ведомые Колдуном и вождем. Знал он прекрасно и то, что теперь он, взрослый охотник, не просто может туда идти, это его обязанность, его долг! И все же время от времени он чувствовал невольный холодок, с малолетства внушенный страх, детское табу: «Ходить к истоку ручья запрещено! Ослушавшийся навсегда исчезнет; исчезнет даже его имя!» И такое случалось, хотя и очень редко…

Начало ручья открылось в узкой ложбине, затененной старыми елями. Струящаяся по белому меловому ложу чистая ключевая вода – от одного ее вида сводило зубы и хотелось пить – выбивалась из-под большого камня, еще большего, чем тот, любимый. Поверхность камня, испещренного Родовыми знаками, была бурой.

Процессию встретили трое охотников, посланных сюда раньше, на самой заре; все – при оружии и в боевой раскраске. Один из них, выступив вперед и поклонившись вождю и Колдуну, сделал знак, означавший:«Никого нет».

Можно начинать. По знаку Колдуна охотники сели по обе стороны ручья и стали пить воду. Вождь и Колдун поднялись выше и встали над самым камнем. Вождь достал Священную кость и стал натирать камень сухой кровью Рода, а Колдун принялся куском лошадиной лопатки что-то копать. Через некоторое время он встал во весь рост и поднял обеими руками над головой продольно расколотый кусок трубчатой кости их собрата мамонта. Кость была бурой. Постояв так, Колдун с поклоном передал ее Арго. Вторым из земли был извлечен лошадиный череп. Его Колдун сам натер сухой кровью и пристроил в воде, у основания камня.

Зазвучала песнь-заклинание. Арго продолжал свою работу, теперь уже над костью мамонта, а Колдун пел. Он благодарил предков, благодарил Великого Мамонта за щедрые дары, он просил присылать в Средний Мир побольше их братьев и сестер мамонтов.

Мы не делаем им зла, мы любим наших

братьев и сестер!

Наших волосатых братьев и сестер!

Наших могучих братьев и сестер!

У них такие большие бивни,

У них такие сильные ноги,

У них такие чуткие уши,

Их голоса радуют наши сердца!

Наконец вождь установил окрашенную кость мамонта так, чтобы ее сужающийся конец выступал за край камня, прямо над лошадиным черепом. По знаку Колдуна охотники, начиная со старого Гора, стали подходить к камню и вскрывать себе вену на левой руке. Рану заклеивали через некоторое время смолой. Теперь уже человеческая кровь полилась на Священный камень, заструилась по внутренней поверхности кости мамонта, закапала на лошадиный череп.

А Колдун уже просил о том, чтобы Великий Мамонт не забывал своих человеческих братьев и сестер и по-прежнему щедро посылал им то, без чего они не могут обойтись, – лошадей. Кровь текла и текла на Священный камень, на кость, на череп, а Колдун пел:

И пусть каждый жеребец, что отдаст нам, твоим

братьям, свою жизнь,

Пришлет в Средний Мир двух молодых жеребцов!

И пусть каждая кобыла, что отдаст нам, твоим

братьям, свою жизнь,

Пришлет в Средний Мир трех молодых кобылиц!

В мужской лагерь вернулись вместе с Колдуном. Расселись на траве, вокруг общего очага, и… появилось мясо молодого жеребца! По-видимому, его убили накануне, но кто – Дрого не знал.

И ночью долго не расходились; вместе под открытым небом пели песни-мифы о Великом Мамонте, о Первобратьях, о начале их Рода, их Мира. И в их пении вновь смешивались времена и герои: Начало было здесь же, в Этой Ночи, и Первобратья – здесь, с ними, почти осязаемо…

…С верховьев плато на самые близкие участки к общинам детей Мамонта и детей Серой Совы вышло три табуна. Один из них, голов в пятьдесят, пасется на самом удобном для загона участке, вблизи ольшаника – того самого, где меньше года назад были выслежены и убиты лашии. Именно этот табун и достанется людям. Загонщики от ольшаника направят его вниз по склону факелами и криками. Вначале лошадям будет казаться: им есть куда бежать! Но нет! Огонь, дым, крики, дротики и копья направят весь табун по единственному пути – к высокому обрыву, на дне которого, невдалеке от русла ручья, разделяющего общины загонщиков, табун и найдет свою смерть. Вожак – старый, опытный жеребец – должен быть убит как можно раньше. Говорят, были случаи, когда табун, предводительствуемый таким вожаком, ухитрялся прорваться даже сквозь заслон.

Две ночи Одноглазая, полностью проснувшись, любовалась на то, как люди осторожно роют канавы, подтаскивают сучья и траву, готовят огневые и дымовые заслоны. Дети Мамонта готовили западный его край, дети Серой Совы – восточный и северный, который должен не только повернуть табун, но и защитить их собственное стойбище. Это самый опасный участок: ветра преобладают северо-западные, со стороны детей Мамонта, – значит, именно оттуда пойдет пал, полетят прицельные дротики и копья. С восточной стороны прицельно не метнешь: помешает дым. Здесь нужен сильный огонь, но так организованный, чтобы его не разнесло ветром в сторону стойбища. И шум, много шума. Особенно должна быть защищена северная часть, ведь если лошади прорвутся на север (а только так они и могут спастись), они растопчут не только детей Серой Совы, но и могут смести их жилища! На третью ночь Колдун детей Мамонта и Узун ушли из мужских лагерей в стойбища, чтобы вывести на Большую охоту женщин и детей. К рассвету все заняли свои заранее определенные и подготовленные места.