Ошибка Марии Стюарт - Маргарет Джордж

– Ты собираешься и дальше держать в плену моих советников?

– Их отпустят, как только они услышат, что ты согласна выйти замуж за меня, и смогут стать свидетелями. Это часть нашего соглашения.

Внезапно Марию посетила леденящая мысль. Они могли согласиться на брак, чтобы она разделила позор Босуэлла и обеспечила вескую причину для своего низложения. Существует еще один заговор против вас. Архиепископ написал об этом месяц назад.

– Но ты до сих пор женат, – указала она.

– Хантли согласился на развод его сестры.

Значит, вот почему Хантли выглядел таким мрачным.

– А как же… как же Джин?

– Она согласится.

– Разве ей все равно?

– Не знаю, – признался он.

Как он мог так мало знать о чувствах своей жены?

– Понятно, – пробормотала она.

– Мария, – Босуэлл протянул руку и коснулся ее щеки. Его зеленоватые глаза напряженно вглядывались в ее лицо. – В своей жизни я плохо обходился с разными людьми, иногда это происходило не по моей вине, но тем не менее я несу ответственность за все. Возможно, мой брак был бы лучше, если бы невеста хотела выйти за меня. Но она этого не хотела – брат продал ее точно так же, как продает сейчас. Человек, с которым она хотела связать свою жизнь, был обещан другой женщине. Это было тяжело для нее. С другой стороны, она постаралась выместить это на мне. Браки по расчету имеют свою цену. Иногда мне кажется, что самый трудный способ заработать деньги – это жениться на них.

Он казался совершенно искренним.

– А как же с той датчанкой или норвежкой? – услышала она свой голос со стороны и тут же пожалела об этом.

– А что с ней? Она была скучной и назойливой. Мысль о том, чтобы провести с ней всю жизнь, слушая ее дурные стихи, была невыносима для меня, – он рассмеялся. – Она дочь норвежского адмирала, и я познакомился с ней в Копенгагене. Она была смуглой, что необычно для норвежцев, поэтому ей нравилось думать, будто у нее пылкий латинский темперамент. Она даже приобрела испанский костюм, который любила носить, и считала себя очень привлекательной в нем, хотя, по правде говоря, выглядела глупо.

– Тем не менее ты жил с ней.

– Ее отец имел семерых дочерей. Ему чрезвычайно хотелось выдать их замуж, и он предложил за нее приданое в сорок тысяч серебряных талеров, – он вздохнул. – Я же говорю, это самый трудный способ заработка.

– Значит, ты взял деньги, а потом бросил ее?

– Нет. Как выяснилось, никаких денег не было. Кто же был обманщиком, а кого обманули?

– Пожалуй, распорядись прислать мою одежду, – внезапно сказала она. – И я хочу что-нибудь поесть, – она натянула на плечи меховую полость.

– Как прикажешь, – Босуэлл встал и пошел к двери. Сняв со скобы тяжелый деревянный засов, он распахнул дверь, и Мария с удивлением отметила, что толщина створки составляет не менее пяти дюймов. Он выглянул наружу и с кем-то заговорил – очевидно, на лестничной площадке стояла стража.

Босуэлл успел лишь надеть штаны и натянуть рубашку, когда пришли трое слуг с подносами еды и вьюками одежды. Они носили красивые новые ливреи с вышитым гербом Хепбернов. Подобострастно кланяясь, они сложили свою ношу. Босуэлл запер дверь и начал напевать себе под нос, пока открывал блюда и расставлял их на столе. Он даже достал белую льняную скатерть.

– Не знаю, что тебе больше понравится, – сказал он. – Но здесь есть селедка, устрицы, перепелка и жареные голуби. Вот овсяные пирожные, эйрширский сыр, рябиновый и яблочный джем и…

– Хватит! – со смехом сказала она, наблюдая за его энергичными движениями. Из него получится хороший отец: он сам иногда ведет себя как ребенок. – Я проголодалась из-за этого похищения, но все же не настолько.

Она пододвинула скамью, взяла одну из деревянных тарелок и стала выбирать еду.

– Я думал, ты проголодалась из-за чего-то еще, – заметил он, со сдержанной нежностью глядя на нее.

– Этот голод утолен, – ответила она и насадила кусок селедки на деревянную вилку. – Но, возможно, морской воздух усиливает аппетит.

– Может быть. Когда я в море, то порой набрасываюсь на еду как волк, – он взял самый большой кусок мяса, лежавший на сервировочной тарелке.

– Расскажи мне о твоих путешествиях, – попросила она.

– Я стал плавать под парусом еще в детстве, – сказал он, когда прожевал первый кусок. – Думаю, мне было не больше восьми или девяти лет, когда я отправился в первое небольшое путешествие. Это было в Северном море, недалеко от побережья Спайни. Я жил со своим дядей-епископом – ты встречалась с ним – и с моими родственниками, его бастардами, которые в море чувствовали себя так же удобно, как опытный всадник в седле. Мне нравилось плавать, прокладывать курс, а потом проверять, насколько точными были мои расчеты. В двенадцать лет я совершил плавание на Оркнейские острова.

Он улыбнулся своим воспоминаниям.

– На что они похожи? – спросила Мария, съевшая больше овсяных пирожных, чем ей бы хотелось. Она все-таки сильно проголодалась. – Мне всегда хотелось увидеть их.

