Кабинет доктора Ленга - Чайлд Линкольн

Машина заехала на мощеный двор величиной с деревенскую площадь, за которым раскинулась прекрасная старинная асьенда. Высокие арки, стоявшие с трех сторон, вели во второй двор, а затем в третий. И тот и другой были окружены кустами роз, а в центре высилось дерево, усеянное цветами. Колдмун воображал себе нечто совсем иное, вульгарно-современное: бассейн, полуголые женщины, громкая музыка, море выпивки. Но вместо этого он оказался в куда более изысканной и простой обстановке девятнадцатого столетия. Над черепичными крышами вился дым из многочисленных труб. У дальнего конца главного здания стояла каменная часовня, сверкавшая разноцветными стеклами, за ней виднелись конюшня, виноградник, пасека, фруктовый сад и коровник, обнесенные высокими оградами. Горы поднимались к величественным склонам вулкана Имбабура, вершину которого скрывали сгущавшиеся грозовые тучи.

Водитель припарковал машину и тут же обежал ее, чтобы открыть дверцу Колдмуну. Навстречу гостю из обрамленной колоннами входной двери вышел, сверкая улыбкой, очень высокий мужчина в испанском костюме – старомодном, облегающем, с серебряными пуговицами. Он тоже, казалось, явился из другой эпохи. Его сопровождали слуги в одинаковой одежде.

– Армстронг Витко! – воскликнул он и крепко пожал руку Колдмуну. – Добро пожаловать на асьенду Ангочагуа! Приношу свои извинения за неудобное время прилета. Вам удалось поспать в самолете? Мои люди покажут ваши комнаты. Должно быть, вы утомлены после долгой дороги.

У него были длинные, ниспадающие черные волосы и энергичный, выразительный голос. По-английски он говорил почти идеально, лишь с небольшим намеком на акцент.

Колдмун слишком сильно волновался, чтобы утомиться. Он заставил себя улыбнуться.

– Спасибо, Рамон… если позволите.

– Разумеется! Уверен, что мы станем друзьями.

Армендарис обернулся к слугам на испанском, приказав им забрать багаж и отнести в номер Диего, затем снова повернулся к Колдмуну.

– Вы говорите по-испански? Впрочем, не важно, мы будем обсуждать наши дела на английском.

– Нет, не говорю, и спасибо за вашу любезность.

На самом деле Колдмун бегло говорил по-испански, но решил, что будет полезней скрыть это обстоятельство.

Армендарис помолчал, а потом сказал:

– Aŋpétu wašté[139].

– Taŋyáŋ waŋčhíyaŋke[140], – вздрогнув от неожиданности, ответил Колдмун.

– Рад, что вы все-таки говорите на языке лакота.

– Разумеется, – сказал Колдмун, сообразив, что это была первая проверка и он ее прошел. – Говорю с самого рождения. А вы? Где вы выучили это приветствие?

Армендарис рассмеялся:

– Меня глубоко интересует все, что связано с коренными жителями Америки, как вы, наверное, уже догадались. Но не старайтесь подловить меня – это почти все, что я могу сказать на лакота. – Он нерешительно помолчал, но все же спросил: – Простите, но у меня есть такой вопрос: каково это – быть потомком Бешеного Коня? Вот он вы, стоите здесь передо мной… Я едва способен в это поверить.

– Это не так уж и здорово. Каждое утро я просыпаюсь взбешенным.

Армендарис снова расхохотался и хлопнул в ладоши.

– Хорхе покажет вам комнаты. Встретимся в полдень в большом зале. На ланч будет жареный молочный поросенок, наше фирменное блюдо. А после этого поговорим о деле. Разговор будет интересным, не так ли? – Выждав мгновение, он добавил, понизив голос на октаву: – Несомненно, очень интересным.

