Дом на краю ночи - Уильям Хоуп Ходжсон

потом прекратилось вовсе — не столько благодаря нашим усилиям, сколько благодаря тому, что «Морская птица», продолжая двигаться, успела удалиться от плавучего континента на довольно значительное расстояние. Убедившись, что опасность миновала, я сбежал по трапу вниз и постучал в дверь моей возлюбленной. Мэри тотчас отворила и, обхватив руками за шею, некоторое время плакала у меня на груди, ибо очень испугалась и за меня, и за всех наших товарищей. Впрочем, скоро она осушила слезы и принялась возмущаться своей строгой наставницей, которая заперла ее в каюте и не пустила сражаться. Целый час Мэри отказывалась даже разговаривать с этой доброй женщиной, но мне удалось смягчить ее сердце, сказав, что она еще может принести пользу, если позаботится о полученных нами в бою ранах. При этих словах к моей возлюбленной возвратились ее всегдашняя беззаботность и живость, и, достав бинты, корпию, бальзамы и мази, она со рвением взялась за дело.

Чуть позже на палубе снова поднялась суматоха: выяснилось, что пропала вдова капитана. Боцман и второй помощник организовали поиски, но никаких следов безумной женщины мы не нашли; на судне ее не видели с тех пор, как закончилось сражение, и мы вынуждены были признать, что морские дьяволы утащили бедняжку в море, где она, несомненно, погибла. Для Мэри это известие явилось сильным ударом; она оставалась подавленна и грустна на протяжении без малого трех дней и утешилась, лишь когда «Морская птица» покинула пределы южных морей, оставив далеко за кормой мрачную пустыню плавучего континента и его страшные чудеса.

И вот через семьдесят девять дней после того, как мы подняли якорь у безымянного острова, наше путешествие закончилось, и мы вошли наконец в Лондонскую гавань, до которой, кстати, добрались исключительно своим ходом, хотя встречные суда не раз предлагали нам помощь. Здесь мне пришлось попрощаться с моими товарищами, с которыми на протяжении многих месяцев делил трудности и опасности странствий в неведомых морях; впрочем, человек не без средств, я позаботился о том, чтобы каждый из них получил от меня памятный подарок.

Женщине-коку я тоже вручил значительную сумму, чтобы она могла ни в чем не ограничивать мою дорогую Мэри. Вскоре после возвращения на родину эта добрая женщина, не желая жить в грехе, официально обвенчалась со своим плотником и поселилась с ним и детьми в собственном домике на окраине моих владений, но это было уже позже — после того как госпожа Мэдисон заняла подобающее ей место во главе стола в обеденной зале моей усадьбы в Эссексе.

И еще об одном я хотел бы упомянуть напоследок. Каждый, кому случится побывать в моем поместье и встретить там человека все еще могучего, хотя и слегка согнутого годами, должен знать, что перед ним мой старый друг боцман, с которым мы до сих пор частенько засиживаемся за кружкой доброго вина и вспоминаем обо всем, что нам довелось увидеть и пережить. Мы говорим и говорим — то о плавучем континенте, где царят страх и отчаяние, то о печальной стране, населенной тварями, созданными Творцом по образу и подобию деревьев, и лишь когда в залу, где мы сидим, спускаются мои дети, мы замолкаем, ибо малыши не любят этих страшных историй.

«Дом на краю». Роман

Перевод осуществлен по изданию: William Hope Hodgson. The House on the Borderland. Panther Book, London, 1969.

Рукопись, обнаруженная в 1877 году господами Тоннисоном и Беррегногом в развалинах к югу от деревни Крейтен, в западной части Ирландии, с комментариями.

Моему отцу, блуждающему в затерянной вечности .

Двери открой И услышь! Ветра приглушенный вой и луна сквозь мерцание слез. И вот — словно бы среди грез — отзвук шагов, исчезающий отблеск. Мертвые в ночи! Тише! Внемли печальному плачу ветра во тьме. Тише, внемли, не дыша, не шепча, поступи вечности — звуку, что и тебя зовет умереть. Тише, внемли! Внемли поступи мертвых.[107]

Предисловие

Я долго раздумывал над изложенной ниже историей. Снова и снова я как издатель испытывал искушение ее «олитературить» (если позволить себе воспользоваться таким несуразным словом). В то же время я верил, что интуиция не подвела меня, побуждая оставить это непритязательное сообщение в том виде, в каком его получил.

А сама рукопись — вообразите, с каким любопытством я просматривал ее, листал ее страницы, когда она была оставлена на мое попечение. Это небольшая, но толстая книжечка, вся, за исключением нескольких последних страниц, заполненная затейливым, но вполне читаемым мелким почерком. Сейчас, когда я пишу, мне снова чудится едва уловимый запах плесени, а пальцы вспоминают мягкие на ощупь, словно чуть липкие страницы, долго пробывшие в сырости.

С некоторым усилием я восстанавливаю свое впечатление от содержания книги — впечатление фантастичности, возникшее уже при беглом просмотре.

В тот же вечер, представьте себе, я, удобно устроившись в кресле, провел наедине с маленькой объемистой книжкой несколько часов. Как переменились мои суждения! Я поверил в написанное. Вознаграждая мое беспристрастное внимание, в сочинении, представлявшемся на первый взгляд фантастическим, обнаружилась убедительная, последовательная