Рог ужаса: Рассказы и повести о снежном человеке. Том I - М Фоменко

— Убежден, что именно так и было.

— А зачем им это понадобилось?

Стонор развел руками:

— Но позволь, мой дорогой, откуда я могу знать, чем руководствуются в своих действиях антарктические обезьяны? Интересно, а что ты думаешь?

— Думаю, что любую гипотезу надо привести в соответствие с фактами. А факты свидетельствуют, что многое из случившегося напоминает сознательные действия…

— В ближайшие дни ты убедишься, Джек, что это отнюдь не гипотеза. А что касается фактов… Фред, не будешь ли ты так любезен принести кинокамеру? Надо быстрее сфотографировать эти следы.

Три дня зимовщики Большой кабины, подгоняемые нетерпеливым Стонором, охотились на таинственных аборигенов Земли Королевы Мод.

Погода благоприятствовала поискам. Солнце с каждым днем поднималось все выше. Ветра не было. Даже ночью температура не падала ниже двадцати градусов мороза.

Из ангара были извлечены аэросани, и Рассел, воспользовавшись обстановкой, совершил далекий маршрут на юго-восток, туда, где, по его предположениям, должны были упасть обломки болида. Однако ни метеоритов, ни йети, ни даже их следов обнаружить не удалось.

На снежном покрове зимовщики встречали лишь заструги да борозды, оставляемые полозьями аэросаней. Снежные люди словно провалились под лед.

— Три дня не было пурги, — говорил Стонор, возвращаясь вместе с Расселом на аэросанях из очередного маршрута. — Следы, оставляемые ими, должны были бы сохраниться, а тут… нигде ничего. И главное, они перестали по ночам приближаться к Большой кабине. В чем дело?

— Может быть, они появляются только в непогоду, — заметил геофизик, резко тормозя аэросани перед полосой обледеневших застругов.

— Странная мысль!

— Но фактически так и было, — продолжал Рассел. — В последнюю ночь они, видимо, появились лишь под утро, когда разыгралась пурга и мы пошли спать. Предыдущие их визиты тоже совпадали с непогодой. И пожалуй, это похоже на маскировку… Надо подождать пурги, Ральф.

Аэросани выкатились на невысокое плато, ограничивающее с севера ущелье Ледяной пещеры. Внизу, в конце пологого склона, появились, словно из-под снега, верхушки мачт Большой кабины.

Возле метеобудки их встретил Локк.

— Как дела, Фред? — спросил Стонор, когда затих мотор и осела снежная пыль, поднятая мощным винтом аэросаней.

— Ничего нового. Впрочем, нет… Генриху опять стало хуже. Доктор говорит, что болезнь прогрессирует. Боюсь, что нам предстоит потерять и второго товарища, Стонор.

— В Ледяной пещере были?

— Да. Там все по-старому. Я даже рискнул спуститься метров на триста в лабиринт.

— Один?

— Доктор сторожил у открытого люка, и мы все время перекликались, как в лесу.

— Ну и что?

— Страшновато было. Но, в общем, ничего интересного.

— А как погода, Фред?

— Барометр падает.

— Будет пурга?

— По-видимому.

— Рассел считает, что это к лучшему…

— По-моему, тоже. По крайней мере, отдохнем от бесцельного блуждания по снегу. Я устал за эти дни, как пехотинец после форсированного марша.

После ужина доктор позвал Стонора в кухню.

— Надо что-то срочно предпринимать, шеф!

— Вы о чем? — спросил Стонор, глядя в сторону.

— О Генрихе, конечно. Если так пойдет дальше, он не протянет и трех дней.

— Вам виднее…

— Но я бессилен! — крикнул доктор. — Понимаете, бессилен! Я испробовал все, что имею. Чтобы лечить, надо знать источник поражения. Это не молния, во всяком случае, не обычная молния, и не радиоактивное излучение. Я не умею творить чудеса…

— Ну, а что вы хотите от меня?

— Не понимаете?

— Нет.

— Разрешения связаться с советской станцией. Возможно, что и их врач будет бессилен, но это последний шанс…

Стонор, насупившись, молчал.

— Вы не имеете права отказываться! Если он умрет, грех ляжет и на вас.

Стонор усмехнулся.

— Что изменится, если он умрет на руках советского врача?

— Во всяком случае, будем знать, что испробовали все средства, какие были доступны.

— Слабое утешение.

— Может быть. Но шансы есть. Я знаю, что русские в последние годы добились больших успехов в лечении всякого рода параличей. Врач советской станции — известный ученый. Не то, что я…

Стонор снова усмехнулся, похлопал Жиро по плечу.

— Кого ты хочешь обмануть, Ришар?

— Обмануть?

— Вся твоя дипломатия не стоит горсти снега. Хочешь избавиться от ответственности. Иметь возможность сказать: «Я не один провожал его в лучший мир. Мы посоветовались с коллегой». Успокойся, никто не станет винить тебя, если он умрет. Не такой уж он крупный ученый… К тому же поляк…

— Он наш товарищ, Ральф!

— Да-да, конечно… Но в данном случае уже не это главное… Ты сделал, что мог, к тебе не будет никаких претензий. Обещаю как начальник зимовки…

— Ты можешь как угодно истолковать мою настойчивость, Стонор, — тихо сказал доктор. — Даже таким образом или еще хуже. Когда я трезв, я слишком низко ценю себя, чтобы обижаться на такое… Подумать, какая бездна подлости заключена в каждом из нас!.. Впрочем, это даже к лучшему, что мы так хорошо узнали цену друг другу. Можно отбросить условности. Итак, я жду ответа, Стонор, но прямо, без уверток.

— Этот тон вам не идет, доктор. Вы перестаете быть самим собой.

— Это не ответ.

— А другого и не будет. Занимайтесь сами своим больным. А остальное предоставьте провидению.

— Значит, отказываетесь?

— Считаю это бесполезным.

— А я как врач считаю это необходимым.

Круглое лицо Стонора начало краснеть.

— Если мне не изменяет память, начальником зимовки являюсь я.

Доктор печально покачал головой.

— Увы! Именно поэтому я и обратился к вам.

— Довольно. Я считаю вопрос исчерпанным.

— А я нет. — Голос доктора стал визгливым и резким. — И я вынужден предъявить ультиматум. Если до утра вы не согласитесь, я сам обращусь по радио к зимовщикам станции Солнечная.

— Не посмеешь.

— Посмею. Рассел на моей стороне.

— А Локк на моей… Подумай о последствиях, Жиро!

Пурга началась вскоре после наступления темноты. Сила ветра увеличивалась с каждым часом. К полуночи над Большой кабиной бушевал редкий по силе ураган. Сорвало прожектор, залепило снегом объектив перископа. Рассел попробовал опустить трубу, но ее перекосило ветром и накрепко заклинило в держателе.

Помехи прервали радиосвязь. Доктор не выходил из кабины, в которой лежал Генрих. Больной уже не мог говорить. Только блестевшие глаза и легкое подергивание правой стороны лица свидетельствовали, что жизнь еще не совсем покинула его парализованное тело.