Падение Рыжего Орка - Дарья Волкова

— Не нужно. Не говори ничего, Тихон. Я не хочу это слышать. Твои слова все равно ничего не изменят.

Вот и все. А теперь — она его не слышит. Не хочет слышать. Сейчас между ними опустится стекло. Толстое бронированное стекло. Она будет Тихого видеть, куда уж тут денешься. Но слышать — нет. И ни одно из его ядовитых слов до нее не долетит.

— Ну и правильно, — кивнул вдруг он. — Как мне верить? Я же тебе пообещал, что не обижу — а сам вон что натворил. Пообещал — и не сдержал слова. Так что моему слову теперь веры нет. Не веришь — и правильно делаешь. Не верь моим словам, Варя. Они ничего не значат.

Если бы она могла — она бы удивилась. Но сейчас все ее внимание было сосредоточено на медленно опускающемся в ее сознании бронированном стекле. Пусть говорит все, что хочет. Еще чуть-чуть — и ей станет плевать. Их разделит прозрачная и прочная преграда. И эта преграда не позволит ему сделать Варе больно.

— Да, — он выдохнул — шумно и сильно. — Словам моим веры нет. Так что если и смогу я тебя чем убедить, Варюша — то только делом. Поступками.

Еще совсем немного — и ей станет плевать, что он там говорит. Еще немного. Уже больше половины опустилось. Что же так медленно опускается это проклятое стекло…

И тут Варины ноги оторвались от земли. А саму Варю прижали к бежевой клетчатой рубашке.

— Отпусти меня!

— Нет.

И они куда-то пошли. Варя пыталась вырваться — но поняла, что, во-первых, это бесполезно, а, во-вторых, бесплатный цирк для людей вокруг.

— Куда ты меня тащишь!?

— К машине.

— А что же вы не прямо к входу подкатили, как обычно, Тихон Аристархович?

— Так у вас там шлагбаум на въезде.

Тихого остановил шлагбаум? Чудеса да и только.

— Отпусти меня! — Варя предприняла еще одну попытку сменить свое, как ей виделось, весьма унизительное положение. — Немедленно!

В ответ — то же спокойное «Нет». И тут ей вдруг вспомнилось. Про сложную пластику сосудов и долгую реабилитацию.

— Тихон, поставь меня на землю. У тебя же рука после операции. Тебе наверняка нельзя поднимать тяжести!

— Да, — ради разнообразия согласился он. — Нельзя. Поэтому я буду тебе очень признателен, если ты перестанешь дергаться у меня на руках. Мне будет не так трудно.

Варя выдохнула. Ладно. Чего она переживает? Подумаешь, на руках тащит. Примитив какой. Будто это что-то решает. Хочет поиграть мускулами — пусть играет. Взрослый мальчик уже.

Так они и шли. Варя старалась не представлять, что подумал охранник в будке на въезде. А так же все встреченные ими люди. Среди которых, по счастью, не попалось знакомых. Кажется. Впрочем, Варя большую часть дороги со старательно невозмутимым видом разглядывала формы редких белых облаков на образцовом голубом небе. Ну, подумаешь, несут ее на руках. Кого-то носит сотня лошадиных сил. А ее — одна. Ослиная.

У припаркованного джипа Тихий умудрился, не спуская Варю с рук, добыть из кармана джинсов ключ, пиликнуть сигналкой. После чего все так же, не спуская Варвару с рук и проявляя чудеса ловкости, открыл заднюю дверь и не очень аккуратно впихнул Варю внутрь салона, на третий ряд сидений — просторный черный кожаный диван. Оперативно втиснулся следом, щелкнул центральным замком и, приподняв бедра, демонстративно убрал ключи обратно в карман джинсов.

В другое время все это показалось бы ей даже смешным. Наверное. Сейчас же Варя мечтала о том, чтобы это чертово стекло опустилось и ей стало все равно до Тихого. И того, что он говорит или делает.

