Цареубийство 11 марта 1801 года - Николай Александрович Саблуков

Пален и Валериан Зубов находились внизу в страхе и трепете, так как никто (из заговорщиков) не возвращался к ним. Но вот те наконец спустились, и раздались громкие возгласы:

— Павел умер! Да здравствует Александр!

Пален и сопровождавшие его командиры вторили им, солдаты же молчали.

Тогда Уваров и Талызин сказали им:

— Как! Вы не рады, что Александр ваш император?! Павел захворал сегодня утром; он только что скончался, и наш новый государь заставит нас забыть своего отца, который был уже чересчур строг.

Пален по-немецки спросил своего адъютанта, побывавшего наверху:

— Что, он уже холодный?

— Да, я уже докладывал вам об этом.

— Тогда я поднимусь.

Он направился прежде всего к г-же Ливен, разбудил её и сказал ей:

— Подите к государыне и доложите ей, что Павел скончался от апоплексического удара и что Александр наш император.

После этих немногих слов он пошёл к великому князю Александру, разбудил его и сказал, опустившись на колени: «Приветствую вас как моего монарха! Император Павел только что скончался от удара». Великий князь вскрикнул и был близок к обмороку. Но Пален коротко сказал ему: «Ваше величество, дело касается как вашей личной безопасности, так и безопасности всей царской фамилии. Соблаговолите немедленно одеться и явиться к колеблющимся солдатам, чтобы успокоить их. Вот — князь Зубов, генерал Беннигсен и ваш генерал-адъютант — все были свидетелями кончины императора Павла. В ожидании вашего величества я пойду к императрице». Графиня Ливен уже успела разбудить государыню, которая, увидев её в ночном костюме, воскликнула: «О Боже! Неужели кто-нибудь из моих детей так тяжко захворал?» — «Нет, я имею сообщить вам нечто гораздо более печальное. Государь только что скончался!» Императрица воскликнула: «Его, наверное, убили: мне казалось, что я слышу шум и подавленные крики». Г-жа Ливен заставила её накинуть на себя кое-что из платья. В тот момент, когда императрица хотела войти в комнату государя, она заметила Палена, который приказывал часовым не впускать её.

«Как, — воскликнула она, — у вас хватает смелости запретить мне доступ в комнату моего супруга?!» — «Я обязан сделать это ради вашего величества и славы нашего императора Александра, которая может быть скомпрометирована слишком бурными излияниями чувств. Император Павел скончался от паралича». — «Я хочу видеть его, его убили!» — Она заклинает солдат пропустить её. Тогда Пален говорит им: «Именем государя запрещаю вам впускать её теперь, когда она вне себя от горя». Он хотел выгадать столько времени, чтобы успели одеть усопшего и уничтожить все следы убийства. Павла поспешно одели; ему надвинули шляпу на лицо и повязали горло большим белым носовым платком.

Предусмотрев всё, поспешили отправить ординарцев ко всем полковым командирам и во все департаменты, так что к 5 часам утра уже успел собраться сенат; войска были наготове, чтобы присягнуть новому государю, и курьеры были отправлены к генерал-губернаторам и к дворам великих европейских держав.

Генерал-прокурора Обольянинова арестовали лишь с целью помешать ему предпринять что-нибудь в пользу Павла. После (обнародования) манифеста Александра его освободили из-под стражи. Но новый государь немедленно же назначил генерал-прокурором Беклешова.

Известие о кончине Павла достигло Риги 15-го числа; 16го, когда я только что встал из-за обеда, ко мне вошёл один из моих друзей со словами: «Великая новость! Павел скончался. Александр — царствует; только что прибыл курьер». Излишне заявлять, как глубоко я был потрясён этой вестью, хотя предчувствовал и предвидел эту катастрофу.

На следующий день меня посетил Д... и сообщил подробности. Курьер, старый его знакомый, кроме того, присовокупил, что заговорщики в Петербурге говорят о случившемся во всеуслышание и хвастают этим, как актом справедливости, совершенным с целью прекращения страданий двадцати миллионов людей.

Письмо, полученное одним рижским купцом, подтвердило все подробности. Заговорщики были в нём поименованы, а Палену приписывалась позорная честь, что он был зачинщиком и главным действующим лицом этой ужасной сцены, отблагодарив таким образом Павла за все его благодеяния и неограниченное доверие.

Акты милости молодого императора и любезное письмо, полученное от Беклешова, навели меня на мысль поехать в Петербург, чтобы выхлопотать себе там пенсию, которой меня лишили при увольнении, хотя я всегда исполнял свои обязанности с добросовестной точностью.

Я выехал 24 апреля (из Риги); волнение моё усиливалось тем, что состояние моего здоровья одно время вызывало во мне сомнение в возможности когда-либо свидеться с моими столичными друзьями и знакомыми. Приток приезжих в Петербург со всех концов империи был в то время так велик, что все гостиницы были переполнены. Граф Виельгорский приютил меня у себя, что послужило мне большим нравственным удовлетворением.

Никогда ещё новое воцарение не вызывало такого всеобщего восторга! Это было какое-то опьянение, возраставшее с каждым днём, благодаря возвращению ссыльных и заключённых.

Молодой государь неустанно повторял, что будет управлять государством только согласно закону, и старался окружить себя людьми, служившими ещё при Екатерине, которую он избрал себе образцом. С 15 апреля он уволил Палена от должности главного управляющего почтами и назначил на этот пост сенатора Трощинского. Одновременно с этим получил отставку и Кутайсов с разрешением уехать из Петербурга.

Александр восстановил Тайный Совет, первыми членами которого он назначил: фельдмаршала Салтыкова, обоих Зубовых, вице-канцлера князя Куракина, генерал-прокурора Беклешова, государственного казначея Васильева, Палена, князя Лопухина, князя Гагарина, адмирала Кулешова и Трощинского. Он приказал освободить всех арестованных английских матросов и заявил, что готов остаться лишь покровителем Мальтийского ордена, предоставляя последнему право избирать себе другого гроссмейстера, согласно желаниям заинтересованных в этом вопросе европейских держав. 2 апреля Александром была уничтожена тайная канцелярия, и в тот же день восстановлена во всей своей первоначальной силе дарованная Екатериной грамота о вольностях дворянства.

Первый свой визит я сделал Беклешову, который принял меня очень хорошо; затем я поспешил выразить свою благодарность Лопухину и т.д.

Я долго не мог решиться пойти к Палену; но наш уполномоченный от дворянства Корф, бывший в то время в Петербурге, уверял меня честью, что Пален в разговоре с ним отозвался обо мне дружески и с похвалой; к тому же он был курляндским генерал-губернатором, вследствие чего я был обязан засвидетельствовать своё почтение если не лично ему, то исправляющему эту должность. Он (Корф) предложил сопровождать меня к нему; (я согласился) и мы отправились туда в 11 часов.

Комната, смежная с его кабинетом, был набита битком генералами, чинами департамента иностранных дел, лицами всех чинов и национальностей. Мы узнали, что его превосходительство совещается как раз с посланником графом Разумовским, которому