Пилигримы - Сергей Шведов

– Могло быть и хуже.

– А что может быть хуже измены своему супружескому долгу со стороны коронованной особы? – прошипел преподобный Годфруа.

– Измена моей жены, – вздохнул ревнивый герцог.

– А ты уверен, сын мой, что мы не найдем ее в соседней беседке в объятиях того самого молодца, с которым она кружила в танце?

Благородный Гийом пришел в ярость. Он с таким шумом и решительностью ввалился в очередное обиталище греха, что едва не напоролся на выставленное ему навстречу острие ножа, зажатого в руках зеленого юнца с поразительно синими глазами. За спиной благородного шевалье лежала роскошная блондинка, в которой герцог с первого взгляда опознал благородную Маврилу, супругу барона Ангеррана де Куси. Воистину эта ночь была ужасной!

– Ты ничего не видел, благородный Гийом, не правда ли? – спросил ласковым голосом блудодей.

– Ничего, – выдохнул Бульонский, медленно отступая назад. – Клянусь Богом.

А что еще мог сказать человек, которому угрожали смертью. Во всяком случае, именно так объяснил свое поведение герцог, недовольному епископу, полагавшему, что не следовало поминать Господа всуе, да еще в обители разврата.

– По-твоему, я должен был пасть мертвым у ног распутницы Маврилы? – обиженно прошипел, не на шутку перетрусивший Бульонский.

Падре Годфруа принес герцогу свои извинения, сославшись при этом на волнение:

– И дернул же нас черт прогуляться по этому саду!

– Бога нельзя поминать, а черта можно, – криво усмехнулся Гийом. – Надо убираться отсюда, епископ, и как можно скорее.

– Из сада?

– Из города, – угрюмо бросил Годфруа. – Иначе в свите короля Людовика не останется дам и шевалье, не вкусивших плода с древа греха.

Благородного Гийома чужие проблемы не волновали, он настойчиво искал доказательства неверности собственной жены. Его сержанты днем и ночью охраняли дом, выделенный графом Раймундом под постой знатному гостю, но, увы, ничего подозрительного так и не обнаружили.

– Смирись, герцог, – посоветовал Гийому граф Першский. – Твоя Талькерия чиста как ангел.

Эту невинную во всех отношениях шутку Бульонский воспринял как оскорбление и едва не задушил благородного Робера на глазах потрясенного Людовика. Жоффруа де Рансону и Гуго де Лузиньяну с трудом удалось вырвать брата короля из цепких рук обезумевшего герцога.

– Чтоб ты провалился, Гийом, – прошипел рассерженный Робер. – Если твоя жена путается с Луи де Лузаршем, то причем здесь, спрашивается, я?!

– Убью! – с ненавистью выдохнул Бульонский.

– Да Бога ради, – отмахнулся Робер. – Этот чертов мальчишка обчистил меня вчера в игре в кости. Дьявол, что ли, помогает этим Русильонам? Сначала я проиграл старшему брату, теперь младшему. Говорят, у них подвалы ломятся от золота, а тут приходится считать каждое су.

– Ты опять проиграл! – вскинул руки к небу Людовик.

– Успокойся, – отмахнулся от старшего брата Робер. – Тетка Сесилия уже оплатила мои долги. Если бы все мои родственники были столь же щедры, как эта благородная дама, я считал бы себя самым счастливым человеком на свете.

– А я предпочел бы вообще не иметь родных! – в сердцах воскликнул Людовик.

– Спасибо, мой благородный брат, – отвесил ему низкий поклон граф Першский. – Вот оно истинное благочестие, епископ Лангрский, – желать смерти самым близким по крови людям!

Преподобный Годфруа вынужден был вмешаться, дабы остановить перебранку, грозившую рассорить едва ли не всех дорогих его сердцу людей. После увещеваний епископа герцог Бульонский, наконец-то, пришел в себя до такой степени, что к нему вернулось если не здравомыслие, то, во всяком случае, возможность говорить внятно:

– Мы предупреждали тебя, государь, о кознях дьявола, но ты не внял нашим советам. И вот она расплата за твое добросердечие. Я собственными глазами видел твою благородную супругу в объятиях соблазнителя. Был это человек или инкуб, я судить не берусь. Зато у меня есть свидетель, готовый подтвердить мои слова.

К счастью, преподобный Годфруа еще не выжил из ума, чтобы с полной уверенностью утверждать нечто подобное да еще перед королем Людовиком, чье побледневшее от бешенства лицо внушало серьезные опасения. Епископ выразился в том смысле, что видел только обнаженные бедра, а уж кому они принадлежали, он судить не берется. Однако в любом случае, благородному Людовику следует вмешаться в происходящее, дабы положить конец безумию, охватившему благородных дам и шевалье.