— Ну? — она поерзала, устраиваясь на сиденье с видом крайне важной персоны, сложила руки под грудью и уставилась на Тихого. — Каким образом ты собрался доказывать делом свою… свои чувства? Притащил меня сюда, двери запер. Насиловать будешь? Это, конечно, впечатляющий доказательный поступок, что тут говорить.

Тихон вздохнул. И голос его прозвучал как-то даже устало. И очень серьезно.

— Вот как мы поступим, Варвара Глебовна. Ты мне не веришь. И правильно делаешь. Нельзя верить тому, кто тебя обманул. Я подлец, я предал тебя. Так что правильно ты мне не веришь.

Она не выдержала и зажмурилась.

Опускайся. Опускайся. Опускайся скорее, черт тебя раздери!

— А вот я тебе верю, Варенька. Ты человек порядочный и честный. Ты врать не умеешь и не станешь. Поэтому мы поступим так, как ты скажешь. Если ты сейчас скажешь, что не любишь меня, что я тебе не нужен — я открою машину. Отпущу тебя. И больше никогда не побеспокою. Твое слово, Варя. Как ты скажешь — так и будет.

Холодное, даже ледяное бешенство обожгло ее всю. Опять. Как в тот раз, когда пришел к ней «на пироги». Снова вынуждает ее говорить слова, которые ему выгодны. В прошлый раз — признаваться, что ей что-то в нем нравится. В этот раз… О, в этот раз ставка гораздо выше.

Сидит такой спокойный, такой невозмутимый. Как ни в чем ни бывало. Словно с Росей о каких-то рабочих пустяках разговор ведет. Спокоен и уверен, что все проблемы решаемы. И эта — тоже.

Думаешь, такой умный? Думаешь, все просчитал? Думаешь, поставил мне шах и мат? Считаешь, что я не скажу тебе этих слов?

Ты просчитался, Тихий.

Скажу, и с огромным удовольствием. Один раз. Два. Десять. Плюну тебе эти слова в лицо. С радостью. С наслаждением. Потому что это правда. Потому что я тебя на самом деле ненави…

Взгляд ее зацепился за каплю, покатившуюся с его виска по скуле. Потом щека, подбородок, капля нырнула куда-то вниз, под подбородок. Туда, к шее, где бился пульс на сонной артерии — бился так, словно, кожа на шее сделалась совсем тонкой, и биение пульса стало видно глазом.

Потом взгляд съехал ниже, к вырезу рубашки. Чуть-чуть двигалась ткань. Пуговица держится на тонкой ниточке, скоро оторвется, наверное. И вместе с тканью пуговица двигается едва-едва — от дыхания. Кажется, Тихон дышит так, будто каждый вдох — последний.

Еще ниже опустила глаза. На колене, обтянутом темно-голубой джинсой, покоился кулак. Сжатый так, что костяшки побелели. И снова кажется, что кожа между суставами такая тонкая — от натяжения, и что еще чуть-чуть — и порвется. И левый кулак такой же.

Обратным транзитом по левой руке вверх. И левую щеку расчертила ртутная дорожка — очередная капля пота скатилась вниз, ненадолго повисла, задержавшись ровно посередине тонкого шрама по линии челюсти. И упала вниз. В один из бежевых квадратов рубашки, сделав его тон чуть более темным, чем у соседних.

Варя какое-то время, словно завороженная, смотрела на эту более темную, чем остальные, клетку. А потом подняла взгляд. К глазам.

И зачем только она посмотрела ему в глаза? Сколько там всего было. Только вот спокойствия, уверенности и невозмутимости — ни следа. Еще одна капля прочертила скулу совсем близко от глаза. И в Эскаладе совсем не жарко. Скорее, холодно. Потому что ледяная дрожь внутри снова завибрировала. И зачем только Варя посмотрела ему в глаза. Почему она молчит? И почему все еще не опустилось это проклятое стекло!?