62

Ференц шел по подвальному коридору, насвистывая мотивчик из «Оклахомы!» – возможно, самого скучного мюзикла из всех, что когда-либо шли на сцене. Но он был в хорошем настроении и постепенно привыкал к полумраку и сырости. Ференц с удовлетворением думал о толстой пачке денег – неожиданно большой к этому моменту, хотя, вне всяких сомнений, заслуженной. Еще больше радовало то, что самая сложная часть задания была в основном выполнена. Прибор исправен в допустимых пределах, и, что особенно важно, Пендергаст уже четыре раза успешно воспользовался им: теперь Ференц просто должен обслуживать его, пока этот человек не вернется, и тогда получит очередное весомое вознаграждение.

А также замечательную возможность получить еще больше денег из того же источника.

Свернув за угол и подходя к тяжелой двери, что вела к прибору, он перешел со свиста на пение в полный голос:

Что за чертовщина? С клавиатурой доступа на стене, рядом с дверью, что-то случилось. Ференц набрал код и приложил ладонь к сканеру отпечатков пальцев, но сигнал опознающего устройства оставался красным. Он попробовал еще раз, с тем же успехом.

Он уже решился на третью попытку, когда услышал за спиной слишком знакомый голос:

– Не трудитесь.

Ференц раздраженно обернулся и увидел шагавшего по коридору Проктора. Тот, как всегда, был в однотонной одежде: серая водолазка, черная спортивная куртка, темные брюки, черные оксфорды с отрезным мыском и утолщенной подошвой – все это, без сомнения, было куплено в военном отделе магазина «Брукс бразерс».

– Перестаньте петь, – сказал Проктор вместо приветствия. – Я только что позавтракал.

– Проклятая клавиатура сломалась, – пожаловался Ференц.

– Она не сломалась.

Проктор встал перед Ференцем, так чтобы тот не мог следить за его движениями, и набрал код на клавиатуре – судя по звуку, цифр стало больше, чем раньше. Потом поднес ладонь к сканеру. На этот раз загорелся зеленый свет, и замок со щелчком открылся.

Проктор жестом предложил доктору войти первым.

– Что случилось? – спросил Ференц, открыв дверь.

– Изменение протокола.

Ференц хотел ответить, но промолчал. У ближайшей к двери стены лаборатории, возле которой прежде был единственный свободный пятачок, стоял маленький столик с простым деревянным стулом. Стол покрывала оливково-зеленая защитная пленка, и Ференц не сумел разглядеть, что лежит под ней. А над столом, там, где стена встречалась с потолком, кто-то установил три маленьких устройства неизвестного назначения.

Ференц молча обогнул прибор, взял со своего рабочего стола планшет и нажал на кнопку включения. Он не собирался доставлять Проктору удовольствие глупыми вопросами. Ему не нравился этот человек – с самого начала, когда Проктор появился на дорожке, ведущей к дому Ференца; за прошедшие недели неприязнь только усилилась. Проктор был угрюмым, саркастичным, неразговорчивым, чуть ли не сонным, но при этом излучал угрозу – холодную и смертельную. По правде говоря, он до чертиков пугал Ференца, но доктор ни за что не признался бы в этом.

В этот день предстояла несложная работа. Прибор находился в режиме ожидания, но его следовало запускать на половинной мощности по расписанию, как генератор, которым он в определенном смысле являлся. Однако для управления им требовалось два человека, и без Проктора было не обойтись. Если все пройдет гладко, осталось бы только потратить час-другой на проверку узлов, выискивая то, что способно привести к поломке, признаки перегрузки или износа. Слава богу, с такой работой Ференц мог справиться и один. Как инженер он чувствовал, что это необходимо сделать. Последние два раза Пендергаст брал с собой помощника – какого-то копа, решил Ференц. Ожидалось, что предстоящая вылазка займет по меньшей мере неделю. Судя по тому, что он узнал – и подслушал, – этому событию предстояло стать решающим. Когда эти двое выйдут из портала, Ференц получит оставшуюся часть бабок… на чем и закончится его работа.

При этой мысли он украдкой взглянул на Проктора. Тот стоял у двери, скрестив руки на груди, и в свою очередь смотрел на Ференца. Это нервировало доктора.