Оружейник. Винтовки для Петра Первого - Константин Радов

– Вот взгреет тебя государь за самовольство – будет польза! Еще смеешь мне диспозиции предписывать?! Хрен тебе, а не поход на Кинбурн!

– Иван Иванович! Наш государь – Петр Алексеевич, а не Манлий Торкват, он никого доселе не казнил за самовольно одержанную победу. Хотите всю воинскую славу мне отдать? Возьмите себе немножко, пригодится! Битого добить нетрудно, а честь велика! И польза немалая: а то уйдет в Очаков – выковыривай его оттуда! Если упустим Ибрагима – за это нас государь подлинно взгреет!

– Мне такая слава на хрен не нужна! Слава сорвиголовы и вертопраха! Свою жизнь ни в грош не ставишь – людей бы пожалел! Тебя после рапорта из Кафы не чаяли живым увидеть!

– Напрасно беспокоились, господин генерал! Все рассчитано. Вероятность смерти – в разумных пределах.

Умный старик Скоропадский предложил продолжить беседу как полагается, за столом. Я чуть не впал в тяжкую провинность – совсем забыл о праздновании дня Полтавской баталии. Под хорошую выпивку смягчившийся Бутурлин отдал необходимые приказы, и на следующий день корволант, составленный из регулярных полков его дивизии и нескольких сердюцких гетмана, отправился в погоню за перекопским агой. Пехота и артиллерия шли на судах. Обилие боевых припасов особенно радовало. Уповая на огневую мощь, в крымском походе я не давал лениться канонирам и вышел с полуострова, имея по три заряда на орудие.

Мы на день или два опоздали. Не меньше половины турок успели уйти, в том числе вся кавалерия. Коней переправили татарским способом: привязывая уздечками сразу по четыре к прочным шестам, закрепленным поперек лодок. Иначе животных на такое расстояние плыть не заставишь. Остальные неприятели спешно грузились на галеры, подошедшие насколько возможно к Кинбурнскому мысу. Флотилия наша не могла воспрепятствовать: турецкие корабли в середине пролива (теперь стоящие в правильной позиции для ведения огня) утопили бы ее с легкостью. Береговые батареи, хорошо защищенные с суши, закрывали путь по мелководью.

Слабое место обороны я усмотрел в конструкции батарей: линия на берегу не бастионная – она прямая, а поперечные траверсы, компенсирующие сей недостаток в соответствии с системой Вобана (точно сидит какой-то француз в Очакове!), укрывают орудия от настильного огня, но мало полезны при обстреле по навесной траектории. Гаубицы за несколько часов перепахали прибрежный фрунт, и ближние к нам укрепления были успешно атакованы пехотой с лодок. Втащив туда свою артиллерию, мы смогли обстреливать берег, где в ожидании толпились турки, и сами галеры в момент погрузки. Несколько хороших попаданий вынудили суда ретироваться и не возобновлять попытки в течение дня. А ночью я не жалел лихткугелей: при их свете стрельба была не менее убийственной. Наутро уцелевшие враги, в числе двух с половиной тысяч, сдались пленными. Бутурлин, не имевший доселе побед, кроме сожжения запорожских шалашей, с важностью принимал поздравления.

Шепелев отцедил из толпы пленников тех, кто меня интересовал, в первую очередь – прибывших с недавним пополнением из столицы. Лето близилось к середине, а турецкие силы выказывали очень мало движения. Допросы пролили ясность: йоклама, сиречь проверка воинских патентов и учет поместий, жалованных под условием службы, сильно затянулась. Среди янычар обнаружили множество людей, никогда не державших в руках оружия, зато державших лавки и постоялые дворы. Имя грозного воинства служило им защитой от любителей поживиться за чужой счет. Тимариоты, помещики турецкие, уклонялись от службы ничуть не меньше русских собратьев по сословию. Думаю, царь Петр, неустанно и бесплодно преследовавший «нетчиков», окажись он чудесным образом рядом с визирем при разборе дел, забыл бы на мгновение вражду и обнял его как родного: «Тебе тоже это знакомо!»

О взятии Очакова наличными силами не стоило и мечтать: гарнизон многочисленнее нашего отряда. Весьма серьезные укрепления с хорошей артиллерией. Эту крепость не забывали обновлять и перестраивать. Корпус Бутурлина напоминал развернувшуюся до конца пружину: несколько полков на Перекопе и Кинбурне – предел возможностей, а на зиму, скорее всего, и те придется снять. Дополнительные войска и, еще важнее, – деньги на закупку и перевозку провианта и всего прочего мог предоставить только сам государь. Если будущий историк исчислит когда-нибудь, какими скудными средствами велась сия война, он переживет глубочайшее потрясение, а если сумеет вообразить страдания мои из-за нехватки денег – просто зарыдает как ребенок.

