Величайшая в мире ложь или Никому не отдам (СИ) - Игнатова Теодора

Без слов, обхватывает за затылок свободной рукой, стремительно пленяет рот жадным поцелуем. Пробирает до кончиков пальцев на ногах. Тело от удовольствия немеет. И кажется подкатывает истерика.

— Что ты тут дела…

Снова захватывает губы, целует, на этот раз растерянно отвечаю. Даёт передохнуть, и снова терзает, голова кружится. Я ничего не знаю, не помню, есть только он и его наглый язык, что дерзко ласкает. Ощущения взрывают мозг, кислородное голодание ни есть хорошо, в любую секунду могу свалиться к ногам. Да щаз!

— Дима… — выдыхаю.

Захватывает верхнюю губу зубами, ощутимо прикусывает. От блаженного прострела в районе поясницы, мычу ему прямо в рот.

— Дал себе обещание, — переводит дыхание.

— Какое? — оказывается крепко обнимаю за талию.

— Не давать тебе и слова сказать.

Рвано дыша, прижимаюсь щекой к вздымающейся груди. Плевать, что скажет дальше, мне всё равно, готова на любые признания.

— Разговоры эти бестолковые только всё портят. Надо чувствовать и делать то, чего очень хочется, а не разговоры вести. Наговорились так, что договорились разлететься в разные концы подальше друг от друга. А я не могу без тебя.

— Я тоже, — вырвалось само собой.

Ой, на целовал, понесло дуру.

— Что тоже?

Ну-у здрасти, приехали, началось!

— Ничего, — отвечаю тихо, щёки горят.

Прячусь, уткнувшись носом в мягкий свитшот. Пахнет, чем-то свежим, будоражащим.

— Думаешь я не видел, как ты на меня смотрела, нервничала. Этот взгляд я помню. Алиса, я вижу тебя насквозь. Ты же не только рассказать правду ко мне пришла, ты вообще ко мне пришла. Всё понял, а ты так ничего и не сказала, я тоже не стал. Дурак. Обидно было, как щенок бегал, а ты выбрала Романец. Гордость всё-таки имеется. Идиот, настолько всё глупо. Разговоры твои, путь в никуда, впустую время теряем упираясь. Значение имеет только то, что внутри.

— Ты постоянно заставляешь меня чувствовать себя виноватой. Опять! — ударяю по груди ладошкой. — Опять я виновата!

Лыбится дурак, настолько бесит, даже кулаки сжимаются сами собой.

— Думала всё уже, думала ты меня услышал и понял не нужна. Думала опять я виновата! — ещё раз бью в грудь.

— Алиса, — возмущён, — а я думал, ты счастлива будешь меня увидеть, да фиг там, снова бьёшь и орёшь.

Готова разреветься, влага набегает, глаза щиплет. Прижимает крепко к себе. И всё-таки плачу позорно, сжимаю дрожащие губы. Изо всех сил стискиваю руки вокруг него. Несколько раз целует в макушку. Прильнул щекой, щетина цепляется за волосы, путает.

— Люблю тебя дурочка, услышал, понял, и знаю, что тоже. Я чувствую, любишь. Да по тебе видно, — не скрывает ядовитой ухмылки.

Внутри такое творится, не продохнуть. Нестеров, как ты мог снова так больно мне сделать. Проучил паразит, или может и сам не был уверен, тоже имеет право сомневаться, не раскрываться, как и я. Тем более он это делал несмотря на моё упрямство, я убеждала якобы любовь в прошлом. Дима мой Нестеров.

Хочется придушить его.

— Выходи за меня, Алис, — вручает цветы.

Тут же прихожу в себя. Слёзы поспешно вытираю. Ненормальные, устроили драмтеатр посреди улицы. Вон уже охранники столпились, бурно обсуждают, уверена строят догадки, куда делся Романец и откуда взялся этот. От прекрасных, полураскрытых бутонов не могу оторваться. Романец дарил цветы, и часто, но не такую трогательную милоту. Беру Нестерова за большую ладонь, увожу подальше от любопытных глаз.

— Не слышу согласия, — подаёт голос.

Боже, какой аромат, пьянит как Нестеров своим. Ой!

— Я подумаю, — бросаю, и снова нос в букет.

Остановился, крепче сжал мою ладонь.

— В смысле подумаешь?! Алиса блин!

— А тебе всё на блюде?

— Так, это уже не серьёзно, — хмурится, разворачивает к себе.

— Несерьёзно, это мгновенно соглашаться.

