Путь варга: Пастыри чудовищ. Книга 1 - Елена Владимировна Кисель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что вы имеете в виду? Вы… я могу о нём позаботиться, я прочитал про фениксов всё, что мог достать, и вы не можете упрекать меня…
— Господин Латурн, — понижая голос, говорит Гриз, — я не собираюсь отбирать у вас феникса. Никто не может разлучить феникса с хозяином.
— Вот именно — никто!
— …но феникс не может существовать в клетке. Он любит вас и всегда будет с вами. Явится по первому зову. Однако держать феникса рядом с собой на коротком поводке — это мучение для птицы. Ему нужен воздух… нужно свободно летать, видеть небо, горы.
— Ни в одном источнике не сказано…
— Господин Латурн, — Грызи звучит тихо и проникновенно, — ваше поместье сгорело. Мы можем предложить вам с Фиантом место в питомнике. Или… у меня есть знакомый в Тильвии. Там обширные угодья, которые понравятся Фианту. В любом случае — он будет выздоравливать. И мы можем помочь вам… подсказать, как сделать так, чтобы он выздоровел быстрее. Ему нужно будет особое обращение какое-то время…
Пока чудесная птица, которую кто-то дурной на небесах связал с этим остолопом, не перестанет рваться на части. Между недоверием к хозяину, страхом — и любовью к нему же.
Хмырь таращится на Грызи. Согнулся над ней, как здоровенный вопросительный знак. Кусает губы, покусывает глазёнками.
— Вы… специально, — говорит шёпотом. — Вы его у меня… хотите отобрать? Вы считаете, что я плохой хозяин, что я не подхожу… что я недостоин? Да? Но он выбрал меня. Я так долго искал, изъездил всю Кайетту, восемь государств, знаете… и он выбрал меня.
— Да, — отвечает Грызи. — Он был рождён для вас, господин Латурн. И только вы можете быть для него хозяином. Без вас он не сможет ни дышать, ни летать, и будет вашим до последнего вздоха.
Хмырь малость светлеет. Впивается взглядом в переливающуюся алым и золотым огнём птицу в небесах. Улыбается Фианту дрожащими губами.
— Чудо, правда? Он просто чудо. Когда я увидел его в первый раз — это было… нечто невыразимое, как… я так долго мечтал об этом. Он оказался так прекрасен. Невозможно прекрасен, когда впервые облёкся огнём на моих глазах, и подлетел ко мне, и…
Теперь он протягивает фениксу ладонь — тоже трясущуюся. Весь нескладный, с дрожащими коленями, висячим брюшком. Ещё и ревёт — вижу, как у него слёзы в бородёнке теряются.
— А после это были такие чудесные времена. Когда мы путешествовали по лесам, деревням… реки, да, Фиант, ты же помнишь? И он был со мной, всё время со мной, а тут он вдруг начал улетать.
— Потому что ты запер его в клетку, — выцеживаю я. Его бы кто туда посадил.
Хмырь не слышит: даже не смотрит на прямую, напряжённую Грызи перед ним.
— Я… я не мог видеть, как он покидает меня. Я думал, вдруг он улетит. Насовсем. Разве такое прекрасное существо может действительно…
«Принадлежать такому ничтожеству, как я». Надо бы это договорить, раз уж он сам не может. Пухлик шумно вздыхает и закатывает глаза. У него на физиономии так и написано: «Да уж лучше бы вилы».
Хмырь во что бы то ни стало решил выплеснуть на нас то, что у него внутри. На месте феникса я б его только за это спалила. Но нет, Фиант плывёт там, в небе. Горящие перья тихо перебирает ветер. И пламя становится спокойнее. Птица тихонько спускается всё ниже и ниже, навстречу протянутой руке Латурна. Будто и правда хочет это слышать.
— Понимаете, я просто ни мог ни на миг… я не мог подумать, чтобы расстаться с ним. Не видеть его. Я… я заботился о нём, я хотел, чтобы у него было всё самое лучшее — и корм, и вода, и мы ведь всё время были вместе… Я не мог причинить ему боль, я так, так любил его, разве я… ему навредил?
Надо б запереть его в комнатке шесть футов на шесть, просовывать лучшую еду и воду. А недельки через три поинтересоваться — эй, мы тебе как, не навредили?!
— Не желая этого, — мягко отвечает Гриз, и физиономия у Хмыря преисполняется ужаса.
— Но я не могу жить без него, — Латурн жадно жрёт феникса глазами. Тянет пальцы — будто хочет коснуться огнистых перьев. — Я… всё испортил, да? Но я так люблю его, так…
Фиант снижается — медленно, глазу чуть заметно. Крылья распахнуты. В золотых глазах — недоверие пополам с надеждой.
— И он вас тоже, — шепчет Гриз и берёт Хмыря за вторую руку. — Вы же помните, как счастливы были, когда путешествовали? Здесь всё будет так же. В угодья в Тильвии Фиант отправится с вами. Он излечится. И всё встанет на свои места.
Она ещё понижает голос — шёпот разве что Хмырь и может разобрать. Но мне ни к чему взывать к Печати — ясно же, Грызи разжёвывает всё по десятому разу. Латурн слушает, разинув рот. Даже, вроде бы, кивнуть вознамеривается.
Пухлик настороженно пыхтит поблизости, полузадушенный Спейк трусливо шебуршится по кустам. Мясник торчит за спиной у Гриз, маск-плащ складывает.
Идиллия.
Жду подляны. Потому что ни на грош не верю, что в черепушке у Хмыря обитает хоть толика разума. Да и Фианту слишком сильно досталось: одно неверное слово хозяина — и всё-таки полыхнёт как следует.
— П-падла, — хрипят из кустов, и тут до меня доходит, что я жду подляны не с той стороны. Ухо ловит шелест — спуск арбалета, потом звук вспарываемого воздуха. Вир болотный, целится-то в кого?
Отпрыгиваю влево, дёргаю с собой Пухлика, который ближе. Нэйш делает то же самое, только он Грызи вправо рванул.
Про Хмыря не вспоминает никто, а этот идиот поворачивается на звук из кустов. И ловит арбалетный болт грудью.
Вскрикивает тихонько и укоризненно, а небо рвётся над ним от пронзительного вопля феникса. Вопль звенит и звенит, длинный и переливающийся. Пока Латурн оседает на землю с удивлённым выражением физиономии. Падает на колени и пытается достать болт из груди, будто не понимает, как эта штука туда могла залететь.
Дёргает раз, два… Рука ослабевает, падает.
Звук, какой бывает, когда на скрипке рвётся басовая струна.
И тишь.
Огненная тишь над нами, в небе.
Окорок-Спейк куда-то там уползает по кустам побыстрее, всё, уже неважно. Я начинаю бежать и только кидаю в сторону Далли: «Живо!»
Пухлику пояснять не приходится — несётся по тропе быстрее алапарда.
А я в момент рывка
