Чеченский капкан: между предательством и героизмом - Игорь Прокопенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Свидетельствует сотрудник антитеррора:
«Первым делом нужно было совершенно четко определить, какие будут действия у этих террористов. Было важно понять, что ни на какие переговоры и все прочее они не пойдут. Это тоже было ясно. Что все их требования абсурдны, тоже было ясно».
Его рассказ дополняет Ирина Фадеева:
«Вообще, такого ощущения, что они хотят взорваться или погибнуть, не было. А вот эти молодые девчонки, они вообще не готовы были. У них сразу слезы, сопли, я не знаю. Не было ощущения, что такие вот они подготовленные. Была вот Ася, еще, может быть, двое таких вот более зрелых женщин, которые кричали и руководили. А остальные, когда им говорили: «Вот, надо готовиться, вдруг сейчас будет штурм, вставайте», когда они что-то такое слышали, они сразу начинали плакать».
Их было 18. Разного возраста и, очевидно, с разной решимостью умереть. Возможно, только здесь некоторые из них поняли, что умирать страшно. Однако у заложников они вызывали самый большой страх. С ними старались не встречаться взглядами. В отличие от мужчин, их реакция всегда была непредсказуемой, а потому наиболее опасной.
Ирина Фадеева продолжает свой рассказ:
«Я очень хорошо запомнила фразу, когда она сказала: «Если вам повезет, вы сегодня умрете». Может быть, я ее так услышала, но у меня сложилось впечатление, что люди действительно собрались умереть. Это стало страшно на самом деле очень. Нужно быть в этой ситуации, чтобы понять — это смертницы женщины были. У них в глазах это было. И она вот смотрела на нас с Ярославом, видит, что я сына держу. Она говорит: «А вот мой-то там остался». Она такую мне фразу сказала, это ее зацепило, что вот я сына держу. Я говорю: «Ну и как же вы ребенка там оставили?» Она говорит: «Ну, Аллах поможет, вырастит». И когда вроде что-то там зашевелилось, это для нас было самое страшное, потому что они сразу готовились к взрыву, как они говорили. И они встали прямо между нами. Настя на нее смотрит, а она говорит: «Да не бойся, что я здесь рядом стою, это хорошо. Вам не будет больно, я вас сразу застрелю просто. Вам не будет больно, а вот кто дальше, они калеками могут остаться. Им будет больно, а вам не будет больно».
Вокруг захваченного здания стоял непрерывный стон. Стон тех, чьи дети, близкие медленно умирали в нескольких сотнях метров. Это безысходность искала выхода. И порой его находила.
Рассказывает сотрудник антитеррора:
«У меня были две чеченки знакомые. Значит, они живут в Москве, и вот у одной из них в первый день ребенок пошел в школу, и его избили. И он пришел весь заплаканный домой. Значит, женщине было 52 года, и она пришла в качестве заложницы, предлагала себя в качестве заложницы, для того чтобы разрешить эту ситуацию. Было очень много людей, именно чеченской национальности, которые приходили и предлагали себя в качестве заложников. Для того чтобы как-то доказать, что у террористов нации нет».
На какое-то время понятие «лицо кавказской национальности» в Москве вновь обрело свой зловещий смысл. Между тем московские чеченцы тоже не отсиживались по домам. Не уходили с Дубровки представители чеченской диаспоры. Сотни людей предлагали себя в обмен на заложников. К следующему вечеру психологическое состояние тех, чьи близкие оказались в числе заложников, стало критическим.
Рассказывает один из очевидцев, находившихся поблизости от театрального центра:
«Был мужчина в возрасте, где-то, наверное, 45–50 лет. Значит, ему позвонила дочь, а ребенку было 13 лет. И я как раз была недалеко. И в этот момент, значит, он бросает трубку и начинает громким голосом говорить. «Мне сейчас позвонил ребенок, — говорит, — и сказал: папа, если вы сейчас не выйдете на Красную площадь, нас сейчас начнут расстреливать».
Ситуация вокруг театрального центра меняется в пять минут. Через пять минут это уже толпа людей, организованная некой идеей, некой деятельностью. Безусловно, никто не знает, что в такой ситуации делать. Потому что все стремятся каким-то образом участвовать и помочь. Та ситуация, в которую попали эти люди, она была очень страшная.
