Берегите бороду - Александра Лосева

— Иефа, сядь! — яростно рявкнул Ааронн и сверкнул глазами. Иефа захлопнула со стуком рот, шумно выдохнула и плюхнулась опять на землю. — Я не мог найти след. Понимаешь, я сам его найти не мог! Очень не хотелось терять время. А волки… Даже самый старый друид не сможет стать лучшим следопытом, чем серый охотник. И я попросил, не потребовал, понимаешь, а попросил, как равный, а тут ты… Все испортила!

— Совсем все?

— Не знаю. Утром увидим. — Ааронн помолчал немного, помялся и добавил. — Нашим об этом знать совершенно необязательно.

— Я смотрю, в этом походе вообще никому ни о чем знать не нужно! — Иефа раздраженно отмахнулась от одинокого комара и поднялась на ноги. — Идем обратно, а то заметят, что нас нет — невесть что подумают.

Ааронн хмыкнул насмешливо, встал, отряхнул штаны и собрался было что-то сказать, но не успел. Раздался чудовищный треск, как будто через заросли ломился медведь. Иефа в очередной раз вспомнила об оставленном в лагере арбалете и спряталась за эльфа, готовясь к новым неприятностям, но Ааронн повел себя странно. Вместо того чтобы готовиться к неравной схватке, или (что было бы, конечно, разумней в данной ситуации) дать стрекача, проводник выудил Иефу из-за своей спины, сгреб в охапку и изобразил на лице крайнюю степень восхищения. У Иефы от изумления дар речи пропал — она слабо трепыхалась в цепких объятиях эльфа, с ужасом прислушиваясь к приближающемуся треску сучьев, и нервно оглядывалась по сторонам, пытаясь понять, на каком этапе этой ночной прогулки Ааронн сошел с ума: еще на поляне с волками или уже после? Ааронн не только не собирался ее отпускать, но еще и повернулся спиной к источнику звука, изо всех сил делая вид, что ничего не слышит. Болезненно охнула, сломалась и повалилась на землю молодая березка, и на поляну выскочил дварф в самом боевом настроении, с топором наизготовку. Вслед за ним появился Зулин, перед которым в воздухе плыл внушительных размеров светляк явно магического происхождения. Эту всклокоченную процессию замыкал Зверь, устрашающе сверкая глазами и ругаясь на свой кошачий манер. Стив пробежал еще несколько шагов, заметил скульптурную композицию «Полузадушенная полуэльфка в полуобъятиях полубезумного друида» и замер. Иефа пискнула что-то невразумительное, дернулась разочек и тоже замерла. Стив опустил топор, обернулся к растерявшемуся магу и выдал яростную матерную тираду на дварфском, которую закончил громогласным:

— Я ж говорил, что они на свиданку пошли!

