Государи Московские: Святая Русь. Том 1 - Дмитрий Михайлович Балашов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кейстут уже и с братом покойным рассоривал из-за Войдылы, а потому поступок Ягайлы с Ульянией вызвал в нем подлинное омерзение. Упорно державшийся своей древней веры, этот последний рыцарь языческой Литвы, изрубленный в боях, всегда впереди своих воинов, многажды уходивший от смерти и плена, рыцарь в том высшем смысле, о котором слагали свои поэмы труверы и чего почти не было в реальной грубой действительности, предупреждающий врагов – как древлий Святослав, перед битвою посылавший сказать: «Иду на вы», – о дне и часе ратного спора, муж, с которым виднейшие немецкие бароны считали за честь состязаться в благородстве, литвин, очаровавший статью, умом, вежеством императорский двор, воин, сдержавший на рубежах Жемайтии (в то время как Ольгерд покорял одну русскую область за другою) весь напор немецкого Ордена и не уступивший тевтонам за всю жизнь ни пяди Литовской земли… Не мог такой муж уступить братнину дочь рабу! И сейчас только долг, только дальняя опасность растерять нажитое братом добро заставили его наконец воссесть на коня и отправиться в Вильну.
Любопытно, когда Войдыло затеял переговоры с немцами, обещая подарить им Жемайтию? А только гораздо раньше, чем этого «захотел» Ягайло. Войдыле надобно было уничтожить Кейстута. И неверное, опасное, на лезвие ножа колеблемое звание княжеского зятя и наперсника Ягайлы, как и всю родину, – да и была ли родиной для него, выскочки, многострадальная Литва? – готов был бросить он к ногам орденских рыцарей за одно лишь сладкое, недостижимое, вожделенное звание какого-нибудь герцога в землях Германской империи. Вспомним о всех многоразличных выскочках-временщиках и не подивимся тому. Да, да, заранее затеял! Знал, чего хочет и к чему идет! Да и страшился он Кейстутова гнева! Страшился, как прояснело впоследствии, недаром.
А уже к тому – и католики, плетущие свою паутину для упрямо не поддающейся Литвы, и сложная игра политических сил, и вожделения Ордена, убедившегося в том, что силою Литву не сломить и надобно обходное, тайное, на предателей и предательство рассчитанное действование. И тут холоп-выскочка со своими предложениями, угодливо низящий глаза, очень даже мог и должен был понадобиться людям, которые, провожая предателя, брезгливо и тяжело взглядывали ему в спину.
…Переговоры с Ягайлой были на этот раз особенно тяжелы. Войдыло явился-таки на очи Кейстуту, и Витовт, глянув в лицо родителю, увидя эти вздувшиеся на лбу жилы, что предвещало неистовую вспышку гнева, его мерцающие глаза, поспешил скорее вывести княжеского зятя вон из покоя. И этого Войдыло тоже не простил Кейстуту никогда.
Ягайло (вести были жестокие. Русская рать взяла Трубчевск и Стародуб, причем Дмитрий Ольгердович Стародубский не стал на брань противу русичей, а сдал город без боя и сам перекинулся к Дмитрию, уйдя на Москву), Ягайло должен был лебезить, изображать растерянность, тушеваться и унижаться перед дядею. Переговоры почти уже заходили в тупик, когда кто-то из бояр вспомнил о другой грамоте, из Орды, от Мамая, о которой второпях почти и позабыли все. Властный темник предлагал когда-то союз покойному Ольгерду, а теперь прислал грамоту, призывая великого князя Литовского, то есть Ягайлу, объединиться с ним ради совокупного похода на Москву.
