Переписка 1826-1837 - Александр Пушкин

22 июля.

Адрес: Милостивому государю Александру Филиповичу Смирдину — в С. Петербург у Синяго моста дл.[я] дост.[авления] Петру Александровичу Плетневу.

638. M. Л. Яковлев — Пушкину. 23 июля 1831 г. Петербург.

Вчера был я у Плетнева, на даче Молчанова; получил от него 125 руб. и дал ему надлежащую росписку; в тот же день отдал деньги баронессе. Она при мне сделала надпись на векселе в получении процентов вперед за полгода. — Плетнев мне сказал, что он писал к тебе в прошедший понедельник и просил тебя получить с фрейлины Россети 500 р. Ты угадал: он сидит на даче и в город не заглядывает. Все у него здоровы. Софья Михайловна премного благодарит тебя за все твои благие намерения. Она в них не сумневалась. Трагедии К.[юхельбекера], твою балладу и письма отдаст мне для [602] передачи тебе. С Цветами надо перегодить. Впрочем от тебя одного зависит успех издания оных. Твои окружные грамматы будут самые действительные. — Третьего дня получил я письмо от Малиновского. Он, как ты знаешь, Изюмской дворянской предводитель; хлопочет и с дворянами и с своими собственными крестьянами. Завтра пишу ему предлинное письмо, потому что он требует больших подробностей о всех наших. До сих пор, благодаря бога, не слыхать, чтоб кто-нибудь из нас попался в когти незванной гостьи; умерли только: у Илличевского мать, а у Комовского отец.

Вспоминает ли Наталья Николаевна о персидском пении, во время гулянья по саду, 2 июня?

М. Я. 1831 июля 23. С. П. Б.

639. Л. С. Пушкин — Пушкину. 24 июля 1831 г. Действующая армия в Польше.

Je ne vous écris que deux mots et encore est-ce pour vous importuner de nouveau par rapport à l'argent. — J'ai emprunté au Général Rayevsky 300 roubles que je vous prie de vouloir bien lui payer, à lui ou au porteur de la présente.

Léon Pouchkine.

1831. Ce 24 Juillet. —

Адрес: A Monsieur Monsieur de Pouchkine à Pétersbourg. [603]

640. П. А. Плетнев — Пушкину. 25 июля 1831 г. Спасская Мыза.

25 июля, 1831.

В твоих утешениях всё правда для ума, да сердце этому не вдруг начинает верить. Твои ко мне письма не пропадут. Если ты их адресовал в Екатерининский институт, они там пролежат у швейцара до прекращения холеры, а я после всё-таки их возьму. Эслинг не бывал у меня. Деньги за Бориса (всего 10.000) употреблены следующим образом: 5.000 отдано долгу Дельвигу, 4.000 переслано к тебе в Москву (в два срока по 2.000), и 1.000 отдана баронессе за твой портрет. Кстати: где-то он? Ты угадал, что жалованья твоего накопилось 2.000. Из них я вычел 500 р., полученные тобою вместо меня от Россети, а 1500 р. препровождаю. Прошу тебя дать мне знать, когда их получишь, потому что я не сам отдаю на почту. Поступок царя в отношении к тебе восхищает меня: он тебя балует более, нежели Екатерина Державина. Поцалуй Жуковского и поклонись Россети.

У Натальи Николаевны цалую ручку.

641. П. А. Вяземский — Пушкину. 27 июля 1831 г. Остафьево.

Остафьево. 27-го июля 1831.

Кинь это в Литтературную Газету:

[„В защиту и оправдание сво[его] [?]]

„В конце длинной статьи, написанной в защиту и в оправдание Булгарина, критикованного Телескопом, г-н Греч говорит (Сын От.[ечества] №): Я решился на сие не для того, чтоб оправдывать и защищать Булгарина (который в этом не имеет надобности, ибо у него в одном мизинце более ума и таланта, нежели во многих головах рецензентов). — Жаль же, сказал один читатель, что Булгарин [пишет] не одним мизинцем пишет“.

А если хочешь, дай другой оборот этому. Во всяком случае на этом мизинце можно погулять и хорошенько расковырять им гузно. Что за лакеи! —

Впрочем всё обстоит у нас благополучно. Как у Вас? Скажи Жучку — Датской собаке, что я получил его письмо об[-] и оплеванное и порадовался этим чисто-арзамаским испражнениям. Тургенев еще здесь и ажитируется в помещичьих заботах. Все наши тебе сердцем кланяются. Мой Адольф, то есть нет, мой Фон-Визин зреет лежа: примусь за него окончательно на той неделе, а что же мой Адольф? Обнимаю тебя.

