Марта Квест - Дорис Лессинг

Вскоре один из молодых людей заметил, что если будет война, то с черномазыми не оберешься «хлопот». Говорил он взволнованно, страстно, как говорит тот, кто жаждет чего-то — хотя, быть может, и не того, к чему призывает. И тут вдруг вступила в разговор Марта; она с воинственным видом заявила, что не понимает, какие могут быть «хлопоты» с чернокожими. Молодые люди изумленно обернулись к ней — они забыли, что среди них есть девушка. Понизив для большей интимности голос, они принялись уверять ее, что, если начнется заваруха, уж они, будьте уверены, проучат этих кафров, она-то, во всяком случае, может не беспокоиться — все будет в порядке.

Марта холодно заметила, что ей, конечно, нечего беспокоиться, а вот им, может быть, и придется, если… Но тут Донаван встал, взглянул на часы и заявил, что, если Марта хочет выбрать столик, это надо сделать сейчас, пока еще есть свободные.

Она последовала за ним, и, когда они уселись, он произнес:

— Ты сегодня в прескверном настроении, дорогая Мэтти!

Она ответила, что да, и вдруг, сама не зная почему, рассказала ему о смерти Абрахама Коэна. Зачем? Разве она могла ждать от него сочувствия? Ну, конечно, буркнул он, если человек связался с красными… Марта, как видно исчерпавшая все свое возмущение в споре с миссис Басс, только пожала плечами и сдержанно ответила, что он, конечно, прекрасно обо всем осведомлен и ей добавить нечего.

Донаван пропустил это мимо ушей, не уловив сарказма.

— Я уже говорил тебе, Мэтти, что ты едва ли найдешь кого-нибудь лучше меня, — сказал он. — И если ты опять не увлечешься каким-нибудь упоительным еврейским юнцом, я думаю, мы вполне подойдем друг другу.

Марта была так удивлена, что не могла слова вымолвить; она не поняла, что он предлагает ей возобновить прежние отношения. Она была польщена и вместе с тем почувствовала к нему презрение. Поэтому она и промолчала. Они сидели в полутьме веранды, дверь была открыта, и они видели перед собой танцевальный зал. Знакомые здоровались с Мартой, но молча и настороженно, как бы напоминая ей, что она сначала должна еще пройти через испытание. То один, то другой «волк» подходил к ней, нашептывал любезности и снова отходил — все было как прежде и не так, как прежде: подобные любезности говорились всем девушкам, она уже не выделялась среди них, а стала самой обыкновенной, рядовой. Марта особенно остро почувствовала это, когда на веранде появилась Марни ван Ренсберг в цветастом вечернем платье, под которым вьширали ее высокая грудь и крутые бока, перекатываясь, точно полупустые мешки с зерном. Раздались дружные вздохи и свистки, на которые Марни отвечала своей добродушной, слегка застенчивой улыбкой. Она была здесь «новенькой», она только что приехала и заняла место Марты, а какова ее внешность и ее взгляды — это не имело никакого значения. Марта смотрела на все это, и ей стало стыдно оттого, что пусть недолго, но и она была предметом такого поклонения; да к тому же обидно было, что ее могла оттеснить на второй план какая-то Марни ван Ренсберг. Впрочем, чувство это тотчас исчезло, когда Марни, смущенно хихикая — видимо, ей было так же трудно приноровиться к нравам клуба, как и Марте, — подошла к своей бывшей приятельнице и торопливо спросила:

— Как, Мэтти, ты тоже здесь? Мне говорили, что ты бываешь в клубе, но я до сих пор ни разу тебя не видела.

Марта ответила, что рада приезду Марни: ей здесь, наверно, понравится. Миссис Квест писала, что ван Ренсберга ужасно рассердились, когда их дочь вдруг поступила на работу в городе, даже не посоветовавшись с ними, — и во всем виновата Марта, это она подала дурной пример. Поэтому Марта готова была поддержать Марни в борьбе со старшим поколением. Но разговор до этого не дошел — Марни спокойно заметила, что да, ей здесь нравится, и добавила:

— Слышала новость? Я помолвлена!

— Вот здорово, — заметила Марта. И поспешно добавила: — Я очень рада за тебя, — увидев, как огорчило Марни ее равнодушие. — С кем же? — И Марта невольно посмотрела вокруг, пытаясь угадать, кого могла прельстить Марни.

— Нет, Мэтти, я выхожу замуж за одного молодого человека из наших мест. Мы обвенчаемся в церкви на будущей неделе.

