Змеи и лестницы - Виктория Платова

Они разговаривали на кухне, где Литовченко, деликатно курил в открытое окно. За полицейского комиссара Нойманн оба работника правоохранительных органов не беспокоились. Дурацкий парень, на правах хозяина, развлекал ее в комнате.

– А у тебя что нового? – спросил капитан.

– Есть кое-что. Но изложу, когда будем в расширенном составе.

– Выпендриться хочешь? – Литовченко сделал вид, что обиделся.

– Нет.

– Тогда пошли.

Они вернулись к Мише и Мандарину, и застали обоих, внимательно изучающими новые фотографии на доске.

– Кто этот молодой человек? – спросила Миша у Вересня.

На изложение истории Дениса Рупасова и его институтской подруги Марины Даниловой (с наводящими вопросами Миши и уточняющими Литовченко) ушло добрых полчаса. Все это время дурацкий парень, изменив своей привычке висеть на Вересне, провел на подоконнике: он не любил выслушивать одну и ту же историю дважды. После того, как Вересень закончил, воцарилось недолгое молчание, а потом фройляйн комиссар неожиданно сказала:

– Он похож на Вернера.

– Кто? – хором удивились Вересень и Литовченко.

– Этот человек.

Никакого особого сходства между фотографическим немцем с вечеринки и артистом второй категории Рупасовым не просматривалось.

– А, по-моему, непохож.

– По-моему, тоже – поддержал Вересня капитан.

– Я знала Лоденбаха. Видела его… вблизи. Эти два человека оставляют похожие ощущения. Дело не во внешности. И… это сходство может оценить только женщина.

– Ну, ясно, – пробормотал Литовченко, хотя видно было, что ничего ему неясно.

– Ну, допустим, – пробормотал Вересень. – Но что это меняет?

– Я не думаю, что человек, которого нашли в озере, – Вернер Лоденбах.

Даже дурацкий парень отреагировал на реплику Миши. Он забегал по подоконнику, потом спрыгнул с него и в два прыжка оказался рядом с комиссаром. Вересень и Литовченко молчали, переваривая сказанное. Первым нарушил молчание капитан.

– А кто же тогда?

– Возможно, этот актер. Возможно, кому-то надо было умереть, чтобы Лоденбах остался жить.

– Смелая версия, – капитан потер виски. – Но слишком уж фантастичная.

– Вернер – мастер запутывать следы. И он – лжец. А еще – карточный игрок.

– Это его основная специализация?

Вовсе не этот вопрос волновал сейчас Вересня. А то, что сказанное Мишей может оказаться правдой. Если на секунду допустить, что это и есть правда, то часть истории получит логическое объяснение. Вернер Лоденбах должен был исчезнуть, но потом обязательно найтись. И найтись так, чтобы никто не смог идентифицировать его личность. Чтобы не было никакой другой идентификации, кроме документов, оказавшихся при нем. И месячный люфт во времени оказался кстати: память о мужчине из гостиницы «Викинг», сохраняющаяся на видеокамерах, которыми утыкан город, в подавляющем большинстве случаев будет стерта. Да так – что и концов не найти.

Электронная память иногда бывает короче, чем человеческая. Но комиссар полиции Нойманн что-то помнит.

Определенно.

– Мы говорили об этом вчера. Его основная специализация – фармацевтика, – губы Миши тронула горькая улыбка. Тронула – и тут же исчезла. – Но, возможно, было что-то еще.

– Да. Было что-то еще.

И Вересень рассказал Мише и Литовченко, и примкнувшему к ним Мандарину об утренней встрече с Вандой Клевской. Когда речь зашла о документах, попавших в руки Кати Азимовой – документах настолько важных, что ей пришлось серьезно опасаться за свою жизнь и – в конце-концов потерять ее, дурацкий парень заголосил и стрелой выбежал из комнаты.

– Чего это он? – удивился Литовченко.

– Ужинать пошел, – объяснил Вересень.

Так оно и было. За секунду до Мандаринова марш-броска за дверь, на кухне раздался сухой щелчок: сработала автокормушка. Вересень очень гордился приобретением этой чрезвычайно полезной вещи. Учитывая его ненормированный рабочий день, кормушка была незаменима, она выполняла функции раздаточной и выдавала приличные порции в определенное, запрограммированное на таймере время. Так что можно было не опасаться за рацион и здоровье дурацкого парня. Правда, в глубине души Вересень считал, что рано или поздно Мандарин, как и всякая независимая и творческая натура, взбунтуется и отвергнет унылое кормление по часам – и взбунтуется. И полезет в холодильник в холодильник за колбасой и креветками.

С него станется.

