Язык и религия. Лекции по филологии и истории религий - Нина Мечковская

В сравнительно-историческом языкознании точно известны внешние (фонетические и морфологические) приметы южнославянских слов в отличие от слов восточнославянских. В частности, к южнославянизмам (церковнославянизмам) относятся слова с так называемыми неполногласными сочетаниями ра, ла, ре – п ра здник, в ла сть, б ре г и под. (в соответствии с восточнославянскими полногласными сочтаниями оро, ере, оло, ср. п оро жний, в оло сть, б ере г). Далее, к церковнославянизмам относятся такие приставки (и предлоги), как из-, низ-, пре-, пред-, чрез – и др., например, в словах испить, низложить, предать, чрезмерный (в соответствии с исконными вы-, с-, пере-, перед-, через –, ср.: выпить, сложить, передать, чересполосица). Есть и другие группы церковнославянизмов, с некоторыми другими столь же определенными признаками южнославянского происхождения[188]. Кроме того, есть слова без примет южнославянского происхождения, однако достоверно известно, что они пришли в русский язык из церковнославянского (буква, истина, ныне, образ, царь, церковь и др.). Все это или заимствования из церковнославянского, или слова, не заимствованные, но образованные в русском языке по церковнославянским образцам, т.е. церковнославянизмы «собственной чеканки», – как, например, златовласка, здравоохранение, кровообращение, млекопитающее, Млечный путь, сладкоежка и подобные.

Таких слов в русском языке тысячи. Многие из них обычны и стилистически нейтральны (ср. власть, враг, древесный, здравствуй, издатель, крест, мрачный, надежда, небо, нравится, одежда, плен, польза, праздник, предложение, развлекать, разврат, распределять, сладкий, союз, страна, страница, среда, средний, шлем и т.п.). Для многих других церковнославянизмов, особенно на фоне соответствующих исконных русских слов, характерен не очень сильный (не такой силы, как в словах брег, вотще, дщерь, злато) оттенок стилистической приподнятости, и передают такие слова, как правило, значения достаточно общие, отвлеченные или специальные, в то время как исконные соответствия обозначают что-то более частное, конкретное или повседневное, ср.: из в ле чь – вы в оло чить, ис черпать, вы черпать, заг раждение – заг ородка, г раж данин – г орож анин, г ла ва – г оло ва, к ра ткий – к оро ткий, зд ра вый – зд оро вый и т.д.[189]

Заимствования из церковнославянского языка, а также неославянизмы стали главным славянским источником книжной лексики и специальной терминологии в русском литературном языке. Противопоставление церковнославянизмов и исконных языковых элементов до сих пор остается ведущей и самой массовой оппозицией в стилистике литературного языка.

Слова «О пользе книг церковных в российском языке», озаглавившие параграф, взяты из названия статьи Ломоносова «Предисловие о пользе книг церковных в российском языке», его последней филологической работы, которой открывалось университетское собрание его сочинений (М., 1757). Именно здесь получает законченный вид знаменитая теория «трех штилей» Ломоносова.

Помимо «богатства к сильному изображению идей важных и высоких», пришедшего в русский язык из «книг церковных», Ломоносов видит их пользу еще и в том, что церковная письменность сохраняет единство языка «во-первых, по месту» и во-вторых, «по времени». «Народ российский, по великому пространству обитающий, невзирая на дальнее расстояние, говорит повсюду вразумительным друг другу языком в городах и селах». «По времени ж рассуждая, видим, что российский язык от владения Владимирова до нынешнего веку, больше семисот лет, не столько отменился, чтобы старого разуметь не можно было».

Конфессиональные факторы в истории языков

110. Создание алфавитов. Реформы письменности

История цивилизаций и письменностей свидетельствует, что все древние письменности и подавляющее большинство новых систем письма создавались для культово-религиозных целей. Письменность многих мертвых языков, а также языков с бедной традицией письма ограничена исключительно культовыми текстами. Например, все, чем представлено оригинальное рисуночное письмо острова Пасхи, – это дощечки с картинками мнемонического характера (т.е. помогающими запоминать), на которых записаны культовые и мифологические песнопения. Те зачатки идеографической (обобщенно-рисуночной) письменности, которые найдены у современных южноамериканских нецивилизованных народов, представлены записями евангельских преданий, католическим катехизисом, молитвой «Отче наш» и т.п. (Фридрих, 1979, 192–206).

