MEMENTO, книга перехода - Леви Владимир Львович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Название «Профилактика смерти» появилось после того, как единожды осознал: все написанное, – кем бы, когда и с какой целью ни писалось, если только сохраняется, – превращается в разговор тех, кто уже перешел, с теми, кто еще не.
Пушкин: Нет, весь я не умру – душа в заветной лире / Мой прах переживет и тленья убежит…
Тленья убегает душа не только в заветных лирах. Остается и на безымянных глиняных табличках, в свитках, в письмах и записках, в историях болезни, в полицейских протоколах, в томах дел судебных, на скамейках и стенах с чьими-то надписями – душа, какая уж есть, выказываемая и своим отсутствием.
На кладбище, куда прихожу теперь часто, я с ними встречаюсь на свежезаброшенных захоронениях, ютящихся по краям, на отшибе, сбоку-припеку. На колышках, на убогих кривых табличках – инициалы, только инициалы. Как выпитые глаза, они вылезают из-под земли и смотрят – слепые, неузнаваемые и не узнающие. За ними там кто-то прячется. Там кому-то любви не хватило. И денег, само собой. А может быть, стыдно было или обиделись хоронившие за что-то неподобающее, совершенное тем, кого, уже недействительного, поместили сюда. Этот вот неизвестный М И, табличку которого обчирикивает воробей, был, может быть, одиноким повесившимся алкашом или аккуратной бездетной старушкой, а провожавшие сэкономили краску. Еще есть инициалы скамеечные, настенные, надревные и наскальные. Видел и выгравированные на асфальте, глубоко вдавленные ДБ и ПИ, а рядышком кто-то подсуетился и выдавил всем известное безымянное слово из трех букв, это тоже инициал – вселенский – успел вписаться в момент, пока застывала свежая черная масса земной брони. Всюду, всюду видны засохшие одинокие семена непроросших судеб, слышны всюду безмолвные их голоса: вот – это мы, жизни наши прошли незамеченно и как бы не состоялись, но это мы, вот мы, вот…Тебя след простыл, да не весь. Твой текст – вот он: как и фотографию и видеозапись, как и твое живое лицо, его могут видеть или не видеть чьи-то глаза и понимать или не понимать чьи-то мозги. Какая-то твоя незримая часть, текстом выявленная и под текстом ощутимая тем, кто умеет ощущать, остается вовлеченной в текущий жизнепоток и продолжает твою жизнь без тебя, точней, без твоего тела.
Да и, собственно, кому, кроме себя-исчезающего, и зачем оно нужно, это бренное, бренное, тысячи, миллионы, миллиарды раз бренное тело? Затем и только затем, чтобы нести в себе и производить то, что может жить без него.
Половые органы – первичная природная фабрика внетелесной жизни. Каждый из нас выскочил из этого предприятия, имея в себе такое же, чтобы произвести свой ход в родовой игре с небытием. И как ты живешь в своей телесной отдельности, не вспоминая, от кого произошел, из кого сделан, так и потомки твои превосходно живут и будут жить дальше без твоего многострадального позабытого организма, крохотной частицей которого были когда-то.
Жить дальше без организма можно в словах, в музыке, в картинах, в людях, которых воспитал, которым помог, которых приветил, согрел; в домах, которые построил, в деревьях, которые посадил, в организациях и движениях, которые создал, в вещицах, которые смастерил или починил, в нечаянных шутках – во всяческих рисунках на шуме жизни. Жить под своим именем или безымянно – там значения уже не имеет.
Так думалось мне тогда – так и теперь, но к этому приросло еще понимание, что даже и не оставив здесь заметных следов (совсем никаких – невозможно), ничего в лиру не поместив и достопамятного не совершив или совершив то, чего совершать не стоило, каждый живущий переживает свой прах в ином измерении.
Из недр небесных всходит гений[14], соединитель поколений, комета с ледяным хвостом. Он странен как закон природы. Он страшен, как страшны уроды. Но есть таинственность и в том, как хищно маленькие души вгрызаются в чужие уши, как, утвердить себя стремясь, недоумытые поэты маракают автопортреты и дарят с надписями грязь, как недознайки, недосмейки садятся хором на скамейки, на стенки лезут и поют. Везде один и тот же голос, не отличимый ни на волос: МЫБЫЛИЗДЕСЬМЫБЫЛИТУТ Сойдет за славу и позор нам, ползем на небо ходом черным, а сатана играет туш. Но погодите же… а вдруг вы прочтете сквозь немые буквы инициалы наших душ? О, поглядите же на стены, они нам заменяют сцены и трубы Страшного суда. Ах, как же вы не догадались, мы были здесь, и мы остались и остаемся навсегда
