Дракула (с иллюстрациями) - Брэм Стокер

— Нам предстоит, во-первых, проверить, сколько осталось ящиков; затем мы должны исследовать каждую дыру, каждую щель, каждый угол, и посмотреть, не можем ли мы найти какого-нибудь ключа к тому, что произошло с остальными ящиками.

Достаточно было одного взгляда, чтобы узнать сколько их осталось, потому что ящики с землей были громадного размера и не могли остаться незамеченными.

Из пятидесяти осталось всего двадцать девять!

Я испытал мгновение ужаса, ибо, заметив, что лорд Годалминг внезапно повернулся и посмотрел вдоль темнеющего прохода, я также взглянул туда — и на минуту у меня замерло сердце. Мне показалось, что я вижу силуэт графа, вырисовывающийся в тени; я отчетливо увидел лукавое, мертвенно-бледное горбоносое лицо с красными глазами, красными губами. Это продолжалось всего одно мгновение, потому что, когда лорд Годалминг сказал:

— Мне показалось, что я видел чье-то лицо, но это только игра теней, — и возобновил свои расследования, я направил свет моей лампочки в указанном направлении и пошел в проход. Я не нашел ничьих следов; а так как там не встретилось ни углов, ни дверей, ни малейшей скважины, а лишь одни капитальные стены, то, следовательно, ему некуда было и скрыться. Я решил, что страх сыграл на руку воображению, и ничего не сказал своим спутникам.

Несколько минут спустя я увидел, как Моррис попятился внезапно от угла, который исследовал. Мы все инстинктивно повернули головы в его сторону, поскольку нервы у всех были напряжены, и увидели массу фосфоресцирующих точек, мерцавших, как звезды. Все мы невольно попятились, увидев, что угол буквально наводнился крысами.

Минуту или две мы стояли без движения, но лорд Годалминг, который, по-видимому, приготовился к такой встрече, подошел к огромной, обитой железом двери, наружную сторону которой доктор Сьюард описал в своем дневнике, повернул ключ в замке, вынул огромные засовы и растворил ее настежь. Затем, вынув из кармана маленький серебряный свисток, резко и пронзительно свистнул. Ему ответил лай собак из-за дома доктора Сьюарда, и приблизительно через минуту из-за угла примчались три фокстерьера. Мы бессознательно подвинулись к двери; я случайно заметил, что в этом месте пыль была сильно сбита: по-видимому, недостающие ящики проносились этим путем. Но даже за эту минуту количество крыс возросло. Собаки бросились к нам, но на пороге дома вдруг остановились, зарычали, затем одновременно задрав носы, начали выть самым зловещим образом.

Лорд Годалминг взял одну из собак, внес внутрь и опустил на пол. Лишь только ее ноги коснулись земли, к ней вернулась природная храбрость, и она кинулась на своих естественных врагов. Они обратились в такое бегство, что прежде чем она успела загрызть одну, другим собакам, которых пришлось внести таким же образом, почти не осталось добычи. Крысы исчезли так же быстро, как и появились.

После их исчезновения мы почувствовали облегчение, точно избавились от чьего-то дьявольского присутствия. К нам вернулось наше бодрое настроение. Было ли оно вызвано освежением мертвенной атмосферы благодаря открытой двери часовни, или облегчением, которое мы почувствовали, очутившись на свежем воздухе, — не знаю; но тень ужаса, казалось, соскользнула с нас, как одежда, и самая цель нашего прихода потеряла отчасти свое ужасное значение, хотя мы ни на йоту не поколебались в нашем решении. Закрыв наружную дверь, заперев ее, задвинув засовы и захватив с собой собак, мы возобновили поиски в доме. Мы ничего не нашли, кроме громадного количества пыли, все в нем осталось нетронутым, даже следы моих ног со времени моего первого посещения. Ни разу собаки не проявили признаков какой-либо боязни, и даже когда мы вернулись к часовне, они прыгали вокруг нас, точно только что охотились на кроликов в лесу.

На востоке уже алела заря, когда мы вышли из подъезда. Доктор Ван Хелзинк вынул из связки ключ от входной двери и, заперев ее нормальным путем, положил ключ себе в карман.

— До сих пор, — сказал он, — наша ночь была очень удачна. Мы избежали всякого вреда, чего я очень боялся, и в то же время мы узнали, сколько ящиков недостает. Больше всего я рад тому, что этот наш первый — и может быть труднейший и опаснейший — шаг совершился без участия нашей прелестнейшей мадам Мины, без омрачения ее сна или бодрствования образами, звуками и запахами и тому подобными ужасами, которые она могла бы никогда не забыть. Мы имели возможность сказать «шах» в той шахматной игре, которую мы ведем для спасения человеческих душ, а теперь пойдем домой. Заря приближается, у нас же есть основание быть довольными своей работой первой ночью.

Когда мы вернулись, все было тихо.

Я на цыпочках вошел в нашу комнату и нашел Мину спящей и дышащей так тихо, что мне пришлось нагнуться к ней, чтобы услышать ее дыхание. Она выглядит бледнее обыкновенного. Надеюсь, что ей не повредило сегодняшнее собрание. Я действительно очень признателен профессору за то, что он исключил ее из сферы нашей будущей работы и даже наших совещаний. Некоторые вещи встревожили бы ее слух; и в то же время скрывать их от нее было бы хуже, чем рассказывать, если бы она заподозрила, что от нее что-то скрывают. С этих пор наша работа должна быть для нее запретной книгой, по крайней мере до того времени, пока мы не сможем сказать ей, что все кончено и что земля освободилась от чудовища подземного мира.

1 октября.

Позже.

Вполне естественно, что мы проспали, потому что вчерашний день был сплошь занят работой, а ночь не принесла нам покоя. Даже на Мине, должно быть, сказалось истощение вчерашнего дня, потому что хотя я сам проспал чуть не до полудня, тем не менее я проснулся раньше ее, и будил ее два или три раза, пока она наконец не проснулась. Она спала так крепко, что, проснувшись, в продолжение нескольких секунд не узнавала меня и смотрела на меня с невыразимым ужасом, как бывает после кошмара. Она немного жаловалась на усталость, и я оставил ее отдыхать.

1 октября.

Выло около полудня, когда профессор разбудил меня; он был веселее и радостнее обыкновенного; по-видимому, результаты работы прошлой ночью прояснили для него кое-какие вопросы и сняли с души какую-то тяжесть. Коснувшись происшествий сегодняшней ночи, он вдруг сказал:

— Твой больной очень меня интересует. Можно ли мне посетить его с тобой сегодня утром? Но если ты очень занят и ничего не имеешь против, я могу пойти один. Для меня новость — сумасшедший, разговаривающий как философ и рассуждающий так здраво.

У меня была спешная работа; я сказал ему, что буду рад, если он пойдет один, так что в этом случае ему не придется меня дожидаться; затем я позвал служителя и дал ему необходимые разъяснения.