Огненные Ифриты - Марина Казанцева

Джублаит — так Джублаит, как бы ни назывался в веках старый додонский город! Главное, что в нём есть волшебный источник, который сохранится и через три тысячи лет. И мечта Соломона вполне осуществима.

Глава 18

Когда утром Соломон проснулся, то увидел сумрачно-лиловые глаза, глядящие в его зрачки. Женщина рядом с ним не спала и ждала его.

— Что случилось? — спросил он.

— Время, мой царь. — ответила Маргит.

Она не могла дождаться, когда они отправятся на поиски пещеры. Ведь там, за этими тёмными зёвами разверзшейся и застывшей лавы, её ждёт долгий путь с царём. Неважно, тут же отправятся они, или сначала он проведает копи, чтобы собрать побольше золота, набрать народу, снарядить экспедицию. Ведь они будут вместе, их объединяет одно дело — обоих занимает это предприятие, оба ждут от него многого, при том неважно, каков результат. Это их общее дело. Это как раз то, что соединяет сердца в едином биении. Это тот великолепный самообман, о котором оба прекрасно знают. Это путь в неизвестное, который не кончается никогда. Это то человеческое свойство, которое не в состоянии понять и оценить практичные ангелы с их статичным мироощущением. Им не понять иррационального стремления конечного разума краткоживущего существа к познанию того, что необъятно, поискам давно забытого, к жажде несбыточного.

— Ты спрашивала, что я ищу там. — говорил Соломон, глядя в глаза своей прекрасной спутницы. — Я тебе скажу: секрет бессмертия. Сегодня наш день.

Да, эта цель как раз по нём. Будет ли там эта формула, за которой нырял на дно моря шумерский герой Гильгамеш — неважно. Войдёт ли он в ту пещеру, как Геракл, ищущий в мифическом саду Гесперид яблоки, дарующие жизнь вечную — не имеет значения. Нескончаемый путь — вот что главное, даже если прервётся он внезапно.

— Я верю. — ответила царица Савская.

Конный отряд летел по зелёной долине, по древней земле, где скрылось некогда от своих сородичей-рабов мятежное Даново колено. Ушли они на юг и затерялись в горах, создали собственное царство. Обследовали окрестные вершины, собрали и записали сведения, которые принесли с собой ещё из египетского плена. А потом ушли, разнеся по свету вести о некогда могучих обитателях Земли, о звёздных тайнах, о глубокой мудрости, о поиске, о вечном беспокойстве ищущего. Носилась тайна среди людей, трепетала крыльями, пела на высоких шпилях дворцов, говорила на людных базарах, сидела на горячих камнях в пустыне, встречая караваны. Ждала, предлагала себя, искала родственную душу.

Приходили гости, искали простого человеческого счастья: поесть обильно — мяса побольше, вина попьянее. Одалисок нежных и послушных — гарем с пристроем. Кто ж бежит от такого счастья — вот и оставались костями сухими в песке. Бесчисленное множество счастливых.

Но вот пришёл избранник Судеб — тот, кого ждала тайна. Тот, кто может взять, тот, кто хозяин, тот, кто искал.

— Я долго размышлял — думал, сравнивал, хотел понять. — говорил он ей, несясь узда в узду, стремя в стремя по зелёному ковру долины, навстречу красным горам. — Я понял: есть в мире две породы человека. Одна — тяжёлая, тупая, косная, озабоченная единственно насущным днём, упёртая глазами в землю, из которой вышла. Это масса животных, которых почему-то наделили мозгом, в котором есть две мысли: есть и совокупляться. Просить еды, молиться за еду, работать на еду, переводить еду, боготворить еду. Они окружают свой инстинкт размножения всякого рода почтительными знаками: они молятся на свой инстинкт, они обожествляют свою низменную природу, они возносят ей монументы, словно само присутствие этого жвачного стада на лице Земли есть некий высший знак. Они силятся изображать из себя избранников Творца, воюют за право называться сыновьями Неба, убивают за внимание богов, ревнуют, бесятся, грызутся.

И есть другая, редкая порода человека — нечто действительно посеянное звёздами. Некое семя, оброненное в мир пришельцами извне. Кто-то, подобный мощью придуманным богам, заронил во тьму Вселенной чудесную живую пыль, и та влетела и оживотворила мёртвый лик материи. Те редкие частицы звёздной пыли, влетая в атмосферу, зажигают след. Они волнуют, они пугают, они притягивают, зовут и обманывают ожидания. Когда к месту падения звезды прибегает жвачное животное, оно хватает небесное зерно, надеясь разжиться чем-то жвачно-ощутимым. И разочаровывается — это не еда. Но зерно посеяно, и оно даст всход — среди бесчисленно-тупого множества животных. И тогда родится подлинный сын Неба. Один в безлюдной пустыне среди ходячей плоти, одушевлённой лишь инстинктами. Его оболочка — смертное естество человека, в ней скрыто звёздное зерно. Вот откуда берётся в этих редких природных самородках неограниченность полёта мысли, мечтательность, уносящая за атмосферу, за пределы мыслимых пространств. Что ему, живущему свой краткий век среди низменности плоти, великие светила, несущие свой свет из глубоких далей, из тьмы безвременья, из невообразимости невообразимого? А он поднимает глаза к небу и говорит со звёздами, как с братьями. Он — светоч миру, он смысл всего живого, подобные ему вершат историю, бросая вызов вечности.

Я знаю, Маргит, я — звёздное зерно. Я ощущаю в себе тот долгий зов, что шёл из глубины веков. Я оброненный осколок, я утраченная часть разума Вселенной. Я утерянный сын, я тот, чьего возвращения ждут и боятся. Я чёрная звезда на небе. Я Бог и я же Демон. Каким мне быть — тебе решать.

Отряд летел по зелёному ковру долины, минуя мирные стада антилоп и зебр, пасущихся на склонах, минуя спешащие ручьи и хищников, пьющих у воды. Он огибал пышные рощи и заброшенные сады. Он мчался к горам, к древней тайне мира. Или к химере разума, к праху суетности. К иллюзии могущества.

Тёмные зёвы пещер, казавшиеся сверху, с борта воздушного корабля большими, оказались просто огромными — они разверзались у основания горы на сорок метров вверх. Застывшие потёки некогда расплавленной породы свисали с каменных губ, как острейшие зубы гигантского чудовища. Такова была вся пасть — от края и до края — шириной в две сотни метров. Гора показывала зубы.

У входа в темноту стояли люди, поодаль находились кони.

— Почему так произошло? — размышлял вслух Соломон, оглядывая гигантские колонны некогда оплавленной горной породы. Он трогал рукой застывшие потёки высотой в многоэтажный дом. — Смотри, расплав случился только здесь — все остальные горы имеют обычный вид, какой имеют скальные массивы за многие века выветривания. Как будто некий гигантский раскалённый язык вонзился в гору, а потом вырвался. Порода расплавилась, стала оседать, но не успела сомкнуться — отсюда эти параболлические формы.