Туринская плащаница - Линн Пикнетт

9

ЗАВЕЩАНИЕ ЛЕОНАРДО

Много таких, кто торгует подделками и ложными чудесами, обманывая толпы глупцов; и если никто не разоблачит их плутни, они всучат свои фальшивки всем и каждому.

Ровно неделю спустя после выхода в свет тиража нашей книги, появившейся в сентябре 1994 г., в британской прессе замелькали сообщения о том, что профессор из ЮАР Николас Аллен выступил с заявлением, что Туринская Плащаница – это фотография и что он доказал это, воспроизведя её копию. Мы немедленно связались с ним через Техникой (Технический университет) в Порт-Элизабет (где он сегодня занимает пост декана отделения математики и дизайна), и между нами сразу же завязалась дружеская и конструктивная переписка.

Наконец, летом 1995 г. состоялась наша личная встреча. Аллен прилетел в Лондон про приглашению Би-би-си, и мы встречали его в аэропорту Хитроу и засняли на видео его встречу. Это был один из эпизодов для программы «Один из нас», посвящённой Туринской Плащанице. Эту программу на основе нашей книги (под названием «Двойная выдержка») снимала по заказу Би-би-си независимая компания «Дэвид Парадайз Продакшн», принадлежащая сэру Дэвиду Фросту. Мы были очень рады возможности встретиться с Николасом и обсудить аспекты методики получения копии Плащаницы. Наша беседа, состоявшаяся в номере отеля «Блумсбери», затянулась до поздней ночи, ставшей одной из самых душных ночей в том году.

Мы были взволнованы возможностью выступить с рассказом о наших исследованиях перед широкой аудиторией в телепередаче, в которой, кроме нас, принимали участие Эльмар Грубер и Хольгер Керстен, а также американские исследователи из лагеря сторонников подлинности Плащаницы. Помимо всего прочего, авторы организовали нашу поездку на родину маэстро – в Винчи, где мы давали интервью в оливковой роще, бродя по родным местам Леонардо, и провели несколько часов на той самой вилле в области Кьянти, где, по преданию, он писал свою знаменитую «Мону Лизу» и где нам под ярким солнцем Тосканы удалось получить лучший наш «снимок». Наш объект, бюст Марка Аврелия, а также уложенная в ящик камера-обскура причинили нам немало неприятностей на таможне в аэропорту Флоренции, поскольку мы почти не говорили по-итальянски, а офицер таможни – по-английски. Программа «Один из нас» открыла нам многие двери, и, оглядываясь назад, мы вспоминаем о ней с откровенной ностальгией.

Николас предпринял свои изыскания исходя из чистой логики: да, Плащаница весьма похожа на фотографию, но чем она является на самом деле? Как и нас, попытаться выяснить тайну реликвии его побудили результаты радиоуглеродной датировки, и он предпринял специальное исследование, плодом которого явилась книга «Туринская Плащаница и хрустальные линзы» (1998), а также публикации нескольких научных статей по той же тематике.[78] Как и мы, Аллен решил проверить гипотезу о том, что Плащаница – это фотография, воспользовавшись для реконструкции её копии реактивами, доступными в тот период, на который указывают результаты радиоуглеродной датировки. Однако, в отличие от нас, Николас имел доступ практически к неограниченному источнику света, о котором мы со своими лампами в тесном гараже в Ридинге могли только мечтать. Он превратил просторный амбар в своём имении в Порт-Элизабет в одну громадную камеру-обскуру и подобрал линзы, не говоря уже об ослепительно ярком и жгучем солнце Южной Африки. Нам же в Ридинге (графство Беркшир) приходилось довольствоваться лишь мягким солнечным теплом. Согласитесь, это далеко не одно и то же.

Благодаря всем этим плюсам Николас получил изображения, оставляющие далеко позади плоды наших усилий. Он создал изображения тела в натуральную величину, тогда как наши снимки ограничивались лишь фиксацией лица. Здесь важнее всего пространство перед камерой. Он использовал другую технику, оказавшуюся куда более простой, чем наша, но дело в том, что мы ставили перед собой несколько иную задачу: доказать принципиальную возможность получения снимков с помощью камеры-обскуры. С самого начала предполагали, что к этой цели ведут несколько путей, и Николас доказал, что мы оказались правы.

