Закон рукопашного боя - Леонид Влодавец

Когда склейку развернули, то оказалось, что никакого дерева там не нарисовано. Просто написано множество имен и фамилий, соединенных между собой вертикальными и горизонтальными линиями. У Юрки аж в глазах зарябило. А вот Птицын сразу все, что ему было надо, разглядел.

— Все как в аптеке! — похвалил он то ли себя, то ли покойного Бориса Сергеевича. — Аккуратный был старик, не только своих, Сучковых, выписал, но и Карасевых, Нефедовых, Муравьевых, даже Ржевусских частично…

Таран, скользнув взором по веточке, идущей от самого младшего Муравьева — Василия, внезапно увидел… свою фамилию!

У Муравьева Василия Николаевича, родившегося в 1899 году и умершего (а может, и убитого) в 1943-м, были две дочки, Клавдия и Леокадия. От Леокадии никаких стрелок не было, только две даты было: 1925–1943 с припиской в скобках: «Ленинград». А вот Клавдия Васильевна, которая была постарше (1918 года рождения), вышла замуж еще до войны, в 1937 году. За гражданина по фамилии Михаил Яковлевич Таран, 1917 года рождения. И у них был сын Анатолий Михайлович, о котором было известно только то, что он в этом же самом 1937-м родился. Родители этого самого Анатолия Михайловича погибли в 1942 году (где, когда и как — не говорилось), а что было с их сыном дальше — Борис Сергеевич Сучков так и не узнал.

Однако Таран четко помнил, что деда со стороны отца звали Анатолием Михайловичем, что родители его погибли при бомбежке Сталинграда и что дед приехал сюда, в этот город, только в 1959 году, после службы в армии, а до этого воспитывался в детдоме и учился в ремесленном училище. Почти сразу же женился, и на свет в том же году появился Юркин отец — Николай Анатольевич. Ну а потом и сам Юрка — уже в 1980-м…

Таран хотел было сообщить об этих открытиях Птицыну, но тот в это время сосредоточенно просматривал толстую тетрадку в полихлорвиниловой обложке, которая лежала в папке вместе с «древом». И как раз в тот момент, когда Юрка собирался открыть рот, издал нечто вроде слегка приглушенного медвежьего рычания:

— Вот!

К чему относилось это восклицание, Таран поначалу не врубился, но Птицын не стал долго держать его в неведении.

— Ну-ка, дай сюда склейку! — потребовал он и, когда Юрка повиновался, жадно впился глазами в тот участок родословного древа, который начинался с Николая Алексеевича Муравьева. Но палец он приложил не к той линии, которая начиналась от Василия Николаевича, а к тому пустому хвостику, который вытягивался от его старшего брата, Сергея, поручика, которого в 1922 году порубал его революционно настроенный кузен Михаил Карасев. Одновременно Птицын подтянул к себе и тетрадь, в которую Таран сумел заглянуть через его голову и прочитать следующее:

«NB. Необходимо завтра же внести уточнения в «Древо». С. Н. Муравьев в 1919 году был обвенчан с учительницей Ольгой Владимировной Силуяновой. От этого брака в 1920 году родился сын Степан Сергеевич. Пропал без вести в 1941 году».

Вроде бы поводов для особо бурной радости не усматривалось. Таран особо не жалел «дитериховского гада», на котором, поди-ка, и впрямь было немало крови рабочих и крестьян, если он своего двоюродного брата под Читой трижды достреливал, но так и не добил. Конечно, неплохо, что у него в 1920 году сын родился, но Птицын аж подскочил от восторга. Это он-то, который очень редко отпускал на волю эмоции!

— Понимаешь, Юрик, — взволнованно пробормотал Птицын, как бы объясняя свое необычное поведение, — оказывается, тот старшина, которого ты вчера днем вместе со мной из ямы вытаскивал, — потомок Сергея Муравьева…

Конечно, этого старшину Таран помнил, хотя, честно сказать, к ментам большой любви не питал.

Ну вытащил и вытащил, раз тот, как дурак, попал к бандитам вместе со своей подругой Ирой.

— Ну и что? — спросил Юрка. — Мы с ним родня, стало быть?

— Да, — кивнул Птицын, — он твой четвероюродный дядюшка. Но это не главное… Видишь ли, эта самая Ира, которую ты сегодня видел, не так давно приехала из-за границы, где по моей просьбе кое-что уточняла. Дело в том, что Степан Сергеевич, сын поручика Муравьева, пропал без вести в 1941 году под Киевом. Дело вполне обычное, там немцы в октябре окружили весь Юго-Западный фронт, больше 700 тысяч в «котел» попало, сам командующий генерал Кирпонос застрелился. И кто там погиб, а кто в плен попал — установить было трудно. Да и сейчас небось далеко не со всеми разобрались… Так вот, остались у Степана Сергеевича молодая вдова с ребенком Сережей — будущим отцом будущего старшины милиции Ивана Муравьева. Все они считали, что их Степан Сергеич погиб, а Ваня до сих пор точно так же считает.

