Замки из песка (СИ) - Князева Анастасия

– Я не ваша собственность и не вам решать, как и с кем мне следует общаться. Прошу, запомните это раз и навсегда, – во мне кричали злость и обида. Они возникли совсем неожиданно, но были так сильны, что я уже не могла с ними справиться. В какой-то момент мне показалось, будто я могу отплатить ему за всю ту боль, которую он заставил меня пережить в прошлом. – Больше я не позволю вам управлять моей судьбой! Во второй раз я не позволю вам сломать себя!

 Дмитрий

Я был зол. На себя, на нее, на Алессандро, на Макса, в конце концов. После бессонной ночи я больше походил на бешеного пса, чем на цивилизованного человека, коим пытался казаться. Меня бесило то, что мы находились в гостях у Ди Аллегро. Меня раздражали приставучие, словно пиявки, родственники Алессандро со своими глупыми светскими беседами. Я раздражался от того, что все вокруг говорили на итальянском, и я ни черта не понимал из их быстрой, сумбурной речи. Но больше всего мне не нравились, явное теплые, отношения, установившиеся между Мери и Ди Аллегро.

Когда она, как ни в чем, ни бывало, пришла и села рядом с этим итальянцем, я был готов перевернуть на него стол. Эта сладкая парочка действовала мне на нервы сильнее, чем красная тряпка тореадора на бешеного быка. То и дело, он наклонялся к ней, одаривая девушку такими взглядами и улыбками, от которых у меня сводило желудок. Отношения, сложившиеся межу этими двумя, вызывали во мне яростную бурю протеста. Какого черта она это делает?! Почему Мери может быть приветливой и милой со всеми, но только не со мной?!

Тогда, что значило ее вчерашнее поведение? Я прекрасно помнил каждую секунду, проведенную рядом с ней. Моя кровь вскипала каждый раз, стоило мне вспомнить наш поцелуй. Сладость ее медовых губ, тихий, едва уловимый стон, когда мы оба перестали контролировать себя. Я не мог придумать все это. Наша страсть была не просто сильной, она была обоюдной. Мери не притворялась, когда отвечала на мой поцелуй, когда льнула ко мне. В тот момент она была настоящей, и между нами не стояло никаких препятствий…

Мне нужно было поговорить с ней. Я хотел понять, что творится в ее маленькой красивой головке, и почему мы не можем вести себя как вчера. Острая необходимость объясниться с ней, услышать ответы на свои вопросы, заставила меня забыться. Немаловажную роль в этом сыграла и ревность. Это чувство сносило мне крышу, лишало привычной рассудительности.

Моя ошибка была в том, что я позволил себе думать, будто имею на нее какие-то права. Я вообразил, будто значу для нее хоть что-то, за что был вынужден заплатить. Заплатить по полной программе.

Жестокие, пропитанные откровенной злобой, слова девушки послужили мне холодным отрезвляющим душем. Всего парой, точно подобранных, фраз ей удалось не только пробудить меня от сна, но и почувствовать себя последним ничтожеством.

– Во второй раз? – на миг мне показалось, что я ослышался. – Что это значит?

Мери стояла передо мной, словно тигрица, готовая к решающему броску. Ее прекрасные карие глаза, глядя в которые я был готов забыть обо всем не свете, сейчас, были холоднее арктического льда. Она была другой, совсем не похожей на ту хрупкую и нежную девушку, чья робость и неискушенность пленили меня с первого взгляда. Эту девушку я не знал. Или…

Нет. Это невозможно. Я бы никогда не смог забыть ее, если бы нам довелось встретиться раньше. Ведь, правда, же? Этот образ я трепетно хранил в своем сердце на протяжении долгих и долгих лет. Она была моей мечтой. Ангелом, рядом с которым я становился лучше. Моим волшебным сном, миражем наяву…

– В чем дело? – я не мог понять причины ее мертвенной бледности. Кожа Мери стала пепельного цвета, губы сложились в тонкую линию. Каждый раз, когда я пытался встретиться с ней глазами, она упорно отводила взгляд в сторону. Длинные черные ресницы неуверенно затрепетали, словно она боролась с непрошеными слезами. – Мери? Почему ты молчишь? Ответь мне!

