Кто брал Рейхстаг. Герои по умолчанию... - Николай Ямской

Ни о каком Знамени Победы речи в сценарии не было.

Возможность вспомнить о нем на самом верху появилась незадолго до парада, когда Сталин решил, кто будет на нем командовать и кто будет принимать. Из книги «Воспоминания и размышления» Г. Жукова: «Точно не помню, кажется, 18—19 июня меня вызвал к себе на дачу Верховный.

Он спросил, не разучился ли я ездить на коне. Я ответил:

– Нет, не разучился.

– Вот что, вам придется принимать парад Победы. Командовать парадом будет Рокоссовский.

Я ответил:

– Спасибо за такую честь, но не лучше ли парад принимать вам? Вы Верховный Главнокомандующий, по праву и обязанности следует вам принимать парад.

И. В. Сталин сказал:

– Я уже стар принимать парады. Принимайте вы, вы помоложе…» [124]

Оставшиеся до парада дни были у Жукова очень насыщенными. Уже прибыли со всех фронтов специальными поездами в Москву его участники. На Центральном аэродроме им. М. Фрунзе заканчивались строевые тренировки. Рассматривались, утверждались или отвергались последние предложения по проведению церемонии, в том числе и связанные с флагами: например, поднять над Москвой на подвесках аэростатов флаги с изображениями орденов Победы и Красной Звезды. О Знамени Победы опять ни гу-гу.

Целуя знамя в пропыленный шелк…

Полторы сотни самых достойных, прославленных в боях бойцов, сержантов и офицеров 3-й ударной армии уже вовсю готовились в Москве к параду, когда вдруг из штаба 1-го Белорусского фронта по команде в 150-ю дивизию, дислоцирующуюся тогда в Эберсвальде, пришел приказ подготовить Знамя Победы для транспортировки в столицу нашей Родины…

Кто из больших начальников вспомнил о нем в столице – точно неизвестно. Но если исходить из того, кому это было более всего важно из маршалов – командующих фронтами, то получается, что Жукову. Последний, конечно, мог делать это без особой охоты: уж кому-кому, а ему-то не очень было приятно вновь вспоминать и невольно ворошить всю эту так до конца и не распутанную им историю с преждевременным докладом и водружением. Но, видно, кто-то настойчиво наталкивал его на мысль, что не гоже отказываться от предъявления на параде такой замечательной реликвии, особо выделяющей среди прочих фронт, которым он командует.

Среди этих «кого-то», конечно же, был командарм 3-й ударной армии В. Кузнецов и армейские политорганы, действовавшие, кроме всего прочего, через Главпур.

О том, что это все, скорее всего, было именно так, свидетельствовала та суета, которая вдруг разгорелась в политотделе армии сразу же по получении приказа из штаба фронта. Буквально в пожарном порядке командованием решались два главных вопроса. Первый – как оформить Знамя Победы так, чтобы первенство армии было на нем закреплено навеки. Второй – кто, собственно, его понесет на самом параде.

Судя по невиданной – не обремененной ни принятым порядком, ни элементарной правдоподобностью – стремительной процедуре представления Егорова и Кантарии на «Героя» всего за один день, именно они с самого начала планировались на роль почетных знаменосцев. Так оно и произошло. С той только добавкой, что командование и политотдел 3-й ударной армии сочли необходимым подкрепить «правильных героев» еще и небольшим эскортом в лице героев действительных. Из того факта, что всем убывающим в Москву вручили командировочные предписания за подписью начальника политуправления 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенанта С. Галаджева, можно с большой долей уверенности предположить: вновь Знамя Победы развернул мощный пропагандистский ветер, поднятый приставленными к Жукову политорганами.

Итак, наступило время проводов святыни в Москву.

Из воспоминаний С. Неустроева: «20 июня 1945 года я, Егоров, Кантария и Съянов в сопровождении начальника политотдела 150-й дивизии подполковника Михаила Васильевича Артюхова приехали в штаб 79-го стрелкового корпуса. Нас встретил начальник политотдела корпуса полковник Крылов. Из 171-й стрелковой дивизии приехал Самсонов. Вся группа, которой поручалось доставить Знамя Победы в Москву, была в сборе».

Далее капитан Неустроев вспоминает знаменательный эпизод, в котором процедура закрепления «исторического первенства» предстает следующим образом: «Полковник Крылов проверил боевую характеристику Знамени Победы, развернул знамя и помрачнел. На нем было написано, что „150 стр. ордена Кутузова 11 ст. Идриц. див.“.

Крылов пристальным взглядом в упор посмотрел на Артюхо-ва и спросил: «Кто вам дал право писать это?» И он ткнул пальцем в цифру 150. Артюхов понял, что надо как-то загладить самовольные действия командования дивизии, и предложил Крылову не стирать надпись, а добавить «79-й стрелковый корпус»… Конфликт был улажен», – заключает свой рассказ Неустроев[125].