Крики Мандарина отвлекли присутствующих лишь на мгновение, после чего все трое снова уставились на доску. На Катю Азимову с бокалом в руках.

– Тебе надо тщательнее работать со свидетелями, Боря. Чтобы такие важные сведения выползали сразу же, а не через два года.

Вересень почувствовал, как предательски краснеет. Да что там – наливается краской до краев, и в ней тонут не только уши и щеки, но и шея. Чертов Литовченко! Нашел таки возможность уесть человека, которого совсем недавно назвал своим другом. Да еще при даме – и не просто даме, а представительнице иностранного государства и коллеге. И то, что Миша явно нравится капитану, не облегчает ситуацию, наоборот – усугубляет. Профессиональная ревность гада с капитанскими погонами понятна – как ни крути, именно он, Вересень, добыл сегодня важные сведения. На фоне которых померкли все опереточные хождения и.о. начальника убойного отдела по друзьям из архитектурных бюро и налоговых инспекций. И даже тайный схрон Бартоша, обнаруженный капитаном, не шел ни в какое сравнение с откровениями Ванды Клевской и парочкой Рупасов-Данилова.

– Эти сведения не выползли бы и через десять лет, – сухо сказал Вересень. – Известие о том, что Вернер Лоденбах мертв, – вот что позволило Ванде заговорить. При других обстоятельствах она молчала бы до конца жизни.

– И каким образом немец мог угрожает твоей Ванде? Он ведь ее даже не знал.

– Страх, – Миша не обращалась ни к кому конкретно, и голос у звучал, как будто она в чем-то оправдывалась и пыталась что-то запоздало объяснить. – Иногда это самое сильное движущее чувство… Эйне иррациональ… Иррациональное. Оно сковывает тебя. Не дает вздохнуть. Не дает жить, как раньше. Хотя для других все выглядит так, как всегда. Почти как всегда.

– Страх – неприятное чувство, не отрицаю, – тут же вступил в полемику Литовченко. – Но лучше задавить его в зародыше, как бы трудно не было. И двинуться дальше. Я так всегда и поступаю.

– Вы счастливый человек, Виктор.

– Доверять надо… Хотя бы товарищам. Они всегда помогут. Я – всегда помогу. А ты, Борь?

В вопросе, адресованном Вересню, слышались примирительные нотки. Капитан понял, что хватил лишку с изобличениями и теперь откатывал назад.

– Помогу. Конечно.

– Кот. Кот мог бы помочь. Но он отказался.

Миша улыбнулась. А следом за ней рассмеялась и Вересень. А капитан Литовченко так и вовсе расхохотался. И, в довершение ко всему, в проеме двери показались огромные уши Мандарина. Оценив обстановку (никто не ссорится, никто никому не угрожает, все немного погрустили и немного пофилософствовали), он тут же исчез в районе кухни.

– Считаешь, что нет никаких шансов найти эти документы? Если они вообще существовали, – спросил Литовченко.

– Мы даже не знаем точно, что именно искать. И где. Прошло слишком много времени…

– Даже если бы не прошло, – заметила Миша. – Даже если бы это случилось не так давно. Кати мертва. И ничего за этим не последовало. Никаких посмертных разоблачений. Я права, Борис?

– Да, – вынужден был признать Вересень.

– А это означает, что убийца, кем бы он ни был, достиг цели. Забрал причитающееся ему. И убил ту, кто представляла для него опасность.

– У нас такое сплошь и рядом, – Литовченко снова потянул одеяло на себя. – Находятся идиоты, которые, получив кое-какую информацию, начинают шантажировать превосходящие силы противника. И всегда плохо кончают, да.

– Не думаю, что Катя Азимова кого-то шантажировала, – обиделся за покойную модель Вересень. – Тот, кто хочет денег – не прерывает контракт под угрозой неустойки. Что-то там произошло, в Мадриде. Если бы знать – что?

«Хайме, ты бы хоть писал почаще, я буду рад каждому твоему письму и ни за что не прощу, если ты не съездишь к нашим барселонским родственникам, а как вернешься, расспрошу тебя обо всем в деталях и о том, похожи ли они на нас с мамой. Если похожи на тебя, тогда они страшные бабники, представляю, какого шороху ты навел в Мадриде, небось заморочил голову половине мадридок».

О, да.

Читала ли Миша Мануэля Пуига? Во времена, когда страх не давал ей вздохнуть. И кончились ли они, эти времена?

– Что сказала о Вернере та женщина?

– С которой я встречался? Ванда?

– Да.

– Она лишь повторила слова Кати Азимовой. О том, что Лоденбах – страшный человек. Жестокий, хитрый и вероломный.

– Как вы думаете, Борис… Этих качеств достаточно, чтобы обмануть смерть? Заставить ее играть за тебя?