Волшебный дом - Джеймс Херберт

Я пошел за ней, призывая посмотреть на вещи здраво (здраво? То, на что я предлагал посмотреть, мне самому казалось безумием!), но она не захотела. Назвала меня зашоренным. Это действительно вывело меня из себя — ведь именно она-то и не хотела видеть все чудеса, происходившие вокруг нас! Взять хотя бы эту ночь с воющим ветром, сотрясавшим весь коттедж, с летучими мышами, устроившими бурю в мансарде, — и все улеглось, как только Майкрофт открыл дверь, чтобы уйти. Возникает вопрос: а был ли ветер-то? Может ли ночная буря так мгновенно затихнуть? А посмотреть, как это место влияет на синерджистов! Боже, Джоби чуть не грохнулся в обморок прямо у нас на глазах, а Кинселле уже второй раз пришлось бежать из Грэмери. Я продолжал, и продолжал, и продолжал еще, пока в конце концов сам не выбился из сил. Я вывалил все: и загубленную картину, и галлюцинации Боба — и мои галлюцинации, Боже! — исцеление дрозда, доверчивость птиц и зверей, очевидное возрождение сада. Даже нашу головокружительную любовь (до недавнего времени), даже великолепный пейзаж на мольберте (пока он не был погублен) и даже мою вдохновенную игру на гитаре. Я вытащил на свет все, что мог припомнить.

Но это было все равно что говорить с зомби. Мидж ничего не желала знать.

И все же она заинтересовалась, когда я выдвинул теорию, что, может быть, это она вылечила мою обваренную руку, а не Майкрофт со своим волшебным снадобьем и шарлатанской ментальной зашитой. Все дело в ней, и что-то магическое в самом Грэмери, в его стенах, в земле, в атмосфере — все это его чертово наследие! — действовало через НЕЕ. Она, Мидж Гаджен, была невольным катализатором и посредником, а может быть, даже инициатором. Как раньше Флора Калдиан! И все, кто жил в коттедже до нее!

Я путался, придумывал, высасывал доводы из пальца. Или так мне представлялось. Может быть, моя усталость и эмоциональное напряжение, в которое я сам себя вогнал, привели меня к тому редкому состоянию, когда верх берет подсознание и возникают мысли, которые обычно смутны или даже непостижимы.

А может быть, только может быть, его, мое подсознание, подтолкнуло нечто более глубокое и еще более таинственное, что-то полностью внешнее.

И когда я закончил, когда высказал все, мне стало неинтересно. Я больше не мог держать глаза открытыми, мне пришлось стянуть с себя одежду и заползти в постель, я был в полном и явном изнеможении и ничего не соображал.

Как я уже сказал, Мидж заинтересовалась, но не пыталась подстрекать меня. Последнее, что я мельком видел, прежде чем провалился в сон, — она, сидящая на краю кровати и смотрящая на меня с характерным блеском в глазах. Потом я отключился и был этому рад.

Но позже проснулся и обнаружил, что Мидж вытянулась в струнку и смотрит на ножку кровати.

Теперь я заинтересовался. Очевидно, все, что произошло до этою вечера, вызвало у Мидж кошмарные видения. Я затянул ее под одеяло и попытался убедить в этом. Хотя словесно она не давала отпора моим утверждениям, я ни капельки не сомневался, что она в них не поверила Мидж лежала тихо и спокойно, и когда я дотронулся до ее щеки, то обнаружил влагу слёз.

Я постарался утешить Мидж, но, к сожалению, вскоре отказался от этих попыток — знаете, намерения благие, а плоть слаба — и заснул снова Я только надеялся, что усталость одолеет ее бессонницу и Мидж последует моему примеру. Мысль о том, что она лежит в темноте и верит, будто видела призраки умерших родителей, и, возможно, думает, что они могут вернуться, заставила меня содрогнуться. И почувствовать себя виноватым.

Я стянул одеяло, свесил ноги с кровати и посмотрел на часы. Было около десяти. Я поцокал языком, жалея, что Мидж не разбудила меня раньше.

Первое, что я заметил, сидя раздетым на краю кровати и почесывая ребра, — это затхлый запах, запах сырости и старой штукатурки. Он так и остался с вечера. Потом я понял, что, разинув рот, уставился на что-то на противоположной стене и мой плохо соображающий мозг не в состоянии понять, на что же я смотрю. От пола до потолка по стене протянулась трещина, и мой разум никак не мог это зарегистрировать.

— Вот черт, — сказал я, когда до меня наконец дошло.

Я быстро встал и бросился через комнату, но тут под моей босой ногой что-то хрустнуло. Я подскочил и выругался еще громче, когда через секунду меня что-то ужалило, опрокинуло обратно на кровать и вцепилось в ногу. Я нашел крохотную, острую, как шип, занозу и ногтями (к счастью, для игры на гитаре я отрастил их на правой руке), как пинцетом, вытащил колючку. Область вокруг укола уже распухла и ярко покраснела, и я осмотрел пол в поисках виновника В двух футах от меня лежал раздавленный шмель, и его предсмертное жужжание представилось мне мстительным смехом.

Наклонившись, я поднял расплющенный пушистый комочек и, прихрамывая, отнес его вместе с последний раз примененным оружием в туалет, чтобы смыть в канализацию (предварительно помочившись на него в отместку). Вернувшись в спальню, я осмотрел трещину в стене. Она зияла на новой штукатурке, края были зазубренными, изломанными. Ширина ее оказалась невелика, но трещина есть трещина.

Таково-то мастерство О'Мэлли.

Я нашел свой халат и покинул спальню в поисках Мидж. Она была внизу, сидела на пороге кухни, подперев подбородок коленями, и смотрела на цветы в саду. И снова я не сразу заметил, что было не так, — впрочем, в данном случае слово «было» не совсем уместно, поскольку как раз чего-то не было.

Я наклонился и поцеловал Мидж в шею. Ответа не последовало. Она лишь чуть подвинулась, и я плюхнулся рядом.

Хотя мы находились на затененной стороне коттеджа, я бы сказал, что солнце сияло во всю силу и играло всеми красками в саду. Бледное небо над головой имело цвет вылинявшего рабочего халата, а вдали терялись смутные клочки облаков. Но там, где мы сидели, воздух был прохладен.

— Как нынче чувствуешь себя, Ведьмочка? — спросил я намеренно бодрым голосом и положил руку ей на плечо.

Ее ответ был краток.

— В замешательстве, — вот и все, что она ответила.

— Да, я тоже. Но не в таком замешательстве, чтобы не видеть, что собой представляют Майкрофт и его подленькая секта.

— Оставим это, Майк, — проговорила Мидж безучастным тоном.

А я проговорил рассудительно:

— Не думаю, что у нас получится. Ты слишком очарована ими, и меня это пугает.

Она быстро пожала плечами, словно дернулась.

— Мидж, ты подумала о том, что я говорил ночью?

По-прежнему не глядя на меня, она ответила:

— Ты очень много всего наговорил. Сам-то помнишь?

Теперь ее голова повернулась в мою сторону.

Я в самом деле не сразу вспомнил. Я столько наговорил, что в голове осталась полная каша, не запутанная, а скорее перемешанная. И лишь спустя некоторое время этим предположениям (догадкам?) предстояло проясниться. Голова болела, а на языке можно было демонстрировать тест с лакмусовой бумажкой. Я удивился, как на меня подействовал один стакан вина И тут до меня дошло, что же отсутствовало в саду.