В древности и в средние века конфессиональные нужды были факторами, которые стимулировали многие важные реформы письменности. Из их числа особенно значительные культурные последствия имела реформа еврейского письма, проведенная масоретами на рубеже VII и VIII века[190].

Древнееврейское письмо было консонантным, т.е. буквы передавали только согласные звуки, что часто затрудняло точное и единообразное понимание записанного. Масореты ввели специальные надстрочные знаки, позволявшие видеть, какой гласный звук должен читаться в предшествующем слоге. Эти знаки у них назывались «матери чтения»[191]. И хотя записи с матрес лекционис существовали задолго до появления самых древних библейских источников (Гельб, 1982, 163), однако их усовершенствование и упорядоченное употребление – это заслуга масоретов.

111. Переводы Писания и национальные литературные языки

Переводы конфессиональных книг становились крупнейшими событиями в социальной истории многих языков. Писание и литургия на народном языке способствовали его авторитету и утверждению в качестве ведущего канала коммуникации в обществе.

Переводы Писания часто становились материально-языковой базой наддиалектного (общенационального) литературного языка. Например, именно таким объединяющим текстом стал немецкий перевод «Библии», выполненный Мартином Лютером (1522–1534; его «Новый Завет» только до 1558 г. выдержал 72 издания). Аналогичное объединяющее значение имели знаменитая шеститомная Кралицкая Библия «чешских братьев» (1579–1593); сербскохорватский «Новый Завет» Вука Караджича (1847). В своих культурах эти тексты не были первыми переводами Писания[192], однако, благодаря авторитету создателей и стилистическому совершенству, они служили образцом правильной (литературной) речи, языковым камертоном для грамматик и словарей.

112. Обогащение лексики и фразеологии

Переводы Писания и использование языка в богослужении, в проповеди, молитве обогащали словарь. Писание на народном языке способствовало интенсивному развитию в языке новых видов речи – аллегорической, абстрактно-философской, экспрессивно-метафорической.

Писание относится к самым читаемым книгам и к наиболее часто звучащим (произносимым) текстам. Поэтому Писание глубоко входит в сознание народа, становясь исключительно устойчивой его частью. Только язык укоренен в сознании народа глубже и прочнее («фундаментальнее»), чем Писание, но зато Писание само частично проникает в язык – в виде пословиц, фразеологизмов, общепонятных образов и символов. Об этой «пословичности» Писания прекрасно сказано у Пушкина: «Есть книга, коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедано во всех концах земли, применено ко всевозможным обстоятельствам жизни и происшествиям мира; из коей нельзя повторить ни единого выражения, которого не знали бы все наизусть, которое не было бы уже пословицею народов ; она не заключает уже для нас ничего неизвестного; но книга сия называется Евангелием» (Пушкин А.С. [Рец. на кн.:] Об обязанностях человека. Сочинение Сильвио Пеликко // Пушкин А.С. Поли. собр. соч. М., 1949. Т. XII. С. 99 [курсив Пушкина]).

Вот примеры общепонятных образов и ходячих оборотов, пришедших в наш язык из Св. Писания: альфа и омега, бразды правления, вавилонское столпотворение, в плоть и кровь, в поте лица, взявшие меч – мечом погибнут, во время оно, волк в овечьей шкуре, всей душой, всем сердцем, всемирный потоп, всему свое время, всякой твари по паре, допотопные времена, ждать манны небесной, запретный плод, зарыть талант в землю, земля обетованная, злоба дня, знамение времени, избиение младенцев, как зеницу ока, книга за семью печатями, козел отпущения, колосс на глиняных ногах, краеугольный камень, метать бисер перед свиньями, на сон грядущий, не от мира сего, нет пророка в своем отечестве, плоть от плоти, по образу и подобию, ради бога, святая святых, смертный грех, суета сует, терновый венец, тьма кромешная, хлеб насущный и мн. др. Характерно, что говорящие могут и не знать о библейском происхождении многих из этих выражений. Говоря злачное место, корень зла, не хлебом единым, соль земли или строить на песке, люди не думают, что они цитируют Библию. Они просто говорят на языке, который вобрал в себя образы, ставшие благодаря Писанию крылатыми.