Книга сияния - Френсис Шервуд

— Снимай штаны.

Киракос не знал, что именно вызвало болезнь, но представлял себе крошечных цепких жучков с множеством тонких как волоски лапок, зловредных невидимых скорпиончиков, кувыркающихся в воздухе. Целые их легионы цеплялись за кожу, заползали в рот, пристраиваясь на небе, проникали в уши. Он внимательно осмотрел тощие ноги Вацлава, его пах.

— Пока никаких признаков, — сказал Киракос. — Был у тебя кашель, лихорадка?

— Нет, — ответил Вацлав.

— Могу я осмотреть твою жену и младенца?

Жена Вацлава по-прежнему сидела на полу, прижимая к себе девочку. Она прекратила вой и теперь лишь всхлипывала и икала. В глазах у женщины блестели слезы.

— Больше я здесь ни у кого оспы не вижу, — сказал Киракос, — но слушай меня внимательно, Вацлав. Мать с младенцем следует отсюда убрать. Не прикасайся к ней. Ты можешь ее заразить, она может заразить тебя. Мальчика следует содержать в чистоте, прохладе, сытости; ему потребуется много воды. Я пришлю сюда Сергея с кое-какими продуктами с императорских кухонь. С апельсинами из Валенсии и зернами под названием «кофе». Еще он принесет лед, сколотый с плит, что хранятся в погребе замка.

— А опиум?

— Определенно, Вацлав, однако едва ли не самое скверное в оспе то, что опиум в данном случае не полностью притупляет боль. Это невероятно, но сейчас пациент сознает, что с ним происходит. И не испытывает боли. Помни также, что ты не окажешь ему услуги, если станешь ныть и рыдать. Он может поесть сырых яиц, смешанных с сыром и приправленных щепоткой перца, мягкого белого хлеба, размоченного в подсахаренном молоке. Ты должен будешь носить на лице полотняную маску, которую вместе с одеждой придется выбрасывать всякий раз, как ты будешь от него уходить. Источник оспы весьма коварен, дорогой друг. Он потихоньку, украдкой распространяется по воздуху, опускаясь куда угодно. Всякий раз после того, как ты поухаживаешь за мальчиком, тщательно умывайся горячей водой. Не позволяй ему дышать тебе в лицо, не допускай, чтобы твоя голая кожа касалась его кожи.

— Но ведь ты его касался.

— В перчатках. Я их тебе одолжу, и вощеный плащ тоже. А императору я скажу, что ты не хочешь заразить его оспой. Он пока еще не бессмертен.

Вацлав кивнул. Лица Киракоса под чумной маской ему было не разглядеть.

— Бог вознаградит тебя, Киракос, за твою доброту.

— Ну, это еще как получится, верно? Делай все, как я сказал. Это единственный способ. Не поддавайся отчаянию. Мальчик должен видеть веру и надежду.

— Киракос?

— Что?

Лекарь не слишком надеялся на выздоровление ребенка. Он слышал рассказы о том, как кожа больных становится черной, точно обугленной, кровь сочится из глаз, ушей, носа и рта.

— Спасибо тебе.

И Вацлав жалобно зарыдал.

Вернувшись в замок, Киракос и Сергей бросили свою одежду и башмаки в костер у входа на кухню, после чего голыми побежали в подвал, погрузились в бочки с горячей водой и принялись яростно тереть кожу щетками из свиной щетины и твердым мылом, сваренным из свиного жира, поташа и майорана. Рты они тщательно прополоскали горячей смесью настоя перечной мяты с розовой водой, волосы расчесали тонкими гребешками, макая их в горячее масло. Затем они помыли коней, хорошенько отчистили их щетками и отослали на ветреное пастбище. Тем вечером армянский лекарь впервые за долгое время произнес негромкую молитву:

— О великий Аллах, не дай мне заразиться оспой.

29

Йосель с Рохелью лежали в той же самой полости под кустами и деревьями, где предавались любовной усладе. Когда жители Юденштадта только собирались искать Рохель, Йосель уже знал, где ее можно будет найти. И она действительно оказалась там — свернувшись в плотный клубочек, убитая горем молодая женщина бормотала какую-то невнятицу. На взгляд Йоселя, ей требовалась женская забота, но когда он хотел привести кого-нибудь из женщин, Рохель удержала его, а заслышав голоса, спрятала лицо на его широкой груди. И все же через несколько часов Рохель позволила Йоселю отнести ее к ручью, где, несмотря на откровенное желание умереть, опустила голову к воде и немного попила. Затем она позволила ему остановить кровотечение несколькими пригоршнями мха. Завернув комочек плоти в ее окровавленные нижние юбки, Йосель закопал их у ручья. Оторвав рукава шелковой рубахи, которую она ему сшила, голем выкупал Рохель, словно маленькую девочку, заботясь о том, чтобы на ее ногах не осталось ни малейших следов крови. Затем, желая покормить вконец ослабевшую женщину, он собрал ей земляники; надергал из ручья острого водяного кресса; нарвал с земли зелени одуванчика; собрал сладкой жимолости, чтобы Рохель пососала ее стебли. Йоселю очень хотелось раздобыть персиков, яблок и слив, но они еще не созрели. Желая сделать их укрытие более надежным, он наломал тонких веток и крепкими нитями высокой травы связал из них что-то вроде циновки. Она служила крышей. С трех сторон Йосель навалил густой ежевики, связывая кусты тонкими корнями. Так получились стены их дома. Груды мха на полу служили им полом и постелью.

