В руках Ирбиса - Елена Ласк

Теперь ухмыльнулся я. Как же хочется поверить, что она действительно такая наивная, что не понимает в какую ловушку себя загоняет. Смотрю на неё, а в глазах надежда, которую я сейчас буду ломать с треском и хрустом.

– Отец поверит тебе только в одном случае – если ты станешь моей женой. – Я часто видел как бледнеют люди, но Ника побила все рекорды в скорости, будто потеряв всю кровь за секунду. Пластиковая бутылка хрустнула в её руках, но Ника этого даже не заметила, полностью сосредоточившись на сказанных мною словах.

– Он не…

Нике будто стало трудно дышать и она приоткрыла рот, начав втягивать в себя спёртый воздух помещения. Она растеряла все слова и собранность, не веря, отрицая простой факт. И я не манипулировал, и не врал. Только так я мог вернуть расположение отца, обрекая себя делать Нику счастливой до конца её дней. И дело не в восстановлении её поруганной чести, а в том, что у нас есть общее прошлое, о котором он слишком много узнал.

– Пропал запал.

Её молчание затянулось, как и реакция на мои слова, и как раз она начинала меня злить, факт того, что Нике отвратительна мысль о браке со мной, жизни рядом.

– Нет. – Произнесла, явно подавив рвотный позыв. – Можно заключить фиктивный брак.

Похоже я ошибся, и жизнь рядом со мной её всё же не напрягает. Может согласиться? Нас распишут в течение часа, проблем станет чуть меньше. Отец захочет, чтобы мы жили у него. Интересно, надолго хватит её притворства? Что-то мне подсказывает, что терпение Царя закончится гораздо раньше.

– Ты плохо знаешь Виктора Царёва. Он проверит трахаю я тебя или нет. – Бутылка выпала из рук Ники. В этот момент она читала на моём лице, что я не преувеличиваю, что так и будет. – Готова исполнять супружеский долг?

Она мотала головой, тяжело сглатывая, выглядела так, будто отключится. Странно, я снова рядом с ней забыл, что знаю гораздо больше о Монике Абрамовой, что у меня есть информация о ней, которая хранится только в моей голове, которая раскурочит образ невинной жертвы. Отец когда-нибудь всё узнает, но сначала ответы на вопросы хочу получить я, потому что имею право и в этом быть первым.

– Виктор не станет меня заставлять, к тому же он уже кого-то выбрал мне в мужья.

– Значит, я обречён быть изгоем.

– Мы можем попробовать…

– Запомни, – мне надоели её жалкие попытки, я доступно объяснил, что фикция не прокатит, я и сам на неё не согласен, жить с ней не трахая не смогу, сорвусь в первую же неделю, – отец не выносит лжи и наказывает за неё. На мне он исчерпал свой лимит, поэтому отыграется на тебе, когда узнает правду.

– Это единственное, что тебя останавливает?

– Не льсти себе.

– Ты не сказал «нет».

Обожаю это её упрямство. Не сказал и не скажу. Мне очень хочется в это поиграть и я уже предвкушаю. Предположить не мог, что она сама себя погребёт под собственной ложью, так глупо просчитается.

– Мне терять нечего.

– Разве? – Искренне удивилась, будто действительно не понимает. Хотя не понимает. Откуда ей. Она в своей жизни никогда подобного не испытывала: жива, имеет всё, что пожелает, вместо того, чтобы гнить в тюрьме за убийство моего брата.

– Считаешь иначе?

– У тебя есть будущее, Кирилл.

Как ей удаётся ударять словами, попадая по самому больному, делать это непринуждённо с этим наивным, почти детским, взглядом. Я своё будущее с ней связал красивым бантиком, а теперь не могу развязать этот мёртвый узел, чтобы сделать из него что-то новое.

Присел перед ней на корточки. Она стала реже смотреть мне в глаза, а я уже привык, мне мало урывков, хочу чтобы снова не отрывала от меня взгляд. Даже сейчас в этом вызывающем платье на ребёнка похожа, дело не во внешности, а налёте беззащитности, который обезоружил меня два года назад. Психолога Стержнева, запись разговора с которым мне продали, она обмануть не могла, с ней что-то сделали в детстве, и это наложило отпечаток. Я так и не узнал, что случилось с маленькой Никой: двоих психологов, к моменту, когда ко мне попала информация о ней, уже не было в живых, ещё двое странным образом пропали, уехав за границу, остальные ценной информацией не обладали, всё их лечение заключалось в накачивании ребёнка препаратами, а не выяснением причины проблемы.

– Я не расскажу отцу о твоей затее, – начал договариваться, наладив желанный зрительный контакт, – позволю втянуть себя в это, но хочу кое-что знать, чтобы ты произнесла ответ, глядя мне в глаза, и он должен быть развёрнутым, чтобы я каждое слово запомнил, а ты вместе со мной, и если солжёшь, знай, я тоже не выношу и не прощаю лжи. – Я продолжил, когда Ника сосредоточилась. – Тебя трахал кто-то кроме меня?

Зрительный контакт разрушился, Ника закрыла глаза, будто решив спрятаться от меня. Не получится, я положил свои руки по обе стороны от неё, терпеливо дожидаясь реакции, для каждой у меня была подготовлена ответная.

– Нет. – Выдавила из себя, попытавшись отвернуться, отвести взгляд, но я не позволил, схватив за лицо, ледяное, хотя в кабинете невыносимо душно.

– Последняя попытка, отвечай, или пошла вон.

Мне на руку падали слёзы. Огромные капли шипели будто кислота, соприкасаясь с моей кожей, а Ника совсем сникла, окончательно став такой, какой я её помнил. Я ждал. Хотел услышать, даже если она солжёт, но мне хотелось того самого «хорошо», о котором она мне напомнила.

– Кроме тебя у меня никого не было.

– Не то. Постарайся, Ника. Ты знаешь, что я хочу услышать.

Ну же, это так просто: «Ты был у меня первым и единственным».

– Трахал меня только ты, и ни с кем другим это не повторялось и не повторится… потому что то, что делал со мной ты, нельзя называть сексом. Я никогда не назову тебя своим первым мужчиной. Для меня им станет тот, кто не будет истязать моё тело, тот, кто захочет доставить мне удовольствие, тот кто не станет зацикливаться на том, что я не девственница. Достаточно развёрнутый ответ?

Она говорила без запинки, гневно, отталкивающе мерзко, так что хотелось повторить наш первый раз, даже если бы он стал для меня последним, но из её глаз бесконечно лились слёзы и меня разрывал внутренний диссонанс, спровоцированный неверием в то, что я точно знаю, доказательство чего у меня есть. Я же должен почувствовать фальшь, всегда чувствовал, особенно в шлюхах. Но ничего, во мне не сработал ни один радар, не возникло привычного ощущения грязи, скрипящей на зубах.

Нужно было продолжать разговор, дожимать её, но я услышал шаги отца и приготовился