Охотник - Джон Хантер

Однажды вечером после особенно долгого дня охоты я вернулся в лагерь и, усевшись в походное кресло, закурил. Однако я почему-то потерял вкус к моей доброй старой трубке. Для меня это всегда являлось признаком болезни. Не прикоснулся я и к ужину. Позже меня начало лихорадить, и я настолько ослабел, что едва мог постелить постель на походной койке. Утром поднялась температура, начался бред.

Я еще сознавал, что нужно быстрее добраться до врача. Мои помощники уложили все лагерное снаряжение и слоновую кость в грузовик. Я сказал, чтобы они сели в кузов. Однако они предпочли идти пешком, откровенно признавшись, что в моем состоянии я обязательно попаду в аварию, от которой мы все погибнем. Я пустился в путь один.

Дорога вилась по крутым обрывистым берегам, через речки с илистым дном и коварным сыпучим песком. Иногда колеи шли по кустарникам, и мне в моем тяжелом состоянии было трудно найти дорогу. Каким образом мне удалось выбраться, навсегда осталось для меня тайной. Могу сказать, что провидение отнеслось ко мне благосклонно. В конце концов я добрался до города Меру с единственной гостиницей, носящей название «Свинья и свисток».

Когда я вывалился из кабины грузовика, хозяин гостиницы мистер Фред Дэйви только взглянул на меня и тут же приказал приготовить постель. С его помощью я добрался до номера. Какое блаженное чувство облегчения охватило меня, когда я очутился в постели! Фред немедленно послал Хильде телеграмму: «Срочно приезжайте, муж опасно болен, приведите машину и зарезервируйте место в больнице Найроби».

Мы находились в двухстах милях от Найроби, а дорога была такая, что хуже невозможно себе представить. Ни я, ни Фред не ожидали, что Хильда сможет прибыть раньше вечера другого дня, но моя дорогая жена прибыла в ту же ночь, около двенадцати часов. Она договорилась об отдельной палате в больнице. Задняя кабина машины, в которой она прибыла, была сплошь уложена мягкими подушками, Она даже не забыла захватить с собой запасного шофера, который смог бы довести мой грузовик в Найроби.

Все это было мне рассказано позже. Когда прибыла Хильда, я почти потерял сознание. До меня доходил звук ее голоса, но видеть ее я не мог.

Фред Дэйви вызвал врача. Врач сказал, что я быстро теряю силы; чтобы спасти меня, нужно доставить в Найроби как можно скорее. Как только рассвело, мы пустились в путь.

В больнице меня лечил доктор Джеральд Андерсон. Его первое заключение было далеко не обнадеживающим… Если бы я прибыл на несколько часов позже, спасение было бы невозможно. Он сказал, что в течение ближайших шести часов сможет сказать — буду я жить или нет. Хильда не отходила от моей постели, молясь за меня. Меня обложили льдом и, чтобы сбить температуру, делали инъекции препарата МБ-693. Большую часть времени я находился в почти бессознательном состоянии. Откуда-то издалека доносились тихие приятные голоса. Боли я не чувствовал так же, как не чувствовал ни уныния, ни сожаления. Я как бы плыл через пространство, удобно улегшись на подушках. Я был уверен, что умру, но страха при этом не испытывал.

Два дня спустя врач сказал, что опасность миновала. Но мне пришлось провести несколько недель в больнице, прежде чем я выздоровел. Хильда почти не оставляла меня. Наконец, я вернулся домой, но лишь много месяцев спустя полностью оправился от последствий страшной охоты на слонов в районе Меру.

Глава пятнадцатая

Фотографирование крупных зверей

В настоящее время охоту на крупного зверя все дальше вытесняет фотографирование диких зверей на воле. И тем и другим можно увлекаться в зависимости от индивидуальных склонностей спортсмена.

В дни моей молодости снимали только мертвых животных. Это, конечно, не представляло никаких трудностей. После того, как спортсмен застрелит животное, он позирует на убитом звере, а охотник-профессионал щелкает затвором фотоаппарата. Однако в нынешние времена люди стремятся снимать живых зверей, а живые звери редко проявляют желание сотрудничать. Охотник-профессионал, сопровождающий фотографа, поставлен в весьма трудное положение.

Первое время фотографирование сочеталось с отстрелом; это никогда не давало хороших результатов. Нельзя одновременно пользоваться фотоаппаратом и ружьем — слишком различны эти виды спорта. Охотнику-спортсмену нужны трофеи, он мало интересуется условиями погоды или позой животного. Фотографу же необходимо, чтобы солнце было под определенным углом, а зверь находился на открытой местности, иначе не получится ясного снимка. Мне и в голову не приходило, что я доживу до того дня, когда добрая половина сафари, выступающих из Найроби, будет снаряжена фотоаппаратами вместо нарезных ружей.

Когда фотоаппарат приобрел не меньшую популярность, чем ружье, я понял, что мне следует изучить новый вид спорта. Лично я еще не видел такого снимка, который мог бы сравниться с хорошим трофеем. Однако моей задачей как профессионального охотника было — дать клиентам то, чего они желают.

Съемка диких зверей гораздо труднее, чем охота на них. Чтобы убить животное, требуется какой-то миг, а для того, чтобы получить удовлетворительный снимок, нужно потратить очень много времени. Я проводил долгие часы, ломая голову над изобретением всякого рода трюков, которые заставили бы животных стоять неподвижно столько времени, сколько необходимо для съемки.

Каждому спортсмену хочется убить льва. Каждому фотографу хочется снять льва. Я всегда относился к львам с большой осторожностью, поскольку я считал их весьма опасными зверями. Я думал, что фотографировать львов почти невозможно. Однако если применить кое-какие трюки, исходя из психологии льва, то снимки можно делать без особого труда.

Первый фотографический сафари, который мне пришлось сопровождать, ставил своей целью сфотографировать львов на равнине Серенгети. Это был моторизованный сафари. Автомобильные сафари вообще почти полностью вытеснили пешие сафари старых времен. Мы без особых трудов могли носиться по необъятным равнинам, которые когда-то доставляли столько мучений. Как только мы подъезжали к наносам песка, то просто ехали вдоль гребня, пока не подъезжали к месту, где можно было пересечь песок. Несколько лишних миль для машины не играют никакой роли.

На равнинах Серенгети львы водились во множестве. Встретить за день пятьдесят львов не считалось необычным. Среди них встречались львы всех возрастов: от величественных старых зверей с тяжелыми гривами, которые качались из стороны в сторону при каждом шаге их владельца, до молодых пятнистых львят, игравших со своими матерями, словно котята. Нередко мы встречались с семейными группами, состоявшими из десятка или более львов, устроившихся в тени акаций. Это была замечательная картина. Однако для фотографирования необходимо было заставить животных выйти на яркое солнце или хотя бы встать, чтобы они не сливались с высокой травой. Добиться этого, не потревожив их, очень трудно.