Лед - Бернар Миньер

— В каком положении он находился по отношению к Перро? — спросила Циглер.

— Перро был ко мне ближе, убийца держался за ним.

— Может, в спину Перро упирался ствол или нож.

— Не исключаю. Еще раз рассмотрим мизансцену, хотя времени совсем нет. Он действует быстро… и нагло. Может, даже слишком. Когда кабины сблизились, он спрятался за Перро, — вдруг прибавил Сервас, нахмурив брови.

— Зачем ему понадобился капюшон?

— Чтобы я не смог увидеть его глаза.

Циглер пристально посмотрела на него и спросила:

— Хочешь сказать, он боялся, что ты его узнаешь?

— Да. Этого человека я уже видел. Причем совсем недавно.

— Надо допросить билетера, — сказал Сервас. — Узнать, кто еще поднимался наверх.

— Уже допросили. Он узнал Перро. До тебя никто не поднимался.

— Как?..

— До станции «Сен-Мартен две тысячи» можно добраться и по дороге. Около десяти минут от южного выезда из города. У него вполне хватало времени на то, чтобы подняться там.

Сервас прикинул топографию этих мест. Южный выезд из города начинался от площади перед водолечебницей и кончался тупиком в двенадцати километрах отсюда, в двух шагах от испанской границы. По этой долине он ехал к домику Гримма. От нее вела дорога на электростанцию.

— В таком случае машин было две: одна наверху, другая внизу.

— Да. Возможно, кто-то ждал его внизу, — подхватила Циглер. — У лечебницы. Если только у него заранее не была на стоянке припаркована машина.

— А первая должна быть еще наверху. Вы поставили пост на дороге к станции? — спросил он у Майяра.

— Да, мы досматриваем все спускающиеся машины и те, что остались наверху.

— Их двое, — сказала Циглер.

Сервас посмотрел на нее и согласился:

— Да. Их было двое на станции и, похоже, сейчас тоже.

Вдруг ему в голову пришла еще одна мысль.

— Надо как можно скорее запросить институт.

— Это уже сделано. Гиртман находится в своей палате. Он с утра оттуда не выходил. Двое сотрудников института с ним разговаривали, и Ксавье это подтвердил.

Конфьян посмотрел на Серваса с таким видом, будто хотел сказать: «Я же вам говорил!..»

— На этот раз пресса с цепи сорвется, — заявила д’Юмьер. — Мы пойдем под крупными заголовками, и не только в местной прессе. Не дай бог, кто-нибудь сделает преждевременное заявление. — Сервас и Циглер ничего не ответили, а Кати продолжила: — У меня предложение. Мы со следователем Конфьяном дадим короткий материал в прессу. Остальных прошу молчать. Расследование движется, у нас есть несколько версий. Больше ничего. Если они потребуют деталей, адресуйте их ко мне или к Марсьялю.

— При том условии, если заявления господина следователя не повредят работе следственной бригады, — отозвался Сервас.

— Что там у вас произошло? — Взгляд Кати д’Юмьер сразу похолодел на несколько градусов.

— Майор Сервас рассердился на доктора Проппа и на меня, когда мы позавчера были в институте, — стал оправдываться Конфьян. — Он потерял самообладание и сорвался при всех.

— Мартен? — Кати повернулась к Сервасу.

— «Потерял самообладание…» Думаю, это несколько преувеличено. Истиной является то, что господин следователь предупредил доктора Ксавье о нашем визите, ни слова об этом не сказав ни вам, ни мне. А ведь мы планировали нанести визит без предупреждения.

— Это правда? — ледяным тоном обратилась д’Юмьер к Конфьяну.

— Ксавье — мой друг. — Лицо молодого следователя перекосилось. — Я не мог явиться к нему с полицией, не предупредив.

— Почему же тогда вы не предупредили и нас тоже? — отчеканила д’Юмьер, и голос ее задрожал от гнева.

Конфьян виновато опустил голову и промямлил:

— Не знаю. Мне это не показалось… таким уж важным.

— Послушайте! На нас уже направлены прожектора. — Она резко дернула подбородком в сторону толпы журналистов, собравшихся за лентой заграждения. — Мне бы не хотелось, чтобы мы демонстрировали раскол. Но если уж так получилось, то мы будем говорить только одним голосом: моим! Смею надеяться, что расследование быстро подойдет к концу, — бросила Кати, отходя. — Я хотела бы собрать тридцатиминутное совещание, чтобы разобраться и определиться!

Уходя, Конфьян метнул в Серваса такой взгляд, каким талиб мог бы проводить порнозвезду.

— Да уж, у тебя дар располагать к себе людей, — сказала Циглер, провожая его глазами. — Так, говоришь, в кабине они стояли друг за другом?

