Божок на бис - Катлин Мёрри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мы ждем подолога.
– Это не я.
– Мария в декрете, в прошлый раз приходил мужчина. Я решила, что вы, может, как раз тот мужчина.
Перед тем, как дверь открылась, я нервничал. Но тут же просто выводок старушек обитает, они, глядишь, порадуются такому вторжению в их однообразный график.
– Тут в больнице жила одна женщина.
– Я там жила, – она мне, а сама оживляется. – Я одна, кто все еще помнит миссис Джейкс. Шотландку. Она белье расстилала сушиться на траве, а сестра Маргарет считала, что оно так испортится, а оно не портилось. Ее помню и ее фасонную шляпку. Ту шляпку мало кто помнит.
Она болтает, а я смотрю ей за спину в прихожую. Там все довольно обычно, если не считать калитки у входа на лестницу и подъемника. К стене пришпилены официальные с виду объявления – может, табели, чтоб в них отмечаться. Дверь в конце коридора открыта, я вижу уголок кухни. Откуда-то доносятся голоса.
– Если зайдете, я вам Маркуса найду. – Она показывает мне на стул, куда можно сесть, – туалетный такой, с дыркой посередке.
Обойдусь, пожалуй.
Внутри как в сауне: батареи шпарят, видать, на полную мощность. Но наша старушка укутана, как капуста: блузки, кофты, а поверх – шарфик.
– Вы на что собираете? – спрашивает.
– Я не собираю. Вы мне Маркуса хотели позвать.
– С какой целью, позвольте спросить?
– Это насчет одной женщины из старой больницы. Летти Кайли.
Старушка приосанивается.
– Я она и есть.
– Что?
– Я она и есть. Летти Кайли.
Ё-моё. Я она и есть. Живая. Это она. Кукуху свою проводила с концами, а сама живей некуда.
– Племянница моя все никак не распечатает фотокарточку, – говорит и голову свешивает.
Племянница? Семья у нее, значит, тоже была.
– Вы б могли мне помочь, и я вам тогда пойду навстречу.
– Это как? – спрашиваю.
– Вы бы мне сняли копию с газеты.
Не знаю, что и сказать. На вид она такая старая. Любые вопросы исчезают у меня из головы. Она достает из кармана здоровенную тряпищу и сморкается, после чего люто утирается ею же.
– Вы Летти Кайли? – переспрашиваю.
– Я, я, – она мне. – У меня есть адрес отдела, который отвечает за фотографии. В блокноте записано, у меня в комнате. – Накрывает почти все лицо своим сопливником, поглядывает из-под него на меня. Может, это вообще кухонное полотенце, а не носовой платок.
– Где же Маркус? – говорю. Хорошо б, чтоб этот Маркус, кто уж он там есть, поднял свой зад и пришел мне на выручку.
– Вы знакомы с Маркусом?
Дело ясное, что дело небыстрое. Она жмет на что-то у калитки, и путь на лестницу открыт. Напрочь не все у человека дома. Надеюсь, когда они с Батей знались, она была в лучшей кондиции. Иду на голоса. Чтоб чего-то внятного от нее добиться, мне понадобится помощь.
На первой двери, к которой я подхожу, табличка “Гостиная”, а под ней – “Это наше место счастья”, и еще ниже: “ПУЛЬТ ОТ ТЕЛЕВИЗОРА ИЗ КОМНАТЫ НЕ ВЫНОСИТЬ”.
Мужчина говорит громко:
– Нет, Патриша, давай разберемся. Ох батюшки, похоже, тебе удача привалит. Но бойся чужаков, дары приносящих. А у тебя что, Дорин? Ты когда? Помню, ты Козерог, упрямая, как коза. Впереди солнечные деньки. Готовимся к большой поездке.
О чем он, блин, вообще? К большой поездке на кладбище – вот какая у этой братии ближайшая большая поездка, если судить по Летти.
– Пыха, ты мне киваешь, ты согласна…
Захожу в гостиную и вижу тыльную сторону мужика в чем-то вроде синей униформы. Сидит за столом, читает двум женщинам гороскопы из “Сан”[121]. Та, которая ко мне лицом, – крохотуля, подперта подносом, приделанным к подлокотникам ее кресла-каталки. Вторая спит, парик на розовой голове набекрень, рот нараспашку. Большой экран в углу работает чуть слышно, в полном разгаре какая-то кулинарная программа. Я выдаю липовый кашель, Маркус оборачивается. Я б решил, что он из Индии или типа того.
– О, здрасьте, – говорит. – Как это вы вошли?
– Она мне открыла. Летти.
– Смелая, смелая девица. Не положено им такое. Вы новый подолог?
– Нет, я как раз Летти искал, но не думал…
– Что за Летти?
– Она мне дверь открыла.
– В смысле, Бернадетт.
– Она сказала, что ее зовут Летти.
– Она сердится, потому что мы сделали перерыв в снукере.
– В снукере?
– По телевизору. Она выбралась на улицу?
– Нет, ушла по лестнице наверх.
– Она всякое болтает, но звать ее Бернадетт. Может, вы ищете дневной стационар?
Конечно же, это не она. Чего я так легко повелся? Жуть как обламывает. Даже если она все шурупы из черепушки растеряла, я хотел… не знаю, в общем, чего я хотел.
– Дай, дай, – долетает тихий голосок из-за двери. Я не сообразил, что комната – она как “Г” по форме. Еще одна старушка сидит в закутке, который за дверью. Голова опущена, драит ложку замшей, очень тщательно. – Дай, дай, – опять она.
– Не волнуйся, Пыха, – Маркус ей. – Сейчас будет чай.
Она, видимо, говорила “чай”, а не “дай”. Чтоб с такой публикой иметь дело, надо спозаранку быть на ногах.
– Прощай, – говорит старушка-чистюля. – Прощай.
– Она имеет в виду “привет”, – поясняет Маркус. – У нее речь задом наперед.
– Прощай, Уильям, – опять подает она голос и машет мне ложкой. Вдруг ни с того ни с сего у меня перехватывает дух. Рюкзак делается неподъемным вусмерть, Божок из меня весь воздух высасывает. Может, его тоже уело, что дверь нам в итоге, оказывается, открыла не Летти.
– Чувак, все в порядке? – Маркус спрашивает.
– Ага, – говорю.
– Вы какое отделение искали?
Я мямлю что-то про эту историчку, с которой толковал, и про всякое историческое, что она мне рассказала.
– И? – Вид у него растерянный. Я понимаю, что ничего толкового не говорю. Но что-то продолжает из меня переть.
– Она изучает архивы, эта женщина, Эвелин Сэйерз.
– Да, конечно. – Тут он расслабляется. – Эвелин. Она здесь навещает наших дам. Очень добрый человек. Разговаривает с ними о былых временах.
– Ага. Вот я тоже исследование провожу.
– Она упоминала какого-то студента. Вы разве сегодня должны были приехать?
Я, глазом не моргнув:
– Более-менее, если удобно, ага. Поговорить кое о каких старых делах. В смысле местной истории.
Он мне выкладывает, как они переселили сюда женщин из главного корпуса, когда тот закрыли, лет пятнадцать назад. Последние обитательницы. Захотели остаться вместе.
– И теперь, пусть и могут жить каждая в своей спальне, Бернадетт с Патришей нам пришлось кровати поставить в одной комнате.
– Привыкаешь, наверное, – говорю.
Он подходит к книжному шкафу, достает какую-то книгу,
