Страж - Чарлз Маклин

На случай, если мне придется уйти до вашего возвращения и мы не сможем обсудить ситуацию. Сертификат заполнен и готов к отправке в Океанский санаторий. Все документы, включая прошение за подписью миссис Грегори, – на вашем рабочем столе. Сейчас они с доктором Хейвортом вернулись к нему в Грамерси-парк, но оба пребывают в пределах досягаемости на случай каких-либо затруднений.

Санитарную машину я вызвал на 12.30. Прошу вас проследить, чтобы они не забыли: парковаться у главного входа нельзя. Вызывая эту службу, я подчеркнул необходимость действовать с предельной деликатностью, и диспетчер пообещал мне прислать двух лучших сотрудников. Пусть они до прихода Грегори побудут в курительной. Он появится в час. А если раньше, то препроводите его прямо в мой кабинет. Как только я выйду к нему, пригласите санитаров к себе в кабинет. Когда они мне понадобятся, я дам два звонка.

NB: Пациент, скорее всего, будет послушен.

15

– Мы с вами где-то встречались? – Мужчина в сером в полоску костюме подался вперед и похлопал меня по колену свернутой газетой. – Эй, послушайте!

Волей-неволей я поднял голову и посмотрел на него.

– Ну конечно же! Я так и знал, что это вы, – на его обрюзгшем красноватом лице появилась радостная ухмылка. – Вас уже кто-нибудь узнавал в таком маскараде? Ха-ха-ха! Я имею в виду бороду. Как поживаете?

– Разве мы с вами знакомы? – холодно возразил я.

– Шутите? Мы с вами ездим этим поездом уже Бог знает сколько лет! А куда вы в последнее время запропастились?

– Ах да! Извините. Теперь вспомнил, – я заставил себя улыбнуться.

– Представляете, какое совпадение! Я как раз сегодня вспоминал о вас в разговоре с женой.

– Я был в отъезде. В отпуске.

– Она сказала: Гарри, возьми-ка эту штуку с собой. Может, этот тип, прошу прощения, тоже теперь ездит позже. И оказалась права! Недаром она почитает себя ясновидящей.

– Не понимаю, о чем вы.

Мужчина поставил портфель между коленями, открыл и принялся рыться в нем.

– Вспомните-ка: мы с вами однажды поспели на 4.48. Буквально в последнюю минуту. Это было в пятницу, пару месяцев назад. У вас еще было с собой столько свертков.

– У моей жены был день рождения, – поспешил вставить я.

– Выходит, вы умеете отмечать такие праздники как следует. А вот один подарок вы не донесли! Оставили его на сиденье, – широко улыбаясь, он достал плоскую коробку, завернутую в синюю оберточную бумагу, и протянул мне.

– Благодарю, но...

Я не узнал этот сверток. Выглядел он так, будто внутри книга.

– Я вернулся из вагона-ресторана, вы сошли в Бедфорде, а эту штуку оставили. Бежать за вами было слишком поздно, но я подумал: какого черта, мы же ездим вместе по понедельникам, вот я вам ее и верну.

– Сердечно благодарю.

– Извините, но я, знаете ли, открыл ее. Примерно через неделю. Вас все не было, и я подумал: «Проверю-ка лучше – вдруг там имя или адрес». Интересная, скажу я вам, эта книжонка. Не скажу, чтобы я был силен во французском, однако... – Он ухмыльнулся и заговорщицки посмотрел на меня. – Не волнуйтесь. Я не показывал ее всем и каждому. Так вы говорите – это подарок вашей жене?

– Да.

Я кивнул, отчаянно пытаясь придумать способ положить конец этому разговору и отвязаться от попутчика.

– Картинка в начале книги – это ведь вы, верно? – он весело расхохотался. – Посмотрел телефонную книгу, но не нашел там никакого Сомервиля.

– Сомервиля?

– Фамилия с внутренней стороны обложки.

Я разорвал сверток. Это была та же самая книга – более дешевое издание, в матерчатом переплете, но те же самые «Ритуалы Вадуа» с порнографическими иллюстрациями, которые я разглядывал когда-то в библиотеке Сомервиля. Экслибрис, изображающий бородатого старца, читающего, усевшись в тени дуба, и имя Рональда М. Сомервиля.

– Где вы ее раздобыли?

– О чем вы? – Улыбка моментально исчезла с его пунцового добродушного лица. – Послушайте, старина, полегче на поворотах. Я только что объяснил вам. Вы забыли ее в поезде. Послушайте, вы нормально себя чувствуете?

– Не оставлял я ее в этом долбаном поезде!

– Но она лежала на вашем сиденье! Ваш сосед сказал мне, что вы ее забыли. Тот мужик, который помог вам вынести все эти свертки из вагона.

Меня затрясло. Никто не помогал мне на выходе из вагона.

– Какие еще свертки? И как мужик выглядел?

