Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 4. - Мурасаки Сикибу

— Осторожнее, не подходите! От этих тварей всего можно ожидать, — заявил другой монах и, сложив пальцы в мудру, призванную обращать в бегство всякую нечисть, устремил на неведомое существо грозный взгляд. Право, будь у Адзари на голове хоть один волос, и тот бы наверняка встал дыбом от страха. Между тем монахи с факелами, бесцеремонно приблизившись к дереву, принялись разглядывать сидящую под ним фигуру. Это была женщина с блестящими длинными волосами. Она сидела, прижавшись к огромному, причудливо торчащему корню, и горько плакала.

Вот чудеса! Надо бы позвать господина Содзу… — сказал один монах, а другой добавил:

В самом деле странно…

В конце концов один из них пошел к Содзу и доложил ему о случившемся.

— Мне приходилось слышать, что лисицы могут превращаться в людей, но сам я отроду не видывал ничего подобного, — сказал Содзу и поспешно спустился в сад.

До приезда монахини оставались считанные часы, слуги, собравшись в служебных помещениях, заканчивали последние приготовления, и в саду было пустынно. Сопутствуемый четырьмя монахами, Содзу подошел к дереву и вперил пристальный взор в странное существо, но оно и тогда не изменило своего обличья. Не зная, что и думать, он все смотрел и смотрел, а ночь между тем приближалась к концу. «Скорее бы рассветало, — подумал Содзу. — Тогда и станет ясно, человек это или оборотень». Делая пальцами соответствующие мудры, он произносил про себя «истинные слова» и в конце концов принужден был признать:

— Скорее всего это человек. Во всяком случае, я не вижу в этом существе ничего дурного или сверхъестественного. Подойдите и расспросите ее. Вряд ли это дух. Возможно, ее бросили здесь, сочтя мертвой, а она ожила.

— Но кто станет бросать умерших в этой обители?

— Если она человек, значит, ее обманом заманил сюда какой-нибудь лис или дух дерева.

— Так или иначе, все это не к добру. Разве можно перевозить больную в столь нечистое место?

В конце концов Адзари кликнул старика-сторожа, и все вздрогнули от ужаса, услыхав, как горное эхо повторило зов где-то вдалеке. Подошел сторож в шапке, некрасиво сдвинутой на затылок и открывающей лоб.

— Не живет ли где-нибудь неподалеку молодая женщина? Вот посмотрите, что мы обнаружили…

— Все это проделки лисиц, — ответил сторож, ничуть не удивившись. — С этим деревом часто происходят всякие чудеса. К примеру, позапрошлой осенью похитили двухлетнего ребенка у живущего по соседству человека и принесли сюда под это дерево. Так что ничего странного в этом нет.

— И что же, ребенок умер?

— Да нет, кажется, выжил. Лисы не так уж часто вредят людям, обычно они только пугают.

Судя по всему, сторож и в самом деле не видел в случившемся ничего из ряда вон выходящего. К тому же мысли его явно витали там, где готовилось вечернее угощение.

— Раз так, мы должны проверить, действительно ли здесь замешаны лисы, — сказал Содзу и, подозвав монаха, известного своей неустрашимостью, повелел ему подойти к женщине.

— Кто ты — демон, божество, лисица или дух дерева? Тебе не обмануть монаха, о мудрости которого говорит вся Поднебесная. Кто ты, открой свое имя…

Он потянул женщину за рукав, но она, спрятав лицо, заплакала еще горше.

— О презренный дух дерева, неужели ты надеешься ввести нас в заблуждение? — говорил монах, силясь заглянуть ей в лицо, хотя сердце его замирало от страха: а вдруг это страшный оборотень, не имеющий ни глаз, ни носа, о которых рассказывается в старинных преданиях? Не желая, чтобы собравшиеся усомнились в его храбрости, он попытался сорвать с женщины платье, но добился лишь того, что, упав на землю ничком, она разразилась рыданиями.

— Ничего более странного я еще не видывал, — заявил монах, решив во что бы то ни стало заставить женщину обнаружить свое истинное обличье, но тут Адзари сказал:

— Кажется, начинается дождь. Если мы оставим ее здесь, она непременно умрет, давайте хотя бы отнесем ее к изгороди.

— По всем признакам судя, перед нами самое обыкновенное человеческое существо, — сказал Содзу. — Мы поступим дурно, если оставим эту женщину без помощи, ведь жизнь едва теплится в ней. Я всегда печалюсь, видя, как умирают рыбы, выловленные из пруда, или олени, пойманные в горах, и чувствую себя виноватым, будучи не в силах помочь им. А человеческая жизнь так коротка, можно ли не дорожить даже двумя или тремя оставшимися днями? Мы не знаем, что случилось с этой женщиной — то ли ею завладел какой-нибудь демон или дух, то ли ее выгнали из дома или обманули. Не исключено, что ей предопределено судьбой умереть насильственной смертью. Но ведь Будда не отказывает в помощи и таким, как она. Попробуем же дать ей целебных снадобий и посмотрим, что из этого выйдет. Может быть, нам еще удастся ее спасти. Ну, а если не удастся, тогда уж ничего не поделаешь.