На самом деле не совсем, потому что весьма похожая сцена случилась и на уровне политотдела армии. Командир «поарма» Ф. Лисицын в своих воспоминаниях пишет: «Перед самой отправкой Знамени Победы в Москву уже по моему указанию художник дивизионного клуба добавил к написанному ранее: „3 УА 1БФ)“ [126]. Последняя приписка означала: «3-я ударная армия 1-го Белорусского фронта». С такой добавкой вся надпись уже вполне могла удовлетворить даже самого Жукова…

Так что сегодня внимательный посетитель Центрального музея вооруженных сил в Москве, подойдя к стенду, за стеклом которого хранится реликвия, может сам легко заметить, что все три записи на красном полотнище нанесены разными руками…

Но вернемся к воспоминаниям Ф. Лисицына: «20 июня эти герои штурма Рейхстага прибыли на Берлинский аэродром. Там состоялся короткий митинг. Под звуки оркестра я вручил Знамя старшему сержанту Илье Съянову… Во второй половине того же дня посланцы 3-й ударной армии уже прилетели в Москву, на Центральный аэродром» [127].

«Шаг печатать – это вам не в окопах торчать!»

Вручение знамени рослому Съянову, а не, скажем, мелковатому Неустроеву было еще одним звоночком, предупреждающим о том, что при «утверждении героев» начальство и дальше, исходя «из высших политических соображений», будет в первую очередь руководствоваться хоть фактурой, хоть умением тянуть мысок, и уж только во вторую, а то и третью – действительными заслугами и поступками участников знаменосной группы. Поэтому в Москве капитана Неустроева поджидало сильное потрясение.

Из воспоминаний капитана: «Самолет немного пробежал по полю, остановился, замолчали его двигатели. Кто-то из членов экипажа сразу открыл дверцу, и я увидел, что перед самолетом стоит строй войск. Я не сразу понял, что это почетный караул встречает Знамя Победы. Церемония встречи для меня лично прошла словно в каком-то угаре. Команды… Военный марш… Корреспонденты, фоторепортеры… Машины и машины… Я пришел в себя только тогда, когда нашу группу специальным автобусом доставили в Ворошиловские казармы, где уже целый месяц сводные полки всех фронтов готовились к Параду Победы…

Утро 23 июня. На центральном аэродроме началась генеральная репетиция Парада Победы… Оркестр заиграл военный марш, забили барабаны…

Я шел впереди и высоко нес Знамя Победы. Шел, как мне казалось, четким строевым шагом. Прошел мимо трибуны, где было высшее командование во главе с маршалом Жуковым. Бетонная дорожка была длинная…

Мне никто не сказал, где нужно остановиться или повернуть. Я шел, чеканя шаг, особенно левой ногой, правая на фронте была перебита, болела, и ею ступал осторожно. Зато левая так стучала по асфальту, что удары отдавались в моей голове.

Ассистенты Егоров, Кантария, Съянов шли за мной (Самсонов в генеральной репетиции не участвовал). Я сомневался, надо ли идти дальше, и боялся остановиться. Руки уже не держали древко Знамени – окостенели, поясницу разламывало, ступня левой ноги горела огнем, правая нога не шагала, а волочилась по дороге. Решил остановиться. Посмотрел назад – и кровь ударила в голову: я далеко оторвался от Карельского сводного полка!

Не успел я еще осознать происшедшего, как по боковой дорожке ко мне подъехал на машине какой-то полковник и передал:

– Маршал Жуков приказал Знамя завтра на парад не выставлять. Вам, товарищ капитан, надлежит сейчас же на моей машине отвезти Знамя в Музей Вооруженных сил и передать на вечное хранение, а вы в Ворошиловских казармах получите пропуск на Красную площадь. Будете смотреть парад в качестве гостя.

Я сел в машину и отвез Знамя в музей…» [128]

Уже после отъезда С. Неустроева кто-то из жуковского окружения на трибуне предложил разместить и знамя, и знаменосцев на специально оборудованной автомашине, причем саму реликвию воткнуть древком в макет огромного глобуса – в том месте, где должен находиться Берлин. Но маршал тут же эту идею зарубил. Правда, некоторое время спустя это обстоятельство совсем не помешало некоторым мемуаристам утверждать, что они чуть ли не собственными глазами видели все это на историческом параде. С их легкой руки образ стал кочевать из одной публикации в другую. Так, некий грузовик-знаменосец возник в книге бывшего начальника политотдела 3-ей ударной армии Ф. Лисицына, ставшего к моменту ее написания генерал-лейтенантом в отставке. Уже после выхода книги по подсказке со стороны автор эту неточность во втором издании устранил…