Справедливости в мире нет! Это было ясно с самого начала, еще с рождения, но что-то мешало поверить окончательно. Давно пора признать, что это «что-то» называется глупость. Иефа пыталась заснуть, изо всех сил жмурила глаза, даже овец считала, но тщетно. Перед мысленным взором полуэльфки плясала вереница насмешливых лиц, и все они кричали, хохотали, презрительно кривили губы, недовольно хмурили брови. Ей никогда никто не поверит — и это самое обидное. Что стоит слово бродячей полукровки против слова эльфийского принца, друида, следопыта и черт его знает еще кого? Ответ очевиден. Можно все. Можно кричать, доказывая свою правоту, можно плакать, можно на поединок, елки-моталки, вызвать! А всем плевать. Ну и что, ну и пусть себе трепыхается. Мало ли, что она там бормочет. Побормочет и перестанет. А мы выговор сделаем, чтоб впредь неповадно было. А мы теперь пальцем тыкать будем до конца похода. А мы отвернемся равнодушно и сделаем вид, что полукровки вообще разговаривать не умеют. Ах, умеют? Что вы такое говорите? Нет, это вам показалось. Верьте слову! «Господи, зачем я в это ввязалась?» — думала Иефа, кутаясь в плащ, ворочалась, краснела и мучалась от воспоминаний. Вернувшись в лагерь, Зулин первым делом устроил чтение нотации О Приличном Поведении Во Время Тайных Походов, а также О Соблюдении Субординации Во Время Выполнения Задания. («Иефочка, милая, запомни раз и навсегда: я не ханжа, но, тем не менее, требую, чтобы свои интимные отношения с Ааронном ты отложила на после завершения операции. И вот еще что: служебные романы еще никогда ни к чему хорошему не приводили») Иефа топала от возмущения ногами, сверкала глазами почище, чем волки в лесу, и требовала, чтобы ее, наконец, выслушали, и пусть Ааронн подтвердит, если ее, Иефы, слова не достаточно. Но Ааронн скромно молчал, загадочно улыбался и явно не собирался ничего подтверждать, и уж тем более ничего не отрицал, чем окончательно убедил Зулина. Стив ворчал и плевался, хмуро поглядывая то на Иефу, то на Ааронна, и вообще всячески выражал презрение. Полуэльфка побушевала-побушевала, а потом выдохлась и замолчала, и повернулась ко всем спиной, и обиделась на весь мир, твердо решив про себя, что вот теперь они точно не дождутся от нее ни одного лишнего слова, не говоря уже об утренних тренировках. И когда Зулин командным голосом объявил, что следующее дежурство будет ее, Иефа даже не съязвила ни разу, а только сказала, что дежурить отказывается, потому что свое уже сегодня отдежурила. Весь эффект, правда, испортил Стив, пробормотав: «Знаем мы, что это за дежурства такие утомительные. Видели, небось». Нет в мире справедливости!

Насмешливые лица кружились, кружились и кружились в бесконечном хороводе, и менялись, и Зулин уже перестал быть похожим на Зулина, и Стив перестал быть Стивом, и марево вокруг Иефы заговорило и зашептало на разные голоса. Иефа превратилась в лесную грустную птицу и полетела над верхушками деревьев, задевая крыльями мягкие зеленые маковки, и была ночь, и луна смотрела ей в спину, и от этого лес был уже не зеленым, а черным, изрезанным серебристыми полосами света. Луна летела вслед за Иефой и никак не могла догнать, и от этого бесконечного, ненасытного преследования становилось очень жутко. Иефа махнула крылом и ринулась вниз, прячась от луны, и теперь летела медленно, уворачиваясь от черных цепких веток. Стало немного легче, не так страшно, и запахло водой. Иефа опустилась на четыре серые лапы и потрусила на запах, поглядывая по сторонам, а ночь кричала тысячью голосов, и где-то среди них слышался один главный голос — пронзительный и звучный голос волчьего голода. Иефа втянула носом сырой воздух и вздыбила шерсть на загривке. Впереди больше не пахло водой. Вернее, нет, не так. Вода впереди больше не пахла, как должна пахнуть вода. Теперь у нее был запах жадности и смерти. Плохая вода. Иефа попятилась и даже заскулила, поддавшись тоскливому ужасу этого запаха, и тут лес за ее спиной вспыхнул, и ненавистное желтое, как Иефины глаза, пламя опалило шерсть. Иефа шарахнулась в сторону и вспорхнула вверх, спеша подняться выше деревьев, но ветки превращались в руки, хватали ее за крылья и швыряли вниз, и едва хватало сил, чтобы спружинить на четырех лапах, прыгнуть и снова взлететь. Огонь гнал ее вперед, к страшному запаху, воздух раскалился, едкий дым забивался в горло, щипал глаза. Иефа закашлялась, упала, разодрала коленку и ладонь, и еще успела подумать, что играть теперь сможет нескоро, когда слева и сзади стали валиться пылающие деревья. Оставалось только сгруппироваться и последним отчаянным прыжком одолеть расстояние между буераком и спасительной пустошью. Иефа прыгнула, трансформируясь на лету, поскользнулась на жухлой траве и с диким криком свалилась в воду, и вода поглотила ее. И уже опускаясь на дно, чувствуя на горле стальные жадные пальцы, Иефа отчаянно дернулась, оскалила волчью пасть, забила слабеющими крыльями и тогда увидела перед собой безумные-безумные глаза мертвого озера.