– Я же сказал, выходи за меня замуж, и я отвезу тебя туда. Там холодно и пустынно, но очень чисто. Они как будто парят в воздухе. Один из моих предков был графом Оркнейским. Наверное, любовь к островам у меня в крови, – он налил вина в большой кубок и разбавил его водой.

– Как давно это было? Почему твоя семья больше не владеет ими?

– Это было очень давно. В 1397 году мой предок получил титул. А потом мою семью заставили продать графство Якову III.

– Я сделаю тебя герцогом Оркнейским и лордом Шетландским, – сказала она, повинуясь внезапному порыву.

– Но не королем, – заметил он.

– Нет.

– Так будет лучше. Мне довольно того, что мои сыновья будут принцами, – я в первую очередь солдат и морской капитан.

На нее нахлынула волна облегчения, невысказанная тревога рассеялась. Она не могла повторить свою ошибку с Дарнли. По иронии судьбы, этот мужчина, гораздо более подходивший для того, чтобы носить корону, вовсе не жаждал ее.

Дни и ночи сменяли друг друга, пока они оставались в башне. Они спали и ели, когда хотелось, занимались любовью, лежали и разговаривали. Они создали свой ритм, подчинили время своим желаниям, и рассветы с закатами почти не имели отношения к этому. Все казалось сном, и каждый делал вещи, удивлявшие другого. Мария поразила его своим знанием оружия и умением играть в карты, а он изумил ее любовью к поэзии и музыке.

– Я знаю, тебе нравится думать, будто я все время сражаюсь на границе или плаваю в море, но, по правде говоря, я глубоко изучал античную литературу. Даже здесь у меня есть что показать тебе, – гордый, как мальчишка, он указал на небольшую стопку книг. – Мне хотелось бы, чтобы ты ознакомилась с частью моей библиотеки.

Мария подошла к книгам и стала брать их по очереди, перелистывая страницы.

– Так, Вергилий… А вот Элиан «О порядке битвы». Военный трактат! Думаю, тебе это нужно больше, чем поэзия.

– В настоящей жизни необходимо и то, и другое. В такой, как жизнь в Приграничье. Там много поэзии, прекрасных баллад с замечательными фразами вроде «Сегодня ветер мне принес / С дождями капли твоих слез; / Одну любовь я в жизни знал / И вместе с ней навек пропал», или «Ты жаждешь губ моих холодных поцелуя, / Но с ним в долину тьмы тебя навеки уведу я». Дальше там сказано: «В зеленом том саду, любовь, / Где раньше мы гуляли, / Завял прекраснейший цветок / От грусти и печали».

Босуэлл потянулся к своей лютне:

– Это нужно исполнять под музыку. Без музыки такие стихи наполовину мертвы.

Он перебрал струны, извлекая нежные, щемящие ноты:

– «Завял прекраснейший цветок, / И с ним сердца увяли, / Но нам любовь дала глоток / Блаженства без печали».

Его звучный голос прервался. Мария поежилась:

– Думаешь, они сложат балладу и про нас?

– Они уже сделали это, – ответил он и покачал головой. – Такие вещи обретают жизнь еще до окончания событий.

– Спой ее, – она одновременно хотела и не хотела слышать, о чем там говорится.

– Как скажешь. Она не слишком лестная для нас. Во всяком случае, для меня. – Он заиграл на лютне:

Рыдай, Шотландия, рыдай,Нарушен твой покой,Достойнейший из принцев пал,Сражен во тьме ночной.

– Обрати внимание, что лорд Дарнли превратился в «достойнейшего из принцев», – сказал он. – Баллады создают свою правду.

Французской королевы стихС кольцом, приложенным к письму,Его в Шотландию призвал;Поклялась в верности емуОна навек, но во дворцеПроворный итальянец жил,Слуга и мастер тайных дел,Ей камергером он служил.Когда же принц стал королем,Приблизил он его к себе,Не знал он, что ведет слугуНавстречу горестной судьбе.Копили долго лорды гневИ, заманив слугу в альков,Вонзили в спину горбунуЧертову дюжину клинков.Дошла до королевы весть,Но ложная, и оттогоРазгневалась она, и короляПрогнала с ложа своего.И снова лорды собрались —Как кровь с одежд своих стереть?«За смерть несчастного слугиКороль сам должен умереть!»Сто бочек с порохом ониПод спальню короля внесли,Убийцам открыли путь,Чтоб те запал зажечь смогли.И вот король достойный нашУже готовится ко сну,Как видит тлеющий фитиль.Стремглав бросается к окну,И прыгает в ночную тьмуОтважный молодой герой —Но злобный Босуэлл поджидалЕго под каменной стеной.«Кто это там? – промолвил он. —Я здесь кое-кого жду;Не смей обманывать меня:Ответь или гори в аду!» —«Король английский – родич мой,Прошу, не причиняй мне зла,Лорд Босуэлл, будь верен мне,И я прощу твои дела». —«Тебе я милость окажуИ так же обойдусь с тобой,Как королеву ты любилИ поступил с ее слугой».Простился с миром наш король,Расправа скорою была,Но тот, кто кровью обагрен,Ответит за свои дела.

– Но это ложь! – воскликнула она. – Здесь все ложь!