— Перро и убийца? Да.

— Ростом он был выше или ниже Перро?

Сервас подумал и ответил:

— Ниже.

— Мужчина или женщина?

Сервас снова задумался. Скольких свидетелей ему довелось допрашивать за все время карьеры? Всем им было очень трудно ответить именно на этот вопрос. Теперь пришел его черед, и он понял, насколько коварна может быть человеческая память.

— Пожалуй, мужчина, — ответил майор, поколебавшись.

— Почему ты так решил? — Циглер явно заметила его нерешительность.

— Не знаю. Может, по манере держаться, двигаться…

— Или же просто потому, что ты не в состоянии представить себе, что женщина способна на такое?

— Не исключено. — Сервас слегка улыбнулся. — Но зачем Перро понадобилось подниматься наверх?

— Видимо, он от кого-то убегал.

— Так или иначе, но у нас опять повешение.

— На этот раз без отрубленного пальца.

— Может, просто времени не хватило?

— Белокурый певец с бородой и большими, лихорадочно блестящими глазами, который в тысяча девятьсот девяносто третьем называл себя Куртом… Тебе это имя о чем-нибудь говорит?

— Курт Кобейн, — не задумываясь, ответила Циглер. — Портрет в комнате кого-то из погибших ребят?

— Алисы.

— Официально считается, что Курт Кобейн покончил с собой, — сказала Ирен и, заметно прихрамывая, направилась к машине Серваса.

— Когда? — спросил он, сразу остановившись.

— В тысяча девятьсот девяносто четвертом, кажется. Он застрелился.

— Ты точно это знаешь или предполагаешь?

— Точно знаю, во всяком случае дату. В то время я была фанаткой и прислушивалась ко всем разговорам. Ходили сплетни об убийстве.

— Тысяча девятьсот девяносто четвертый… Значит, дело не в подражании, — заключил он, снова двинувшись вперед. — Ты уже встречалась с доктором?

— Нет, потом.

Только Мартен собрался набрать номер, как телефон зазвонил.

— Сервас слушает.

— Это Венсан. Что у тебя с телефоном? Я все утро не могу дозвониться.

— Что случилось? — спросил он вместо ответа.

— Мы установили, что выгравировано на перстне.

— Ну и?..

— Две буквы: C и S.

— «CS»?

— Да.

— Как по-твоему, что это означает?

— Пока никаких мыслей на этот счет.

Сервас подумал и сразу озвучил новый вопрос:

— Ты не забыл о моей просьбе?

— О какой?

— Относительно Марго…

— Ах ты, чтоб тебя! Черт! Конечно забыл.

— Как движется дело бомжа?

— Ах да, пришли результаты по отпечаткам. Там есть следы всех троих парней. Но это мало что меняет. По мнению Самиры, судья склоняется к версии, что бомж утонул сам.

— Должно быть, на него надавили. — Взгляд Серваса помрачнел. — Вскрытие покажет. Говорят, у отца Клемана большие связи.

— Но у остальных особых покровителей нет. Судья хочет допросить сына безработного. Он считает его зачинщиком.

— Ладно, посмотрим. А по Ломбару ты что-нибудь выяснил?

— Ищу.

Большая комната без окон разделена на проходы металлическими этажерками. На них громоздятся запыленные досье, освещенные неоновым светом. У входа два письменных стола. На одном из них компьютер пятилетней давности, на другом — тяжелый и громоздкий аппарат для считывания диамикрокарт.[36] Ящички с ними расставлены на стеллажах.

Вся память Института Варнье.

Диана поинтересовалась, все ли досье внесены в электронную память, и служащий архива рассмеялся ей чуть ли не в лицо.

Она знала, что досье обитателей сектора А туда точно внесены. Утром Ксавье подсунул ей восьмерых пациентов, которым надо было, как он выразился, подлечить зубы. Очевидно, их не посчитали важными персонами и не потрудились войти в информационную систему за данными досье. Она двинулась по проходу и принялась изучать корешки папок. Опыт подсказывал ей, что у каждого архивиста или библиотекаря может быть своя система размещения материалов, подчас очень трудная для понимания.

Но Диана довольно быстро поняла, что здешнему сотруднику хватило здравого смысла разместить архив по алфавиту. Отобрав нужные папки, она вернулась к маленькому столику для оформления запроса, потом устроилась в большом тихом зале, вдали от шума и суеты. В ее памяти сразу всплыли воспоминания прошлой ночи, проведенной в подвалах института. Холод охватил ее. С самого утра Диане мерещились мрачные коридоры подземелья, спертый воздух и леденящая сырость, она раз за разом переживала тот миг, когда оказалась в полной темноте.