ОГПУ против РОВС. Тайная война в Париже. 1924-1939 гг. - Гаспарян Армен Сумбатович

Вместе с Кусонским арестовали еще 32 офицера Русского общевоинского союза. В камере с ним были Борис Солоневич и поручик Колоколов. Они, как могли, поддерживали генерала. Но даже им он не сказал, в чем его обвиняют. Даже накануне рокового дня 26 августа 1941 года Кусонский хранил гробовое молчание. Лишь слезы текли по его сильно похудевшему лицу.

Что же он скрывал?

А скрывать ведь было что! Генерал фон Лампе забросал различные ведомства Германии просьбами освободить Кусонского. Дескать, он старый, никуда не сбежит и в любой момент предстанет пред судом.

Ему ответили отказом!

Что же такого совершил генерал, что заставляло немцев держать его в концлагере? Что же такого сделал Кусонский, что немцы заставили его ковырять киркой камни? Ведь ни до, ни после этого пленные генералы в немецких концлагерях не работали!

Почему охранники издевались только над одним Кусонским? Этому должно быть какое-то объяснение. К высшим армейским чинам отношение у немцев было уважительное, о чем сохранилось немало воспоминаний советских генералов, бывших во время Второй мировой войны в плену. Да что там далеко за примерами ходить: в концлагере сидел и Шатилов. И вышел оттуда благополучно. Так за что же ежедневно избивали генерала Русской императорской армии, ярого антикоммуниста Кусонского? Могу только высказать предположение: ему мстили за предательство Миллера. В Германии были прекрасно наслышаны о том, что такое «красный террор» и иллюзий по поводу судьбы председателя Русского общевоинского союза не строили.

Узнав о смерти Кусонского, председатель РОВС Архангельский писал фон Лампе: «Немцев мы в этом не виним». Кого же тогда винил генерал в гибели своего соратника?

Именно работа Кусонского на Москву объясняет все в этой истории. Агенту нужно алиби. Он его обеспечил, подставив под удар Скоблина. Да, его подозревали и задавали неприятные вопросы. Но он был на свободе и, сложив полномочия начальника канцелярии Русского общевоинского союза, вернул всем уважение к себе. Ошибся, с кем не бывает. Но осознал и совершил мужественный поступок — не счел возможным после этого занимать руководящие посты в РОВС. И если бы не провал Третьякова, никто бы и никогда не узнал правду.

Почему же немцы не стали афишировать результаты следствия? А им не было до этого ровным счетом никакого дела. Какая разница, кто из «унтерменшей» был агентом НКВД? Главное, что его уничтожили. Это первое. Гестапо вообще мало интересовало детали «русской войны в Париже». Но были серьезные основания предполагать, что Третьяков продолжает разведывательную деятельность. И не столько против русской эмиграции, которая в тот момент Москву не особо интересовала, сколько против Третьего рейха. Наверняка Третьякова пытались перевербовать. Когда же это не вышло — расстреляли. Газетам об этом сообщать было без надобности. Это второе.

Предвижу вопрос: а почему и Кусонский и Скоблин одновременно не могли работать на Москву? Скажем, один на НКВД, а другой на ГРУ. То есть в порядке социалистического соревнования, кто больше секретов выведает, два агента независимо друг от друга трудились. Потом одному из них надоела конкурирующая фирма, и он решил от нее избавиться. Товарищ Сталин поощрил его инициативу, и одним ценным информатором у Москвы стало меньше. Так выходит?

Это не может быть хитроумной комбинацией НКВД в силу хотя бы одной причины. Если на секунду допустить, что оба работали на СССР, то провал Скоблина автоматически поставил крест на мечте получить своего агента в должности председателя Русского общевоинского союза. Зачем было выводить из игры того, кто мог бы возглавить организацию? Совершенно очевидно, что при живых Шатилове и Абрамове шансы у Кусонского занять место лидера были между нулем и ничем.

Осталось ответить только на последний вопрос: для чего понадобилась подмена героев этой истории. Могу высказать лишь свое предположение. После сверхуспешных для советской разведки этапов операции «Трест» нужно было держать марку. Последний командир легендарного Корниловского ударного полка, начальник «Внутренней линии» звучит гораздо весомее, нежели начальник канцелярии РОВС. Обыкновенный секретарь в общем-то. Хотя и с генеральскими погонами. В момент, когда кому-то пришла в голову эта идея, почти все участники тех событий были давно мертвы. Помните, как у Стивенсона: «мертвые не кусаются».