«Хватит проливать кровь россиян! Хватит проливать кровь россиян!» — обезумевшие от горя родственники выкрикивают лозунги, продиктованные террористами из зала. Трудно представить более унизительное и жестокое зрелище. Словно летучий голландец, эта демонстрация, больше похожая на похоронную процессию, кружила вокруг концертного зала, потом ее видели на Красной площади. Они просили телевизионщиков снимать, снимать как можно больше. Им казалось, что это может помочь. Они кричали: «Руки прочь от Чечни!» И проклинали ее.
Тягостная атмосфера воцарилась в штабе к исходу вторых суток. Все попытки наладить переговоры с террористами не имели успеха. Мовсар Бараев ни с кем говорить не хотел, все время менял требования. Если у него и был какой-то план действий, то он вряд ли был связан с переговорами.
С такой ситуацией штаб, пожалуй, сталкивался впервые. Торговался Басаев в Буденновске. Жестоко торговался Радуев. Любой террорист всегда торгуется, потому что иначе его миссия становится бессмысленной. И только здесь все происходило по какому-то другому сценарию. Даже когда полпред Казанцев попытался выйти на связь, чтобы обсудить начало вывода войск, террористы отреагировали на звонок равнодушно.
А тем временем в зале разворачивалась драма. Террористы объявили, что власти отказались от переговоров. И судьба заложников никого не интересует. Отчаявшиеся люди начали собирать подписи под обращением к президенту. И стало совсем плохо, когда было объявлено, что иностранцы, за которыми приехали послы, будут отпущены.
В беседе со мной Ирина Фадеева вспоминает:
«И вот мне сын говорит: «Мама, почему за иностранцев так заступаются, неужели за нас так вот никто не заступится? Плохо, что мы не иностранцы, чего же мы не уехали с тобой никуда?» А я говорю: «А куда бы ты хотел поехать?» «Ну, я не знаю, — он говорит, — но куда-то туда, где бы если бы мы попали в беду, то нам бы сказали: это же наш человек. Чтобы кто-то пришел и сказал: это наш человек. И мы точно так же будем его защищать, что бы там ни было». Ну, мне нечего было ему в этот момент сказать. Уже в третий раз, когда письмо принесли, он на меня посмотрел и подписывать не стал. А первый раз он подписал: «Прошу, спасите».
Люди ждали спасения, но большинство уже ни во что не верило. Измотанные тупым, безысходным ожиданием, многие находились в полуобморочном состоянии. Резко обострились болезни. Многочасовое сидение в одной позе, отсутствие воды и пищи, спертый воздух и постоянные угрозы делали свое дело.
И все же некоторые находили силы, чтобы бороться. Мария Школьникова добилась согласия у террористов налаживать контакт с внешним миром.
Свидетельствует Ирина Фадеева:
«Она громко говорила, да, это вселяло надежду. Конечно, вселяло надежду, что принимается решение».
Мария дозвонилась до телекомпании РЕН-ТВ, и на какое-то время появилась надежда на возобновление переговоров. Между ней и корреспондентами компании состоялся такой диалог:
— Мария!
— Да.
— Это Дмитрий из РЕН-ТВ.
— Послушайте меня внимательно, возьмите бумагу, пишите.
— Пишу.
— Нам нужен сюда Красный Крест и «Врачи без границ». И чтобы представители были только иностранных этих организаций.
— Значит…
— Возможно, будут переговоры.
— Семь послов сейчас стоят у входа в здание. И я не знаю пока, сколько будет представителей Красного Креста и «Врачей без границ». Мария, мы вам везем также телефон и батарейки на всякий случай, потому что связь только через вас сейчас может осуществляться.
— Теперь еще такой вопрос. Нам очень нужен Асламбек Аслаханов, чтобы он позвонил мне по этому телефону.
— Асламбек Аслаханов с вами свяжется по этому телефону.
— Пожалуйста, если можно.
— Сейчас мы это сделаем.
— Спасибо большое.
— Мария, а врачи могут пронести лекарства? Нужны какие-то средства?
— Обезболивающие.
— Хорошо, обезболивающие.
— Валерьянка.
— Валерьянка.
— И алкосердечные средства.
— Алкосердечные средства. Мария, держитесь.
— Давайте.
Врачам удалось войти в здание. Доставлена партия самых необходимых лекарств. На большее террористы не пошли. Одна за другой подъезжают машины иностранных послов, однако в диалог с террористами никому вступить не удается. Между тем время идет, ситуация в зале все больше усугубляется. Между представителями штаба и сидящими в зале происходит такой телефонный диалог:
«Они агрессивно настроены, да?»
«Сейчас да. Они хотят расстреливать по 10 человек, уже начинают. Они сказали, начинайте вывод войск. Почему ваше правительство ничего не делает, чтобы вас спасти?»
