Жизнь и приключения Светы Хохряковой - Татьяна Догилева

– И где же они?

– Да поумирали все.

– Как это?

– Да обыкновенно. У нас вообще долго не жили, то болезни, то голод, то война. Все ушли. Одна я здесь кукую.

– А что же, дети и муж к вам не ходят?

– Сейчас не ходят. Сейчас только подружки и сестренки из молодости. Веселят меня непоседы. Правильно рассудили, я уж сама старая да немощная, что мне печаль-то вспоминать, да по родным грустить, все одно скоро встретимся. Мертвецы – они мудрые, они не ошибаются.

– А зачем твои подружки мне приснились?

– Так говорю, непоседы и озорницы, до всего им дело, – она опять стала разглядывать рисунки. – Понравилась ты им. Ничего у меня и у них не просишь.

– А чего же мне просить-то? – удивилась я.

Мейра засмеялась:

– Вот за это и понравилась, простая душа. Даже не понимаешь, о чем мертвецов попросить можно!

Она продолжала смеяться, как будто ничего смешнее в жизни своей не слышала.

Я похлопала-похлопала глазами и тоже расхохоталась.

– Ладно, пойду, спасибо за рассказы, бабушка Мейра. Буду к вам наведываться, если не возражаете.

– Приходи, приходи. Я тебе рада. Вон какая ты потешная, рисунки твои сохраню пока, полюбуюсь. Но больше никого не рисуй, а будут мои безобразницы одолевать, ты им пригрози, что мне пожалуешься. Они меня с молодости побаивались.

– Да я не против, пусть приходят, они симпатичные, мне нравятся.

Действительно, пусть уж лучше мне сняться веселые молодые женщины, чем какая-нибудь гадость. И в отличном настроении я побежала к Фаро.

После удачного ужина, который снова был рыбным, я пристала к Фаро с расспросами, верит ли он, что к Мейре приходят мертвецы. Он ответил не задумываясь:

– Конечно, верю. А чего им не приходить? Местные индейцы своих умерших очень почитают. У них самый большой праздник – День мертвых. Только чужих на эти праздники они не пускают, собираются кланами и уходят каждый в свою пещеру.

– В пещеру?

– Да здесь все горы с каким-нибудь своим секретом, то туннели бесконечные, то пещеры, напичканные всякими непонятными истуканами – изваяния там, арки, внутренние реки, да еще черт знает что.

– Остатки древней цивилизации?

– Они называют их дворцами мертвецов. И двери этих дворцов открываются один раз в году – в праздник мертвых.

– А в другие дни?

– В другие дни туда никто не ходит, для индейцев это закон.

– А для остальных?

– Ну, во-первых, индейцы о пещерах помалкивают, а о ходах к ним и подавно, а во-вторых, я было сунулся в одну, не от любопытства, по военному делу, хотел разораться, что да как. Не много разведать удалось… Задыхаться начал. Кислорода там очень мало. Красиво, а рассмотреть не получилось, голова кружится, грудь дерет, товарищ мой вообще рухнул… Уж не помню как и выбирались. Очнулись на солнышке полудохлые. Так что с мертвецами шутки лучше не шутить. Сказано – нельзя, значит – нельзя. Но они нам и помогли, недоумышам…

– А зачем помогли? Какое им дело-то?

– Не хотят чужаков на своей земле. Это все знают. Еще когда белые Корунду завоевывали, сунулись сюда – да быстро убрались.

– Почему?

– Помирать стали не пойми от чего.

– И никто даже не объяснил, от чего умирали?

– Ну объяснения-то нашли. Вон за окном куст растет, видишь? Называется – смерть европейцу. Ядовитый вроде. Аллергию вызывает.

У меня после этого заявления запершило в горле, и я начала кашлять.

Фаро захохотал. Дал мне воды и приказал:

– А ну, перестань!

Я, надо сказать, сразу перестала.

– Что же вы его не уничтожите, сеньор Фаро?

– А зачем? Куст красивый, цветочки маленькие, пахнут приятно, а потом ягодки такие кисленькие, варенье из них очень вкусное. Сам-то я не варю, а Кина иногда угощает. Так что куст здесь ни при чем. Просто мертвые не хотят сюда пускать никого. Это их земля.

– А как же вы?

– Во-первых, я тоже с индейской кровью, правда, сильно разбавленной. Во-вторых, я эту землю защищал. А в-третьих, еще неизвестно, на сколько меня сюда мертвецы погостить пустили. Пока вроде ладим.

– Что-то мне страшно после ваших речей.

– Э! Тебе-то чего бояться, если ты с Мейрой сдружилась. Она у нас главная по мертвецам. Когда надо будет убираться – подскажет, даст знак. Так что живи на здоровье.

Ночью мне впервые приснился Ежовск: дом, театр, Манечка, тетя Люся, Клава Козина. Проснулась я бодрая в нормальном настроении, но долго лежала и думала: к чему этот сон. Может быть, у меня начинается ностальгия? Я прислушалась к своим эмоциям. Нет. На Родину меня не тянуло, некое беспокойство вызывали судьба театра и моя ответственность перед Антоном Хуановичем, поручившим мне его сохранить. Но что я могу сделать в сепаратистской Долине для кукольного театра в Ежовске? Я так долго думала над этим, что Фаро пришлось стучать мне в дверь с призывом просыпаться и поспешать.

За столик в кафе «У Берналя» я села, окруженная двойным кольцом благодарных зрителей, и передо мной стояло чашек пятнадцать кофе.

Еще мне подарили кучу прекрасных подарков: вышитые салфеточки, маленькие корзиночки, домашние пироги, самодельные покрывала самого разного назначения и другие вещицы, применения которых я не знала.

Минут пять я кайфовала и восхищалась собой мол, надо же, какая я расчудесная, талантливая и великая, а потом мне стало стыдно.

Лица у женщин были такие открытые и наивные, они так искренне благодарили меня за своих детишек и готовы были все для меня сделать – предлагали убираться в моем домишке, готовить для меня специальную еду, потому что узнали, что «у сеньоры Пепы болит живот от их обычной еды», звали пожить в их домах или свозить в «красивые места». А я была агентом «Камина Хусто» и блестяще выполнила задание – «внедрилась».

Мне дико захотелось опять стать Светланой Хохряковой и вернуться в Ежовск. Горло сдавило спазмом, и чтобы не разрыдаться, я начала поглощать кофе чашку за чашкой. Народ примолк и облегченно вздохнул, только когда я остановилась после шестой порции крепчайшего кофе, потому что меня замутило.

Я попросила у Кончиты воды, выдула всю бутылку, немного пришла в себя и заговорила:

– Мои дорогие сеньоры, я очень благодарна за вашу любовь, но, пожалуйста, больше ничего не дарите и не хвалите, на меня это плохо действует. Вспомните – еще недавно я была сумасшедшей, думаю, что болезнь притихла, но не ушла. Эмоциональные всплески мне вредны.

Женщины расстроились, повесили головы, завздыхали, но не разошлись.

Одна робко произнесла:

– Ну нет так нет.

Это была мама Ракель – хвоста крокодила.

– Что – нет, сеньора мама Ракель? – нелепо построила я фразу.

– Мы-то пришли просить вас повторить спектакль. Многие не видели, да и мы не успели насладиться как следует. Ракель плачет – так скучает по вашим занятиям… Но если здоровье сеньоры не позволяет…