Внимательно рассматриваю, только сейчас замечаю пластырь на лице, подзажившие ссадины. Глаза расширяются, миллион догадок пролетает перед глазами.

— Что у тебя с лицом?

Глава 17 ч.2

— Что у меня… Не спрашивай, не важно, — пытается вести за руку.

Упираюсь, выдёргиваю зажатую ладонь. Сердце в нехорошем предчувствии бьётся с перебоями.

— Дима, — начинаю строго, — я задала вопрос, ответь, пожалуйста.

Подходит ближе, сверху вниз смотрит в глаза, долго, изучающе пристально.

— За него переживаешь?

— За кого?

— Али-са…

— Стоп! — вскрикиваю. — Только не говори… Ты…

Не могу поверить, он же…

— Да, я набил морду Романец! За всё дерьмо, которое нам пришлось пережить. Ещё тогда говорил ему, не смей даже подходить к моей девочке. А он? Он ублюдок увёз тебя за тридевять земель, да ещё и присвоил.

— Дима, остановись. Всё было не так. Они сделали нам немало плохого, но это не повод драться. Столько лет прошло.

— Защищаешь!

— Совсем?! Никого я не защищаю! Лизке то же лицо набьёшь?

Стоим друг перед другом, тяжело дышим. Боже, снова они между нами. Становится так страшно. Я только обрела его, не готова отпускать. Дима обнимает крепко, прижимаюсь щекой, тепло успокаивает. Он всё-таки здесь, рядом.

— Опять кричим, — говорит устало.

Беру за тёплую ладонь и веду куда глаза глядят, только бы подальше от прошлого. Поправлюсь, от части, те дни, когда мы были вместе, не хочу забывать, никогда.

— Куда идём? К тебе в гости?

— Нет, — спешу ответить.

К себе то уж точно не могу.

— Я устал, не прочь отдохнуть с дороги, два дня блуждаю по вашему Питеру.

— Дим, тут такое дело… Мне ещё не удалось, до сих пор, снять приличную квартиру. Времени не хватило, поэтому пока живу у друзей.

— Алис, я шучу.

Растерянно смотрю на него во все глаза.

— Поехали ко мне. Всё я понял.

Конечно соглашаюсь, хоть на край света, главное с ним за руку. Недолго я так думала. Улыбка мигом слетела с моего лица, как только оказались возле входа в гостиницу. Он не замечает сникшего настроения, видимо действительно очень устал, раньше за километр распознавал каждое изменение моего эмоционального фона. Шагаем по длинному коридору к номеру. Я уже успела размечтаться по дороге, проникнуться романтическим настроем, и вот те на.

— Дим, это гостиница! — наконец прорезался голос.

— А где я по твоему остановился? На вокзале? Или загородный дом арендовал? На олигарха не тяну, уж извините.

— Не люблю гостиницы, — виновато пищу себе под нос.

Открывает дверь, а мне тяжко как-то становится, трусливо остаться с ним наедине. Пошатнулись последние барьеры, назад пути не будет. Ощущаю себя девственницей школьницей.

— На сегодня и завтра билетов нет. Домой быстро не получится. Да и вообще, началось у нас всё с гостиницы, ты их любить должна, — сам посмеивается.

Вот паразит, не может без насмешек.

— Закончилось всё, тоже гостиницей, — напоминаю, складывая руки на груди.

Получи, сам напросился.

— В душ хочешь? — глаза хитрые.

— Я после работы, конечно хочу.

— Иди, ужин закажу и присоединюсь.

Разворачивает буклет неизвестного мне ресторана. Хочу сказать, знаю, где вкусно и быстро. Прикусила язык, молчу. Мы там с Романец всегда заказывали на вынос, пусть это останется в прошлом. Подождите. Что значит присоединюсь?

— Не надо, — спешу сказать, пока он не может дозвониться. — Предпочитаю мыться в одиночестве.

Успеваю заметить усмешку до того как ему отвечают. Потряхивает от количества впечатлений. Номер довольно просторный, небольшая зона отдыха, мягкое на вид, тёмно-коричневым кресло, небольшой журнальный столик с прозрачной столешницей. Большая кровать по центру, изголовьем у окна, прямо как в том номере, пять лет назад. По бокам прикроватные тумбочки. Белые, тяжёлые шторы, в тон покрывало. Бросаю вещи, бережно кладу цветы. Пока Дима мило беседует, запираюсь в ванной. Вот ещё, присоединится он. И будет помогать смывать тонну косметики с моего лица. Как-нибудь сама справлюсь.