Когда нерожденное дитя начало выходить из нее, Рохель скользнула под кусты и, крепко сжимая чресла, горячо молилась. Со свистом втягивая воздух, молодая женщина пыталась удержать дитя в своем чреве, мысленно веля ему возвращаться назад, но спазмы вскоре превратились в судороги, которые терзали и корежили все ее тело. И вот, наконец, еще толком не сформировавшееся существо проскользнуло наружу меж ее сжатых ног. Рохель не хотела туда смотреть, однако, удерживая этот момент в своем сердце, понимала: «Вот все, что осталось от моего ребенка».

— Я больше никогда не хочу туда возвращаться, — сказала она в первую ночь, покоясь на руках Йоселя.

На вторую ночь, набравшись сил, чтобы сесть, Рохель сказала:

— Я должна вернуться.

Йосель отрицательно помотал головой.

Тогда Рохель спросила, погиб ли в огне кто-то из жителей Юденштадта.

Йосель кивнул в знак подтверждения и показал ей шесть пальцев.

— А Зеев?

Он помотал головой.

Зеев остался в живых. Рохель целые сутки прикидывалась, что мира вовсе не существует. Но теперь, лежа в их маленьком шалаше, она все яснее осознавала, что не вправе более уклоняться от исполнения своего долга. Она должна повернуться лицом к миру. Отбросив со лба Йоселя непослушные волосы, Рохель сама увидела там те буквы, что начертал рабби. ЕМЕТ, Истина, гласили они, а без одной буквы слово становилось совсем иным: МЕТ, смерть.

— Я не умею читать, Йосель, — начала она, — но я знаю, что раввин должен… — Рохель не смогла произнести слова «тебя убить». — Послушай, Йосель. Ты все-все знаешь, но это тебе не известно. Считай меня своим зеркалом. Я говорю, что у тебя на лбу есть слово. Это слово означает Истину, жизнь, Бога, все, что есть, но если одну букву убрать, оно будет означать Смерть, ничто, то, чего нет. Когда раввин тебя делал, он начертал там это слово. Это составляло часть… — Рохель какое-то время подыскивала нужное слово. — Это составляло часть обещания. Мы все живем, чтобы умереть, но тебе предстоит умереть раньше большинства остальных. Раввин сотрет ту букву, и как только он это сделает, ты возвратишься во прах. У него нет выбора, Йосель.

Йосель припомнил, как зеркала меняют слова на противоположные, сплющивают их и искажают, не говорят правды. Буквы у него на лбу, заключил он, были чем-то вроде росписи и благочестивого заверения, что его создал рабби Ливо, а не Бог. Истина заключалась в том, что он был големом, необыкновенным и единственным, в большей степени человеком, нежели сам человек.

— Как ты думаешь, Йосель, можешь ты пойти к ручью и стереть все слово?

Он с тоской посмотрел на нее. Как скверно все вышло. Йосель все еще помнил радостный смех Рохели. Однако он знал, что ее дух сокрушен потерей ребенка, и ничем иным.

— Ты мгновенно погибнешь, если его не сотрешь.

Рохель рассказала Йоселю, что он был сделан лишь на время и с определенной целью и что теперь время истекло, а цели больше не существовало.

— Я не смогу пережить твоей смерти, Йосель. Мы не должны этого допустить.

Она заплакала, а когда Йосель потянулся ее обнять, сбросила со своих плеч его ладони.

— Я причинила вред… нет, не просто причинила вред — я принесла смерть стольким людям. Послушай же меня, Йосель.

Йосель указал на замок, а затем опять в сторону Юденштадта.

— Нет-нет, тебе тут не сделать… — Рохель не верила, что какое-то заклинание, магическая формула или сочетание слов спасет общину от императора. — Ты должен позаботиться о себе, Йосель. Понимаешь? Я должна вернуться домой, а ты должен спасти свою жизнь.

Он взял лицо Рохели в свои ладони и поцеловал ее в губы.

— Нет, Йосель, ничего хорошего из этого не выйдет. Я нарушила все законы.