Лучшего повода для брани и придумать было нельзя! Не одним! Как еще может повернуть военное счастье? Не в одиночку, а в союзе с Ордой! И пока Мамай станет громить московские волости, забрать вновь потерянные северские города, а повезет, так и всю Северскую землю! О чем, отай, к Мамаю скорого гонца! А пока по городам, такожде отай, собирать рати! И осенью, после жнитва, как и предлагает владыка Орды… И во главе… Во главе рати сам Ягайло! Об этом уже заранее шепотом Войдыло подсказывает своему воспитаннику: с такою армией, да не распуская ее, воротить домовь…
Кейстут угрюмо выслушал. Подумал. Не хуже племянника понимая, что к чему, резко отверг предложение снять полки с границ Жемайтии: «Потеряем и Жмудь и Вильну!» – сказал.
Договорились, что Ягайло идет с одними русскими силами. «И к лучшему! – опять подсказал Войдыло. – Одного тебя, господине, слушаться будут!»
А пришлось-таки на пир Войдылу не звать. И Машу, скупо поздравив и глубоко глянув в ее опечаленные глаза, Кейстут скоро сослал с глаз долой.
И приходило терпеть. И принимать, и чествовать, и хохотать, и дурачиться на пиру, изображая барственного ленивца, личину которого, ставшую привычной пред всеми, кроме Войдылы, носил Ягайло, откуда и успехи его, непонятные пред всеми прочими, у коих и талантов, и ума, и храбрости было поболее, и успехи его доселе никто толком объяснить не сумел, ссылаясь лишь на необычайное везенье… Было и кроме везенья такое, чего не видел никто. Даже и не догадывал толком. Даже и Витовт не видел, а Кейстут – тем более. Видел и знал один только Войдыло.
…И уже после всех речей и утех, после музыки заезжих менестрелей, после знатного пира с боярами и дружиною, уже откланяв, уже проводив, и поднявшись на башню, и с высоты глядючи на замковый двор, где сейчас, вздевшие парадные золоченые доспехи, отъезжали Кейстут с Витовтом, – так ясно представилось вдруг Ягайле, чтобы верные слуги с арбалетами, отсюда, с высоты… И звонкая дробь железных стрел по камню! И потом на плитах двора – трупы! И он спускается вниз по ступеням, неспешно спускается, раздувая ноздри, предвкушая увидеть остекленевшие мертвые глаза бессильно раскинутых тел… Ни по чему, ни для чего, ни по какой причине, а так ясно, до ужаса, до двоенья в глазах представилось вдруг! Тут вот и понял, до чего ненавидит Кейстута!
А Войдыло, ставший уже как воздух необходим, подсказал сзади, с усмешечкой:
– Вот воротишь, батюшко, с ратью, привыкнут к тебе в походе-то, иной будет и разговор! Токмо не суйся наперед, воинов не истеряй! Татары и без тебя справятся!
Оглянул на Войдылу Ягайло. Тот выдержал взгляд, усмехнув кривовато и подло. Сам, повернись по-иному, и Ягайлу бы предал, но нужен, надобен был ему нынче этот Ольгердов сын!
Глава пятая
Пропустим пока Куликово поле, ибо нам нужно понять, что же произошло, а без последующих событий понять будет трудно. Тем паче, что и в русских летописях события эти излагаются раньше, чем повесть о сражении на Дону. Скажем только, что «отступивший так быстро, словно за ним гнались», Ягайло сразу по возвращении попытался, видимо опираясь на приведенные с собою рати, выгнать Андрея Горбатого из Полоцка. В Полоцк был послан Скиргайло с сильною дружиной. Сил хватало, силы пока были у него в кулаке.
Но высокий сутулый литвин Андрей Ольгердович был для своих смердов на диво хорошим хозяином, рачительным, строгим и добрым, и полочане стали за него стеной. После постыдной для Ягайловых кметей сшибки обезоруженного Скиргайлу привязали на спину старой клячи и с бранью выпроводили вон из города. Пришлось снова юлить, заискивать, сваливать вину на бояр, на брата… И Ягайле опять поверили! Самого Ягайлу озадачил бесхитростностью своею Кейстут!
Пришлось затаиться на время, но только на время! Едва сошли снега и установился летний путь, Войдыло ускакал в земли Ордена – и словно пропал там. Наконец вернулся, задумчивый и хмурый. Уединяясь с Ягайлою, самолично проверил