Предусмотренное контрактом право обращаться напрямую к царю я использовал только в самых важных случаях. Сейчас это было уместно. Депеши, умчавшиеся в Финляндию, вмещали, сверх подробного рапорта, изложение моего взгляда на турецкую войну в самой широкой перспективе. Особый упор я делал на окончательный расчет с ханом. Закрепление наше на нижнем Днепре и Перекопе рассекло бы его владения на три или четыре части и привело это разбойничье царство в полное несостояние. «Государь! – писал я. – Редко или никогда случается верная оказия приобрести столь сигнификантные авантажи ценой таких малых затрат. Грех нам будет, коли не раздавим сию гадину, имея ее под пятой своею!»

Глава 18

В обороне

Чем уверенней человек мнит себя умным, тем больше глупостей он готов совершить. Ну какой бес толкал меня расписывать важность и значение кинбурнской позиции в рапорте государю?! Похвастаться успехами захотелось? Теперь эту песчаную полоску придется держать любой ценой, не считаясь с потерями. Отступишь – царь не поймет. Сам себе отрезал путь к ретираде.

Так думал я, измышляя контрдействия к турецким попыткам вернуть укрепления на косе, начавшимся сразу, как только прошло первое ошеломление неприятеля. Более чем двукратное численное превосходство и наличие мощной морской эскадры сообщали основательность вражеским поползновениям. Втащив еще несколько кораблей в лиман на буксире, турки оттеснили нашу флотилию к востоку и добились господства на воде, позволяющего высаживать десант где и когда угодно.

Угодно же очаковскому паше оказалось в том самом месте, где и мы неделей раньше сошли на берег, верстах в полутора выше укреплений. Траншеи, не зарытые по беспечности, теперь служили врагу, невредимо приблизившемуся на триста шагов к редутам. Час от часу прибывали подкрепления, крупный отряд янычар накапливался для атаки.

Выручило разнообразие орудий в русской артиллерии. Уже давно мы таскали за собой в немалом количестве стреляющие ручными гранатами Кохорновы мортирки, не видя от них ни сколько-нибудь заметной пользы, ни такого вреда, чтобы спорить с государем, пожелавшим обременить армию этими малосильными пукалками. По легкости, их можно было перевозить даже вьюком, не опасаясь сломать лошади спину. Теперь я сумел оценить остроумие Менно ван Кохорна, достойного оппонента великого Вобана. Он сотворил сию инвенцию специально для обстрела апрошей и параллелей с поперечного направления.

Вообразите гранату, которая после падения на землю подпрыгивает и катится, как детский тряпичный мячик (только с горящей запальной трубкой). Встретив на пути канаву, где она окончит жизненный путь? Правильно, на дне! При всей неточности мортирной стрельбы, по меньшей мере половина гранат скатывалась в ретраншемент, набитый турками. Не будучи ограничены в боевых припасах, наши канониры с замечательной скорострельностью осыпали неприятелей мелкими, но смертоносными снарядами, нанося тяжкий урон и вынуждая либо отступить и отказаться от атаки, либо начать ее прежде, чем собраны силы, достаточные для успеха. Враги все же решились пойти вперед. Если бы в сумерках, да подавляющим числом, да после долгого обстрела с кораблей – тогда бы шансы у них были. Преждевременный штурм ничем, кроме полной конфузии, окончиться не мог, а сделав вылазку, мы принудили янычар к амбаркации под плотным ружейным и артиллерийским огнем, что представляет всегда настоящую кровавую баню: погибло их гораздо больше, нежели спаслось.

Утрата лучшей части пехоты послужила Мехмет-паше уроком осторожности: впредь он не решался мериться силой с русскими на суше, даже увеличив преимущество на воде до абсолютного за счет галер, пришедших с Дуная. Оставив лиман туркам, наши суда отошли верст на шестьдесят восточнее, в лабиринт проток, островов и камышовых зарослей, куда враги не решались заплывать. Линия коммуникаций кинбурнского гарнизона получила короткое, но неприятное гужевое плечо в два перехода. Восстановив, с течением времени, уверенность в своих силах и повторив десант с лучшей продуманностью и в более удобном месте, неприятели могли бы совсем нарушить эту связь. Тогда нам пришлось бы покинуть позицию, а тяжелые пушки, кои не увезти по песку, взорвать.

Укрепить тонкую ниточку, связующую Кинбурн с тылом, одними сухопутными средствами мнилось невозможным. Требовалось что-то противопоставить вражеским кораблям. Канонерки, брандеры, боны, плавучие мины на кучах тростника – не было способов, которые мы не обсудили с морскими офицерами. Вспомнили даже запорожскую хитрость с перевернутыми лодками, притопленными каменным балластом и превращенными в подобие водолазных колоколов, переносимых по дну силами экипажа. Я рассказал об известном по старым книгам подводном судне голландца Корнелиуса Дреббеля, без малого сто лет назад приводившем лондонцев в изумление. Сам король Иаков Первый изволил спуститься на дно Темзы, став вторым монархом, покорившим глубины, после Александра Великого. Однако всё сие требовало длительных опытов, либо вовсе было невозможно против совокупно действующих линейных и гребных судов. Малые галеры могли полностью защитить корабли от брандеров или мин, а корабельная артиллерия, в свою очередь, служила бы защитой мелюзге от наших канонерских лодок. Единственной идеей, дающей некоторую надежду, стали тяжелые батареи на плотах.