И он велел тому храброму монаху внести женщину в дом.

— О, вы не должны! — зашумели одни. — Ваша матушка опасно больна… Нельзя пускать в дом эту тварь! Разве вы не боитесь скверны?

— Пусть это оборотень, — возражали другие, — но неужели мы допустим, чтобы живое существо умирало под дождем прямо у нас на глазах?

Зная, сколь болтливы слуги, Содзу распорядился, чтобы женщину поместили в той части дома, куда никто никогда не заходит.

Тем временем к воротам подвели карету, и старая монахиня прошла в приготовленные для нее покои. «Ах, как она страдает», — сокрушались люди, на нее глядя.

Когда все немного успокоились, Содзу спросил:

— Что с той женщиной?

— Она совсем слаба, не может говорить и едва дышит. Но чему тут удивляться? Вероятно, в нее вселился какой-нибудь дух, — ответил один из монахов, и младшая монахиня, сестра Содзу, спросила:

— А что случилось?

Рассказав ей о найденной женщине, монах добавил:

— В жизни не видывал ничего подобного, хотя мне уже седьмой десяток пошел.

— Подумать только! А ведь там, в Хацусэ, мне приснился однажды такой странный сон… — И монахиня заплакала. — Но что это за женщина? Нельзя ли мне взглянуть на нее?

— Разумеется, можно. Ее устроили здесь же, за восточной дверью, — сказал Содзу, и монахиня немедля прошла в указанные покои. Там не было никого из слуг, все разошлись, оставив женщину одну. Юная и прелестная, она была одета в платье из белого узорчатого шелка и алые хакама. Чудесный аромат исходил от ее одежд, в чертах же и во всем облике проглядывало несомненное благородство.

— О мое любимое, оплакиваемое дитя, неужели ты вернулась ко мне? — зарыдала монахиня и, позвав прислужниц, велела им перенести женщину во внутренние покои, а как те и ведать не ведали об обстоятельствах ее появления в доме, то, не испытывая никакого страха, поспешили выполнить распоряжение госпожи. Сначала женщина не подавала никаких признаков жизни, но вдруг глаза ее приоткрылись.

— Скажите же что-нибудь, — обрадовалась монахиня. — Кто вы? Как попали сюда?

Но та не отзывалась и, судя по всему, ничего не понимала. Монахиня попыталась напоить ее целебным отваром, но женщина была слишком слаба. Казалось, дыхание ее вот-вот прервется.

— Ах, какое горе! — заплакала монахиня. — Уж лучше бы… Призвав Адзари, известного своими чудотворными способностями, она сказала:

— Боюсь, что конец ее близок. Прошу вас, помогите ей своими молитвами.

— Ну вот, так я и знал, — заворчал Адзари. — Разве можно было брать ее в дом?

Тем не менее он сразу же принялся читать сутру и взывать к местным богам. Тут в покои заглянул Содзу.

— Что с ней? — спросил он. — Постарайтесь подчинить себе вселившегося в нее духа и расспросите его хорошенько.

Однако несчастная слабела с каждым мигом.

— Она все равно не выживет, — ворчал Адзари, — не понимаю, почему мы должны страдать из-за совершенно чужой нам женщины? Судя по всему, она не такого уж простого звания, и, если она умрет, разве вправе мы будем бросить ее здесь одну? Вот несчастье-то!

— Тише, — остановила его монахиня. — Не говорите никому ни слова. Иначе мы и в самом деле попадем в затруднительное положение.

Даже за матерью она не ухаживала так, как за этой никому не известной особой. Устремив на нее все сердечные попечения свои, она ни днем, ни ночью не отходила от больной и употребляла все средства, чтобы вернуть ее к жизни.

Да, эту женщину истинно никто не знал, но она была так прекрасна, что все только и помышляли о том, как бы помочь ей. Иногда она открывала глаза, и слезы бежали из них неудержимым потоком.

— Сжальтесь надо мной! — просила тогда монахиня. — Несомненно, сам Будда привел вас сюда, чтобы вы заменили мне мое горячо любимое дитя. Неужели и вы уйдете? О, лучше б мне никогда не видеть вас! Я уверена, что мы были связаны еще в прошлом рождении. Ну скажите же хоть слово!

— Для чего мне жить? — услыхала она наконец еле внятный шепот. — Я слишком ничтожна, слишком несчастна. Не говорите обо мне никому, а когда наступит ночь — бросьте меня в реку.