Марта представила Марни Донавану, и тот вежливо, но холодно поздоровался с ней. Тогда Марта повернулась к нему спиной и, усадив рядом с собой Марни, завела разговор о «наших местах». Несколько минут девушки, перебивая друг друга, восклицали: «А помнишь?» — как будто жили в городе уже долгие годы, а не месяцы. На самом же деле разговор их был лишь продолжением того, который они вели еще в детстве: Марни с гордостью сообщила, что «раздобыла себе мужа», но вежливое равнодушие, с каким Марта выслушала эту новость, сразу охладило Марни. И все-таки девушки были привязаны друг к другу. Болтая о разных пустяках, каждая читала в глазах друг друга сожаление — о чем? О том, что они не могут быть друзьями? Наконец Марни, усмехнувшись, заявила, что Билли просил передать привет Марте, а ей надо идти: пора вернуться к своему столику. В порыве дружеских чувств подруги пожали друг другу руки и тотчас опустили их, точно в этом было что-то дурное. Марни направилась через зал к своей компании, мучительно краснея от тех признаков внимания, какое ей оказывали «волки».

— Ты слышала, дорогая Мэтти? Энди с Пэтриком так передрались из-за Марни две недели назад, что катались по полу и кусали друг друга, — язвительно заметил Донаван.

— Не может быть! — невольно вырвалось у Марты — она представила себе расплывшуюся фигуру Марни.

— Нет, в самом деле. Был такой скандал! Подумать только: какая-то девчонка приезжает в город, и все идет вверх дном! А ты, Мэтти, теперь уже отошла на задний план — придется уступить дорогу молодежи.

Марта невольно рассмеялась, и на какое-то время они почувствовали взаимную симпатию. Но ненадолго.

В полночь оркестр перестал играть, так как это был самый обычный вечер; Адольф взялся за скрипку и играл еще с полчаса — на его губах застыла легкая усмешка, полная ненависти, а глаза искали кого-то среди танцующих; заметив, что он смотрит в ее сторону, Марта притворилась, будто не видит его. Она чувствовала себя виноватой и решила, что завтра же напишет ему письмо и попросит прощения. Но вот Адольф в последний раз покачал головой, сошел с эстрады, музыка умолкла… Марта и Донаван, решившие вместе со всеми отправиться в «Король клубов», вдруг увидели, что танцующие столпились, образовав посредине большой круг. Послышался смех.

— Идем, Мэтти, — позвал ее Донаван. — Там что-то интересное.

И они протиснулись через толпу. Все хохотали, глядя на Пэрри, который, по своему обыкновению, подражал пению американских негров. Перебирая струны воображаемого банджо, он закатывал глаза, дергался и выворачивал колени. Это было смешно, но все это он выделывал уже не раз, и теперь ему захотелось большего. И вот Пэрри пронзительно завыл, и все сразу поняли: перед ними уже не американский негр, а африканский. Только Пэрри не мог исполнять это один, тут требовалась компания. Забыты были и банджо, и меланхолические, грустные завывания заатлантических племен — и вот уже группа «волков» во главе с Пэрри громко топала, согнув колени, сводя и разводя руки. Это была пародия на негритянский военный танец.

— Прижми к земле зулуса воина, прижми к земле вождя зулусов… — рычали они, и все хлопали в такт их топоту.

А позади этого круга белых людей стояли, прислонившись к притолокам и стенам, чернокожие официанты и с бесстрастными лицами наблюдали за происходящим. Но танцорам вскоре и это надоело — пение и топот прекратились. Неугомонный Пэрри продолжал стоять посреди комнаты, задумчиво хмурясь, слегка дергая локтями и приподнимая то одну, то другую пятку; при этом он напевал себе под нос: «Прижми его к земле… бумалака, бумалака…» Внезапно он перестал дергаться и крикнул одному из официантов:

— Эй, Шиллинг!

Официант, носивший это имя, слегка выпрямился, насупился, бросил быстрый взгляд через плечо, словно желая проверить, нельзя ли сбежать, потом неторопливо подошел к Пэрри.

— Ну-ка, иди потанцуй, — сказал Пэрри. — Да иди же.

Официант медлил; он растерянно улыбался. Наконец покачал головой и добродушно сказал:

— Нет, баас, мне ведь надо работать в баре.

— Да иди же, иди, — весело начали все его упрашивать, теснясь возле него и все сужая круг, так что осталось лишь небольшое пространство, где стояли Пэрри и кафр. А вокруг шестью рядами столпились зрители, заглядывая друг другу через плечо.

— Спляши нам военный танец, ну, спляши, — твердил Пэрри, вертясь на пятках, растопырив локти и как бы желая по-отечески ободрить официанта. Вдруг он остановился и, схватив официанта за руку, вытащил на середину круга, а сам отступил и принялся хлопать в ладоши.

— Нет, баас, — повторил негр. Он рассердился и не скрывал этого.