Но была и более существенная причина. У Скоблина и Плевицкой близких родственников в эмиграции не было. А у Кусонского оставались жена и сын. Больше того, сын, по некоторым данным, участвовал в движении Сопротивления. Завербовать его никакого труда не составляло, тем более что для русского зарубежья фамилия Кусонский была не пустым звуком. И кто знает, сколько лет он потом мог работать на Москву…

* * *

Бывший штабс-капитан Петр Ковальский был расстрелян в 1937 году. После возращения из Европы он работал старшим бухгалтером конторы «Главхлеб» в Ворошиловграде. Там его и арестовало управление государственной безопасности НКВД по Донецкой области.

В обвинительном заключении отмечалось; «Из дела-формуляра видно, что Ковальский при использовании по линии ИНО имеет ряд фактов, подозрительных в проведении им разведывательной работы в пользу Польши». Этого оказалось вполне достаточно для смертного приговора. Следователь и не подумал узнать, кто такой Ковальский, в Главном управлении госбезопасности НКВД в Москве, которое потом два года тщетно разыскивало его по всей стране. Зачем-то он вдруг срочно понадобился….

ЧАСТЬ V.

«ВНУТРЕННЯЯ ЛИНИЯ» В БОЛГАРИИ

Уходят души белым роем Летят в лазурь, в страну без слез Поклон немеркнущим героям! Да примет в руки их Христос! Мы, пережившие, узнаем Когда-то все их имена И над горящим нынче краем Взойдут пшеницей семена. Юрий Миролюбив

Долгие годы, собирая буквально по крупицам информацию о контрразведке РОВС, я был убежден: воспоминаний об этом никто из ее чинов не оставил. Страшная клятва «линейцев» заставила их унести с собой на тот свет все, что они знали об организации. Однако к моему огромному удивлению, такие воспоминания существовали. Их автор — бывший капитан Русской Освободительной армии генерала Власова Павел Николаевич Бутков, до сих пор живущий в США. Его свидетельство о двух операциях «Внутренней линии» настолько уникальны и значимы, что я позволю себе привести их почти полностью.

«Я окунулся в более серьезную работу, борясь против сталинского террора в России и за границей. Одним из способных в этой сложной ответственной и рискованной работе оказался капитан Дроздовского артиллерийского дивизиона РОВСа Клавдий Александрович Фосс. В то время в Советской России свирепствовала ежовщина и по повелению “гениального “ Сталина уничтожала весь цвет Красной Армии, начиная с маршалов Тухачевского, Блюхера, и весь высший командный состав Красной Армии. Сталину всюду мерещилась измена. В Болгарию переправлялись из всех пограничных с Россией стран те, кто смог уйти от этого. Болгарский генеральный штаб, с которым работал рука об руку наш белый штаб, помогал всем этим перебежчикам. Все западные государства, и особенно англичане, французы и, конечно, немцы, очень всем интересовались и помогали белым в этой невиданной работе.

Капитан Фосс тогда особое внимание обратил на меня и всячески старался привлечь к этой работе, но сначала давал небольшие поручения. Было обращено внимание на советское полпредство и тогдашнего полпреда в Софии Раскольникова (настоящая его фамилия была Ильин, он плавал по Волге в чине мичмана перед самой революцией, был участником Кронштадтского восстания). Раскольников, как дипломатический представитель, должен был появляться на всех официальных приемах. И когда праздновались болгарами праздники, такие как освобождение Болгарии, то наряду с русскими ветеранами и генералами приглашали и его. Вот тут-то и произошла для него неприятная история, когда во время такого приема в честь освободительницы России запели “Боже, Царя храни“, так как болгары другого гимна тогда и не знали. Сейчас же пошла депеша в Москву Ежову, что Раскольников поет “Боже, Царя храни“ и братается с царскими и белыми генералами. Его сразу же вызвали в Москву, и тут Фосс через нашего капитана Браунера, который ведал отделом болгарской политической полиции, предложил ему и его жене Музе, у которой только что родился ребенок, помощь.