– Подобное часто случается на войне, – трезво оценил ситуацию Гуго де Лузиньян. – Близость смерти обостряет чувственность. Благородные шевалье вправе поразвлечься после потрясений кровавого похода.

– Пусть развлекаются, – процедил сквозь зубы Людовик, – но только не с моей женой.

– Так убей этого скифа, и дело к стороне, – посоветовал брату Робер.

– Какого скифа? – шагнул к графу Людовик.

– Просто к слову пришлось, – не на шутку перетрусил Першский.

– Речь идет о Глебе де Гасте, – выдал страшную тайну Бульонский, коего сегодня прямо-таки тянуло на откровенность. – Я узнал его там, в беседке.

– Мы не знаем имя дамы, которая была с ним, – вперил в болтливого герцога сердитые глаза епископ. – Государь вправе принять решение, но это решение должно быть справедливым.

– Я его уже принял, – холодно произнес Людовик. – Мы покидаем Триполи в ближайшие дни.

Увы, это оказалось легче сказать, чем сделать. Благородная Элеонора наотрез отказалась пускаться в далекое плавание в ближайшие недели, которые на Востоке далеко не случайно называли сезоном бурь. Впрочем, она не собиралась мешать мужу и его отважным шевалье испытать судьбу в схватке с морской стихией. Людовик, к удивлению епископа Лангра, довольно спокойно отнесся к отповеди жены. Однако приказа, отданного армии не отменил.

– Мы отплываем завтра рано утром, – сказал король своим шевалье.

– А Элеонора? – удивился Робер.

– Она поплывет вместе с нами, – холодно бросил Людовик. – Я уже договорился с благородным Раймундом Триполийским.

Суть этого договора граф Першский постиг в тот самый миг, когда Гуго де Лузиньян и Жоффруа де Рансон внесли по сходням на его дромон беспамятную королеву. Элеонора Аквитанская спала, опоенная травами, но ее пробуждение грозило Роберу такими бедами, перед которыми меркло даже поражение под Хонами. Граф Першский запасся изрядным количеством вина и рассчитывал без помех отпраздновать свое возвращение на родину. Причем вина было столько, что его хватило бы на несколько месяцев беспечного плавания не только Роберу, но и сопровождающим его благородным шевалье. И вдруг такой подарок от любимого братца Людовика, решившего переложить на голову графа Першского свои собственные проблемы. Спящую королеву сопровождали несколько дам и бесчисленное количество служанок, которых следовало где-то разместить. Робер расстроенно крякнул и вопросительно посмотрел на кормчего.

– Женщины на судне – к несчастью, – произнес тот, безнадежно махнув рукой.

– Это как посмотреть, – хлопнул по плечу графа Першского барон Гуго де Лузиньян. – Король поручил нам охрану самого ценного своего сокровища, и мы сделаем все, чтобы оправдать его доверие.

– Лучше бы он прислал мне свои рога, – пошутил Робер да так удачно, что насмешил не только Лузиньяна, но и собственных шевалье.

Раймунд Тулузский попал в крайне неловкое положение. С одной стороны он не мог отказать в просьбе двоюродному брату, с другой рисковал нажить врага в лице Глеба де Гаста, которому тоже пришлось подмешать сонное снадобье в питье. Рус проспал едва ли не целые сутки, напугав ближайших друзей. Которые и без того пребывали в скверном настроении после отъезда милых их сердцу дам. Первым догадался о причинах странной сонливости Глеба его юный племянник Венцелин де Раш-Гийом. Прихватив благородного Луи, он заявился к графу с яростью в разбитом сердце и руганью на устах. Граф Раймунд Триполийский никогда не отличался кротким нравом, а потому скандал грозил перерасти в грандиозное побоище, а то и арест взбесившихся юнцов, но на общую удачу в разгорающуюся перебранку вмешалась Сесилия, быстро призвавшая шевалье к порядку.

– Разлука, в конечном счете, будет лучшим выходом для них обоих, – вздохнула Сесилия, умевшая быть рассудительной, когда дело касалось чувств других людей. – Их легкая интрижка стала превращаться в подлинную страсть, губительную для всех. Благородная Элеонора не просто чужая жена, она еще и королева. Ее разрыв с Людовиком может обернуться большой бедой для Франции. Будем надеяться, что у моего племянника хватит ума, не доводить дело до развода и понять, наконец, одну простую истину – плоть нуждается в заботе нисколько не меньше чем душа. И если ты проводишь ночи в молитвах и постах, то не тревожь жену ни ревностью, ни подозрениями. Молодость проходит куда быстрее, чем нам хотелось бы. Впрочем, вам этого пока не понять. Я сама поговорю с благородным Глебом, к счастью, в его лице мне придется иметь дело не с зеленым мальчишкой.