642. Ф. H. Глинка — Пушкину. 28 июля 1831 г. Тверь.

Милостивый государь, Александр Сергеевич!

Драгоценное посещение ваше для меня сугубо-памятно. Вы утешили меня как почитателя вашего, давно желавшего вас видеть и обнять и, в то же время, вы приняли во мне участие, как человек, в котором совсем не отразился настоящий век. С добродушием, приличным старому, доброму времени, вы сами взялись похлопотать (разумеется, по возможности) об улучшении моего положения. Вот вам тетрадка! Имейте великодушие ее прочесть — и вы увидите, каково было мое служение в Ол.[онецкой] губернии и как я рекомендован. Теперь всё, что обо мне представлено, лежит у министра. Если можно, хотя звуком вашей лиры, возбудите спящее! — Государь и мудр, и милостив, и великодушен. Нужно только предстательство. Вы увидитесь с Васильем Андреевичем; он мой благодетель, смолвьтесь с ним. Во всяком случае мне утешительно будет увидеть, что двое первых поэтов нашего времени приняли участие в моей изувеченной судьбе. — Прощайте! До радостнейшей возможности опять вас увидеть и обнять.

С отличным почитанием и совершенной преданностию, имею честь быть, милостивый государь! вашим покор[нейшим] слугою, Федор Глинка.

P.S. Ваше живое, стереотипное издание — милый братец ваш, посетил меня, обедал, погостил и с богом отправился далее по тракту к Кавказу.

1831-го [604] Июля 28-го Тверь.

[Приложение]

643. П. В. Нащокину. 29 июля 1831 г. Царское Село.

Я просил тебя в последнем письме доставить посылку Чедаеву: посылку не приняли на почте. Я просил заплатить Горчакову остальную его тысячу. Вот сия тысяча; доставь ее с моей сердечной благодарностию моему любезному заимодавцу.

Что ты делаешь? ожидаешь ли ты своих денег и выручишь ли ты меня из сетей Догановского? Нужно ли мне будет приехать, как, признаюсь, мне хочется, или оставаться мне в Ц.[арском] С.[еле], что и дешевле и спокойнее?

У нас всё, слава богу, тихо; бунты петербургские прекратились; холера также. Государь ездил в Новгород, где взбунтовались было колонии и где произошли ужасы. Его присутствие усмирило всё. Государыня третьего дня родила великого князя Николая Николаевича. О Польше ничего не слышно.

Прощай, до свидания.

644. Пушкин и Н. Н. Пушкина — П. А. Осиповой. 29 июля 1831. Царское Село.

Votre silence commençait à m'inquiéter, chère et bonne Прасковья Александровна; Votre lettre est venue me rassurer fort à propos. Je vous félicite encore une fois, et vous souhaite à tous et du fond de mon cœur, prospérité, repos et santé. J'ai porté moi-même vos lettres à Pavlovsk, en mourant d'envie d'en savoir le contenu; mais ma mère était sortie. Vous savez l'aventure qui leur était arrivée, l'escapade d'Olga, la quarantaine etc. Dieu merci, tout est maintenant fini. Mes parents ne sont plus aux arrêts — le Choléra n'est guère à craindre. Il va finir à Pétersbourg. Savez-vous qu'il y a eu des troubles à Новгород dans les colonies militaires? les soldats se sont ameutés toujours sous l'absurde prétexte de l'empoisonnement. Les généraux, les officiers et les médecins ont été tous massacrés, avec un raffinement d'atrocité. L'Empereur y est allé, et a apaisé l'émeute avec un courage et un sang froid admirable. Mais il ne faut pas que le peuple s'accoutume aux émeutes, et les émeutes à sa présence. Il paraît que tout est fini. Vous jugez de la maladie beaucoup mieux que ne l'ont fait les docteurs et le gouvernement. Болезнь повальная, а не зараза, следственно карантины лишнее; нужны одни предосторожности в пище и в одежде. Si cette vérité était connue avant, nous eussions évité bien des maux. Maintenant on traite le Choléra comme tout empoisonnement — avec de l'huile et du lait chaud, sans oublier les bains de vapeur. Dieu donne que vous n'ayez pas besoin d'employer cette recette à Тригорское.