– Да Господи, сейчас и не вспомнить. Сколько воды утекло. Мужик не сказать чтобы молодой. Хорошо одетый. В синем пиджаке... И с ним еще была девушка. Верно. Такая темноволосая, недурненькая, молодая. Годилась ему в дочери. А может, и дочь. Они помогли вам вынести этот самый большой сверток...

– Погодите-ка! Это было после того, как поезд остановился?

– Нет, мы только подъезжали. Я стоял в самом конце вагона. Я тогда, не стану спорить, пропустил пару стакашков, но прекрасно помню, что к тому моменту, когда поезд остановился, вы были уже у выхода со всеми вашими свертками. Я прошел по проходу и увидел, что вас уже нет. Ваша жена поджидала вас на платформе с двумя желтыми лабрадорами. Я узнал ее, потому что встречал и раньше.

– Не лабрадоры, а золотистые ретриверы. А что этот мужчина сказал вам? Почему он отдал книгу именно вам?

– Откуда мне знать? Передал ее мне, когда я проходил, и сказал, что вы ее забыли. А я сказал: «Ладно, непременно отдам, прямо в понедельник и отдам».

– А еще что-нибудь он сказал? Ну хоть что-нибудь?

– Больше ничего.

– Что ж, благодарю за любезность. Я убрал книгу к себе в портфель.

– Пустяки, – попутчик улыбнулся. Затем, вытаращив глаза, наклонился ко мне: – Послушайте, если вас интересуют такие книги, я могу вас познакомить с одним приятелем...

– Вы не понимаете, в чем тут дело. Это чистое недоразумение. Извините, я сейчас вернусь.

Я встал и устремился в проход, торопясь избавиться от него. Но подобный поворот совершенно не входил в его планы.

– Послушайте, мне показалось, что вы знакомы с этими людьми. То, как вы трое себя вели.

– Никогда в жизни их не видел. Он озадаченно посмотрел на меня.

– А разве не они передали вам самый большой сверток? Когда мы с вами столкнулись на вокзале, у вас его определенно не было.

– Что? – я остановился и посмотрел на него сверху вниз. – Вы в этом уверены?

– На все сто! Дружище, у вас, боюсь, не все дома. Вы нипочем бы не управились со всем вашим скарбом, да еще с таким свертком в придачу!

– Вы правы, – спокойно ответил я. – Должно быть, у меня просто вылетело из головы. Еще раз благодарю вас за книгу. Еще увидимся.

– Не берите в голову!

Он расхохотался. Он все еще смеялся, когда я вышел из вагона.

Я прошел по вагонам по ходу поезда и отыскал свободное место. Скрючившись так, чтобы меня нельзя было увидеть сзади – на случай, если моему попутчику вздумается отправиться на поиски, – я начал обдумывать только что услышанное. Новость была ошеломляющая, ее последствия – непредсказуемы. Единственное, что сразу же пришло мне в голову, – и Сомервиль, и Пенелопа, а это наверняка были они, являлись частью всего этого заговора, всей этой истории с самого начала. Они участвовали в ней раньше, чем я осознал, что она началась.

Должно быть, он с первой встречи загипнотизировал меня, а затем стер воспоминания о ней из моей памяти. Этим можно объяснить постоянное ощущение, что я его откуда-то уже знаю, хотя и не могу вспомнить, откуда. Этим же объясняется и то, что я чуть ли не забываю начисто, как он выглядит, стоит расстаться хоть на час.

Но тогда каким образом Сомервиль вторгся в мою жизнь? И другой вопрос: зачем? Ясно одно: это никак не связано с характеристикой, выданной ему Хейвортом: блестящий психиатр, с которым он познакомился на конференции врачей, практикующих гипноз, в Чикаго. Все это как-то подстроено. Все вокруг меня подстроено.

Если именно Сомервиль подсунул мне белую коробку, в которую я уложил тела собак, – а я ведь так и не могу вспомнить, откуда она взялась, – тогда почти наверняка он же и внушил мне мысль убить их. Это кажется невероятным, но, как только я свыкся с мыслью, что не несу никакой ответственности за их смерть, тут же встало на свое место и все остальное. Браслет с медальоном, купленный мной для Анны в аэропорту, фигура человека в синем пиджаке, виды Нюрнберга в Публичной библиотеке... Они хотели, чтобы я думал, что я параноик. Вот почему за мной следили или, вернее, меня вели. Я ничего не выдумал. Им понадобилось убедить меня в том, что я сошел с ума, в том, что я нуждаюсь в помощи – в их помощи, с тем чтобы любой мой поступок, любой мой шаг погружал меня все глубже и глубже в эту трясину.

Когда я в последний раз возвратился из Кентукки, у Сомервиля хватило сообразительности не оказывать на меня давления, не настаивать на встречах с ним и на возобновлении лечения. Он предоставил это занятие другим: Пенелопе, Хейворту, даже Анне. Он подсказал Пенелопе способ весьма деликатно внушить мне, что моя находка похищена из его дома, что она представляет собой недостающую подвеску из его чертовой уотерфордской люстры. Я чуть было не клюнул на эту удочку, чуть было не поверил.