— А на самом деле он немцам сдался? — догадался Юрка.

— Ну, насчет обстоятельств пленения я не в курсе. В принципе, наверно, мог и сам сдаться, если, допустим, знал, что его отца большевики убили. А мог и просто попасть, как говорится, «в ситуацию». Это ж война. Будем говорить — «оказался в плену». И очутился в итоге нескольких перемещений по свету аж в Латинской Америке…

— Почти что как Клещ! — припомнил Юрка, заодно сообразив, что ведь и Клещ, выходит, один из его предков.

— Да, почти что, — усмехнулся Птицын. — Сперва бедствовал, конечно, а потом разжился. И превратился из русского Степана в дона Эстебана. Фамилию тоже на испанский манер переделал. Мне Ирка говорила, но я в горячке забыл, как точно, то ли Формикес, то ли Формикос, сейчас это не суть важно. Там он, конечно, женился, детей завел кучу, все при деле, денег до хрена — живи не хочу. Католичество принял, между прочим. Уже правнуки подрастают, которые и знать не знают, что у них прадед русский. Но сам он этого, как ни старался, забыть не смог. Более того, на 80-м году жизни, как утверждает Ирка, явилась ему святая Дева Мария и напомнила, что у него в России сын оставался и вроде бы даже внук имеется.

— Старшине-то небось под сорок, — заметил Таран. — У него небось свои внуки есть.

— Внуков пока нет, но дети уже большие, немногим помоложе тебя. Это тоже пока не важно. Короче говоря, этот дон Эстебан, прослышав, что в России все совсем хреново, решил, с некоторым опозданием, выплатить из своего капитала кое-какие алименты. Причем ежели сын уже помер — то внукам или правнукам. Денежки скромненькие такие, десять миллионов баксов.

— Ни фига себе! — присвистнул Таран, в первый момент сильно пожалев, что происходит не от того Муравьева.

— Вот именно. Конечно, случай обалденно уникальный, и надо было бы нашего старшину поздравлять от всей души, но, как учила нас вечно живая марксистская диалектика, весь мир состоит из единства и борьбы противоположностей. Поскольку этот самый дон Эстебан обратился во всякие государственные инстанции, то к тому времени, когда дело докатилось до нашей области, информация об этих «зеленых лимонах» пришла к ныне покойному Дяде Феде. Иван Сергеевич еще не знал, что у него дедушка нашелся, а Федя уже знал. И, между прочим, вероятно, не без помощи Рыжикова.

— И они на эти миллионы глаз положили? — догадался Юрка.

— Положили. Причем хотели все провернуть достаточно простым способом. Взять Ваню за жабры, заставить его подписать бумаги, согласно которым он основную часть денег отдает в некий благотворительный фонд, контролируемый Федей. Какие блага этот фонд творит, не очень ясно, но то, что через него много что отмывается, мне лично хорошо известно. Поскольку у Вани жена и дети имелись, бандиты считали, что уговаривать его долго не придется. А то, что он мент, в данном случае никого не останавливало. Райотдельскому начальству предполагалось отстегнуть кое-что. Самого Муравьева при этом даже мочить не собирались — условия-то неплохие. Оставили бы ему на бедность одну сотую суммы — сто тысяч баксов, он бы и так от счастья плясал, даже если б от этой суммы сорок процентов пришлось в налог отдать.

— А почему же его вместе с вами оставили в яме подрываться? — удивился Таран.

— Потому что получилось дурацкое совпадение. Буквально накануне того дня, когда к Муравьеву собрались наезд делать, стало известно, что он слишком много знает по делу о смерти Рыжикова. Поэтому программу поменяли: решили, что как только Иван Сергеич подпишет бумажки, его помажут тем же кремом, что и Рыжикова. Но взяли они Муравьева вместе с Ириной — я уже говорил, не в ту машину сели, условно говоря. А насчет Ирины им было известно, что эта девушка серьезные связи имеет, и не только по линии секса. Тут Федя озадачился, решил все как следует выспросить. А Ирина их довольно успешно за нос поводила, кое-какое время выиграла и старшину спасла на этот период. Впрочем, когда мы с Лизкой влетели, все совсем хреново стало…

Птицын мрачно засопел, то ли размышляя, не сказал ли он слишком много Юрке, то ли думая, надо ли слишком сильно хвалить подчиненного за то, что он всех из беды выручил.

А Таран уже не завидовал старшине Муравьеву. Он, пожалуй, впервые в жизни подумал о том, что каждый человек — это маленькая частица истории. И о том, что все люди в конечном счете — родня, даже если они произошли не от Адама и Евы, а от каких-нибудь питекантропов. Жаль только, что не все это понимают…