Он начал с того, что наносил на кусок льняной ткани покрытие из нитрата или сульфата серебра (оба эти реактива были известны в Средние века) и подвешивал ткань на экране в своём амбаре. Снаружи, напротив отверстия в стене амбара, прямо в фокусе линзы в отверстии, подвешивалось изображение человеческой фигуры, на которое бросало свои лучи яркое южноафриканское солнце. В итоге получался снимок в виде красновато-коричневого негативного изображения, которое «закреплялось» путём помещения ткани в раствор аммония или мочу (которая тоже содержит аммоний). В результате изображение приобретало тот же цвет, что и Плащаница.

Однако важнейшее различие между нашим и его методами состояло в том, что Аллен использовал специальные кварцевые линзы, тогда как мы применяли обычные стеклянные, взятые из фотокамер и слайдоскопов. Кварц имеет целый ряд преимуществ по сравнению со стеклом: его гораздо легче полировать, и он почти полностью пропускает ультрафиолетовые лучи, тогда как стекло в значительной мере задерживает их. Химические реактивы, которые использовали и мы, и Николас, вступали в реакцию с ультрафиолетовым излучением, хотя фальсификатор Плащаницы просто не мог знать этого. Результат оказался весьма важным (Аллен счёл эту теорию весьма интересной). Дело в том, что применение кварцевой линзы позволяет значительно сократить время выдержки по сравнению с использованием стеклянной. Если бы мы воспользовались кварцевой линзой, мы смогли бы получать изображения значительно быстрее.

Как и мы, Николас считал, что в качестве объекта использовалось изваяние, сделанное с натуры, хотя в принципе допускал и возможность использования трупа, но – не более трёх дней, после чего процесс разложения сделал бы дальнейшую работу с ним невозможной (не говоря уж о том, что это было крайне отвратительно).

Хотя в своей книге мы упоминали о том, что мы – первые, кому удалось воспроизвести основные аспекты изображения на Плащанице, Николас, как оказалось, опередил нас. Однако, несмотря на утверждения оппонентов, мы ни в коей мере не основывали свою работу на опытах Николаса, хотя бы потому, что мы никогда прежде не слышали о нём вплоть до публикации нашей книги. Это одно из тех совпадений в науке (что, кстати, встречаются очень и очень нечасто), которые показывают, что мы работали в русле одних и тех же идей, хотя находились на расстоянии многих тысяч миль друг от друга.

Исследования Николаса привнесли в нашу работу ещё одно, крайне важное измерение. Это была не только независимая проверка фотографической гипотезы происхождения Плащаницы. Аллен, на правах учёного, создал теоретическое и техническое обоснование процесса, что было крайне важно для нас. Вопреки мнению некоторых оппонентов, мы нисколько не скрывали того, что являемся дилетантами-любителями. Наоборот, это было одним из наиболее сильных аргументов в нашу пользу. Если нам удалось получить изображение при помощи основополагающего фотографического метода, которым объясняются так называемые «чудесные» свойства изображения на Туринской Плащанице, то же самое способен сделать и любой другой исследователь. Кроме того, нам было более нечего беспокоиться о том, что мы получили лишь уменьшенную копию, а не полномасштабное изображение, ибо Николас как раз и создал изображение в натуральную величину.

Однако, хотя мы были полностью согласны в том, что фотографический метод – одно из наиболее вероятных объяснений создания изображения на Плащанице, мы расходились с Алленом в другом важном аспекте. Николас упорно не соглашался с тем, что автором Плащаницы был Леонардо, приписывая её создание некоему анонимному арабскому фальсификатору XIII в. (Дело в том, что развитие научной мысли в арабском мире в ту эпоху намного опережало познания европейских учёных.) Ссылаясь на данные радиоуглеродной датировки, Аллен утверждал, что Лирейская и Туринская Плащаницы – это одна и та же реликвия, которая появилась слишком рано, и Леонардо просто не мог создать её.

Некоторые критики задают вопрос: если Леонардо действительно изобрёл этот метод, почему мы располагаем всего одним образчиком его практического применения? Как мы уже говорили в главе 8, в старину опыты с оптикой и линзами считались откровенно дьявольским занятием, и публично объявить о своих опытах в этой области мог лишь тот, кто горел желанием взойти на костёр. Однако в арабском мире подобный запрет вряд ли существовал, ибо исламские законы всячески поощряли любые научные занятия, и если уж критиковать чью-то точку зрения, то скорее заявления Николаса. Однако более важной, на наш взгляд, была проблема головы изображения.