В любой момент рядом могли оказаться гости или хозяева дома. Мы стояли в коридоре, рядом с винтовой лестницей, поднимающейся на второй этаж. За ее спиной было открытое витражное окно, яркий солнечный свет освещал девушку, подчеркивая неестественный цвет ее кожи. Я с трудом удерживал себя от того, чтобы не схватить ее за плечи и затрясти, дабы привести в чувства. Эту Мери я совсем не знал. Она была чужой, далекой и незнакомой. Она пугала меня, вызывала неприятные догадки и ассоциации. Я не хотел поддаваться им, не мог допустить этого.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Это не важно, – произнесла она едва слышно. При этом, синяя вена на ее белой шее дрожала с невероятной скоростью. Она снова боялась меня. Это страх исказил совершенные черты девичьего лица, превращая его в жалкое подобие той Мери, которую я любил всем сердцем. Я чувствовал, как в моей груди возникает и начинает распространяться пустота. – Просто, забудьте о том, что я сказала. Я неправильно выразилась.

Словно в замедленной съемке, я смотрел на то, как она отдаляется от меня. В эту секунду между нами простерлась не просто пропасть, а Марианская впадина. Мери уходила от меня, оставляя после себя еще больше сомнений и вопросов. Я не мог этого допустить.

В два шага нагнал ее, мои пальцы сомкнулись на тонком запястье, заставляя остановиться. Развернув ее к себе, другой рукой поймал упрямый подбородок и приподнял. Мне нужно было увидеть ее глаза, прочитать ответ во взгляде девушки.

– Почему ты постоянно убегаешь от меня? Что все это значит, Мери? Что?!

Стоило мне немного повысить голос, как она забилась в моих руках, словно пойманная птица. Неприкрытый ужас застыл в ее глазах, слезы заструились по ее щекам.

– Т-ты плачешь? – я не мог говорить. Спазм в горле перекрыл доступ кислорода, мурашки забегали по моей спине. Ее слезы ранили меня в самое сердце, причиняли почти физическую боль. – Ты боишься меня, воробышек, – это уже не было вопросом. Правда оказалась намного опаснее, чем я мог себе представить. В памяти всплыл вечер в отеле, когда я впервые задумался об этом. Ее боль была намного сильнее, чем я предполагал. Рана, которую она так отчаянно пыталась скрыть, оказалась слишком глубокой. – Господи, – простонал я, разжал пальцы и отпустил ее. Все, наконец, встало на свои места. – Мне… мне так жаль, – глупые, ничего не значащие, слова лились из меня, словно из рога изобилия. Впервые за всю свою жизнь я не знал, что нужно говорить и как следует себя вести. Жестокость ситуации граничила с абсурдом. Я – монстр, способный совершить изнасилование, по уши влюбился в жертву насилия…

Как это произошло? Когда? Понес ли этот подонок заслуженное наказание?

Я бы отдал все на свете, лишь бы вобрать в себя всю ее боль. Мне было невыносимо наблюдать за тем, как она плачет, как превращается в испуганного загнанного зверька. Мери не должна была пережить подобное! Она не заслужила такой участи. Никто не заслуживает этого.

Куда ты смотрел, Боже?! Как мог позволить этому случиться?!

Подавшись вперед, хотел обнять ее, прижать к себе, утешить. Я не мог оставить ее наедине с этой болью. Не хотел, чтобы она была одинока. Но Мери не позволила мне прикоснуться к себе. Взметнув руки в воздух, девушка отрицательно заметала головой, запрещая мне двигаться.

– Не надо, – тихий голосок звучал уверенно, в нем слышались стальные нотки. – Не трогай меня. Не смей.

Я подчинился, несмотря на то, что все внутри меня отчаянно протестовало этому. Желание Мери стояло для меня на первом месте. Я понял, что отныне сделаю все возможное, чтобы стереть из ее памяти все страшные воспоминания.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Ты будешь свободной, воробышек, – поклялся я мысленно. – Ты снова начнешь летать. Мы вместе залечим твои крылышки. Я даю тебе слово, девочка. Ценой собственной жизни, но я верну тебе то, что у тебя отняли. Я верну все твои мечты. Клянусь!

Я отчаянно желал, чтобы она услышала и поняла меня. Мне еще ни разу не приходилось испытывать такой уверенности. Только, встретив ее, я понял, как важно уметь чувствовать чужую боль. Понятия «сострадание» и «сопереживание», отныне, были не пустыми словами, как я думал прежде. Черствое, ожесточенное сердце Дмитрия Лебедева, наконец, начало биться не просто так, а ради одного-единственного человека. Отныне моя жизнь имела смысл. Я больше не принадлежал себе, не был потерявшимся странником. Мой путь озарил свет одинокого маяка, указав верное направление.