Je remets en vos mains mes intérêts et mes projets. Je ne tiens ni à Savkino, ni à tout autre lieu; je tiens à être votre voisin, et propriétaire d'un joli site. Veuillez me faire savoir le prix de telle propriété ou de telle autre. Les circonstances à ce qui paraît vont me retenir à Pétersbourg plus longtemps que je n'eus voulu, mais cela ne change rien à mon projet et mes espérances.

Agréez l'hommage de mon dévouement et de ma parfaite considération. Je salue toute la famille.

29 juillet. Sarsko-Sélo.

[H. H. Пушкина:]

Permettez-moi, Madame, de vous remercier pour toutes les choses aimables que vous me dites dans votre lettre à mon mari; je me recommande d'avance à votre amitié et à celle de M-lles vos filles. Agréez, Madame, l'expression de mon respect.

Natalie Pouchkine.[611]

Адрес: Еe высокородию M. г. Парасковье Александровне Осиповой. В Опочке в селе Тригорском.

645. Ф. Ф. Вигель — Пушкину. Июнь — июль 1831 г. Петербург.

J'ai mille choses à vous dire, mais comme vingt deux verstes nous séparent, je suis [612] réduit à vous écrire dix mots. Le projet d'un journal politique et littéraire est charmant, je m'en occupe beaucoup: j'ai cherché et je crois avoir trouvé pour son exécution une route à la fois sûre et noble. Vous connaissez M.[onsieur] Ouvaroff, jadis Arzamacide: à ce qu'il me paraît il me veut du bien quoiqu'il ne soit pas tout à fait bien avec mon patron, mais en revanche il est très bien avec le Gén.[éral] Benckendorf; votre projet lui a été communiqué, il l'approuve, il y applaudit, il en est enchanté et en parlera au Général quand vous voudrez. Je vous le répète, vous connaissez M.[onsieur] Ouvaroff: vous devez donc savoir que c'est un homme de cour, aigri par des non-succès, mais qui ne poussera jamais la rancune jusqu'à refuser une place importante qui lui aurait été offerte, c'est un homme d'esprit blasé sur les jouissances que l'esprit procure, mais toujours prêt à rentrer dans la carrière littéraire et savante; en dernier analyse, c'est un bon enfant, mais un enfant vaniteux, qui se dépite, qui s'impatiente de n'être pas parvenu au degré de considération et de pouvoir qu'il ambitionnait par deux routes qu'il a sucsessivement essayées; il en a pris une troisième, celle des richesses, et il a rencontré encore plus d'obstacles. Je le crois converti, au moins je le trouve bien plus aimable que je ne l'ai connu autrefois. Tout le mal vient d'avoir suivi d'abord le chemin de la gloire, ensuite celui des honneurs, d'avoir pris l'un pour l'autre et de les avoir confondus. C'est une erreur, mais ses anciens amis ont été aussi trop exigeants, j'oserai dire injustes envers lui; ils lui ont supposé, je ne sais trop pourquoi, une fermeté stoïque, une âme romaine, et quand ils ont vu qu'ils s'étaient trompés, ils se sont éloignés de lui comme d'un transfuge, comme d'un parjure. Malgré tout mon respect, toute ma déférence pour eux, je ne le trouve pas si coupable; l'estime, la bonne volonté que je lui montre, me paraissent payés de la même monnaie. L'idée de votre projet a été saisie par lui avec une ardeur, je dirai même, une grâce enfantine. Il promet, il jure de coopérer à l'exécution; du moment qu'il vous connaît dans les bons principes, il est prêt d'adorer votre talent, qu'il ne faisait qu'admirer jusqu'ici. Dans son impatience, il voudrait vous voir Membre honoraire de son Académie des sciences; le premier fauteuil Académique vacant chez Schischkoff doit vous être destiné, vous être réservé: poète, vous n'avez pas besoin de servir, mais pourquoi ne seriez[-vous] pas de la Cour? Si une couronne de lauriers orne le front du fils d'Apollon, pourquoi une clef ne décoreraît-elle pas le derrière du descendant d'une race antique et noble? Enfin, ce ne sont que projets de bonheur et de gloire pour celui qui ne se contente pas d'illustrer son pays, mais veut aussi le servir de sa plume.